Военно-революционный комитет приказал железнодорожникам заблокировать передвижение в сторону Петрограда эшелонов с казаками генерала П.Н. Краснова.
На следующий день, 27 октября (9 ноября), казачьи части без боя заняли Гатчину (в 40 км к югу от Петрограда). Там к ним присоединились еще 200 верных Временному правительству солдат, прибывших из Новгорода. Но все равно даже после этого у Краснова в распоряжении оказалось не более 1000 человек.
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«Идти с этими силами на Царское Село, где гарнизон насчитывал 16 000, и далее на Петроград, где было около 200 000, – никакая тактика не позволяла; это было бы не безумство храбрых, а просто глупость <…> Высказал свои соображения. Казаки вполне согласились со мною. На 2 часа утра 28 октября было назначено выступление».
Керенский Александр Федорович, политический деятель:
«Генерал Краснов, так и не начиная бомбардировки, доложил мне, что намерен несколько оттянуть войска назад, отложить занятие Царского Села на завтра. Это было уже слишком. Я ни при каких условиях не мог дать на это свое согласие. Во-первых, я не видел никаких препятствий к немедленному овладению Царским Селом; во-вторых, я считал недопустимым чем-нибудь в наших действиях создать впечатление нашей слабости и неуверенности».
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«Керенский врезается в толпу колеблющихся солдат, стоящих в двух верстах от Царского Села. Автомобиль останавливается. Керенский становился на сиденье, и я опять слышу проникновенный, истеричный голос. Осенний ветер схватывает слова и несет их в толпу, отрывистые, тусклые, уже никому не нужные, желтые и поблекшие, как осенние листья».
В это время Военно-революционный комитет призвал к боевой готовности Петроградский гарнизон, а к Красному Селу и Пулкову были выдвинуты революционные полки, отряды балтийских моряков и Красной гвардии.
В тот же день, 27 октября (9 ноября), Киевский Совет принял резолюцию о поддержке большевистского выступления в Петрограде и объявил себя единственной властью в Киеве.
Жевахов Николай Давидович, князь, заместитель обер-прокурора Святейшего Синода:
«Зверства большевиков в Петербурге, в Москве и в центральных губерниях России все более увеличивались, и на фоне творимых ими ужасов стали вырисовываться совершенно ясные контуры той системы, какая имела в виду только одну цель – истребление христиан <…> В связи с этим Киев стал все более наполняться беглецами из Петербурга и Москвы, или иначе – из так называемой “Советской России”. Правда, и Киев шел быстрыми шагами навстречу большевикам <…> но все же здесь еще не было ни “чрезвычаек”, ни массового избиения христианского населения, а царствовала пока только глупая Рада, не настолько крепко себя чувствующая, чтобы перейти к открытому террору».
А вот в Москве юнкера начали обстреливать Кремль. Несколько артиллерийских орудий были установлены на соседних с Кремлем улицах, но артиллеристам отдали приказ не вести огонь по Кремлю, чтобы не повредить «памятники русской истории».
Вечером был отдан приказ о штурме Кремля. Несколько солдат 56-го полка были убиты и ранены.
Нестор (Анисимов Николай Александрович), епископ Камчатский и Петропавловский:
«Русское оружие, в котором ощущался недостаток для обороны от сильно вооруженного неприятеля на фронте в начале войны, ныне было заготовлено, но, к ужасу нашей Родины, оно было обращено не на неприятеля, а в своих же русских братьев, на расстрел своих родных городов и святынь».
Горький Алексей Максимович, писатель:
«Бухают пушки, это стреляют по Кремлю откуда-то с Воробьевых гор <…> Отвратительно кричат галки, летая над мокрыми крышами, трещат пулеметы, где-то близко едет и стреляет броневик, непрерывно хлопают ружья, револьверы. Впечатление такое, как будто люди избивают друг друга, собравшись огромной кучей, идет свалка врукопашную грудь с грудью. Но вот мчится грузовой автомобиль, тесно набитый вооруженными людьми, и видишь, что они стреляют в воздух – должно быть, для того, чтобы “поднять свой революционный дух”, чтобы не думать о том, что они делают».
Вениамин (Федченков), митрополит:
«Войска, бывшие на стороне большевиков, осадили Москву и откуда-то с Ходынки – опять с Ходынки, на которой во время коронации Николая II подавили немало народу, – посылали снаряды в Белокаменную. А тут еще были у власти члены кадетской, эсеровской и, вероятно, меньшевистской партии. Мы о них ничего не знали и даже не интересовались, кто они, что делают там, в городской Думе?
Военную поддержку они нашли в юнкерах московских военных училищ, поэтому борьба шла между большевиками и юнкерами. И тогда, и теперь мне кажется непонятным: как эти горсточки людей отважились стать против движущейся лавины народных масс? Ведь очевидно было, что не устоять юнкерам».
Нестерович-Берг Мария Антоновна, сестра милосердия:
«Дрались дети, юнкера, кадеты, гимназисты и небольшая часть офицеров-героев! Куда же девались русские люди, кричавшие прежде о Царе и о Родине?»
Нестерович-Берг Мария Антоновна (1879 – после 1931) – русский общественный деятель и мемуарист, во время Первой мировой войны была сестрой милосердия. В 1920 году эмигрировала в Польшу. В 1931 году опубликовала книгу воспоминаний «В борьбе с большевиками».
Вениамин (Федченков), митрополит:
«На чьей стороне был я и вообще мы, члены собора?
Разумеется, юнкера были нам более своими по духу. Не были мы и против народа. Но благоразумие говорило нам, что уже придется мириться с пришедшей новой жизнью и властью, и мы заняли позицию посередине, и, пожалуй, это было верно исторически: Церковь тогда стала на линию нейтральности, не отрекаясь от одной стороны, но признавая уже другую, новую. То, что мне пришлось сказать в Твери педагогам, осуществилось на деле: Церковь должна была и стала осторожною».
28 октября (10 ноября) казаки генерала П.Н. Краснова после перестрелки и переговоров с солдатами полков, составлявших гарнизон, заняли Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к Петрограду. Но далее П.Н. Краснов вынужден был дать войскам отдых.
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«В сумерках Царское Село было занято. Солдаты гарнизона, не успевшие убежать по железной дороге, попрятались в казармы, отказывались выдать оружие, но и не предпринимали ничего враждебного против нас. Казаки почти без сопротивления овладели станцией железной дороги, подошли к Александровской и заняли радиостанцию и телефон.
Победа была за нами, но она съела нас без остатка».
Тем временем большевики выдвинули отряды красногвардейцев к Царскому Селу, а на случай прорыва в Петроград В.И. Ленин распорядился ввести в Неву корабли Балтийского флота.
29 октября (11 ноября) генерал П.Н. Краснов не предпринимал активных действий, оставаясь в Царском Селе.
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«Моею заботою было усилить до пределов возможного свой отряд за счет Царскосельского гарнизона. Неужели из 16 000 солдат-стрелков не найдется хотя бы одной тысячи, которая согласилась бы пойти с нами! Я вызвал офицеров к себе. Они все были против большевиков и обещали повлиять на солдат. Начались митинги. Но резолюции были самые неутешительные. Солдаты обещали не вмешиваться в “братоубийственную” войну и держать полный нейтралитет. Я и этому должен был быть рад – по крайней мере, не ударят в спину.
В Царском Селе находилась пулеметная команда 14-го донского казачьего полка. Я вызвал ее офицеров и комитет. Явились самые настоящие большевики. Злые, упорные, тупые, все ненавидящие. Тщетно и я, и чины дивизионного комитета говорили им о любви к Дону, о необходимости согласия всех казаков между собою, о призыве от совета союза казачьих войск стать на защиту правительства. Напрасно простые казаки комитета, энергично разрушая программу большевистских вождей, говорили: “нам, господа”, казакам, с большевиками никак не по пути, – представители 14-го полка уперлись, как бараны, что они заодно с Лениным, что Ленин за мир, и категорически отказались помочь.
Весь день прошел в бесплодных переговорах».
А в это время на улицах Москвы были сооружены баррикады. Началась борьба за центр города. Ожесточенные бои шли за Крымский и Каменный мосты, в районе Остоженки и Пречистенки.
30 октября (12 ноября) рано утром войска генерала П.Н. Краснова, поддерживаемые артиллерией и бронепоездом, начали наступление в районе Пулкова. Однако красногвардейцы, успешно отбив все атаки противника, сами вскоре перешли в контратаку. Краснов ждал подкреплений, но они все не подходили, хотя А.Ф. Керенский обещал, что помощь вот-вот будет. Тогда Краснов приказал отступить в Гатчину и ждать подкреплений там. Под угрозой окружения казаки, бросив артиллерию, оставили Царское Село.
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«Вечером из ставки в Гатчину прибыл французский генерал Ниссель. Он долго говорил с Керенским, потом пригласил меня. Я сказал Нисселю, что считаю положение безнадежным. Если бы можно было дать хоть один батальон иностранных войск, то с этим батальоном можно было бы заставить царскосельский и петроградский гарнизоны повиноваться правительству силой. Ниссель выслушал меня, ничего нe сказал и поспешно уехал.
Ночью пришли тревожные телеграммы из Москвы и Смоленска. Там шли кровавые бои. Ни один солдат не встал за Временное правительство. Мы были одиноки и преданы всеми…»
Керенский Александр Федорович, политический деятель:
«Утром 31 октября я созвал Военный совет <…> Открыв заседание, я дал краткий политический обзор событий, насколько, конечно, они были мне известны; затем предложил начальнику штаба осветить военное положение и сообщить о передвижениях войск. После этого я поставил Совету вопрос, следует ли принять предложение о переговорах о перемирии или категорически отвергнуть и продолжать борьбу. Мнения были поданы по старшинству, начиная с младшего. Только два мнения – Савинкова и мое – были поданы за безусловный отказ от переговоров. Все военные без исключения были единодушны: для выигрыша времени нужно сейчас же начать переговоры,