– Я не могу выгнать большевиков из Совета… – отвечает Савинков.
– Даже зная наверняка, что Ленин и его банда состоят на содержании кайзеровского генштаба?
– Прямых доказательств нет…
– А какие нужны доказательства, чтобы арестовать большевиков за стачку, которую они устроили в Москве во время Государственного совещания? Это ж как надо быть уверенными в собственной безнаказанности! Они мне армию разлагают, как вам Советы, а мы их трогать зась? Что толку, Борис Викторович, от того, что в правительстве у нас много умных и деятельных людей, если они не имеют возможности управлять страной!
– В жизни не слышал от Корнилова столько слов подряд, – говорит тихонько Деникин Завойко. – Сейчас он Савинкова приговорит к расстрелу…
Завойко кивает.
– Это еще не все…
Савинков встает. Лицо у него белое, как у мертвеца, а вот глаза горят.
– Вы решили меня в измене обвинить, Лавр Георгиевич? Меня?
– Вы единственный здесь член правительства! Извольте отвечать за всех!
– Любопытно… Весьма любопытно, что отвечать за чужую нерешительность и глупость должен тот, кто давным-давно ведет разговоры о необходимости сильной руки во власти!
– Простите, Борис Викторович! – Корнилов тоже встает и поправляет мундир. – Но разговоры о сильной руке ровным счетом ничего не меняют!
– Так и разговоры о том, что вы готовы навести порядок в армии, ничего не меняют! – парирует Савинков. – Вы зря отталкиваете единомышленника, Лавр Георгиевич! Я приехал сюда, чтобы от лица военного министра Керенского и от себя лично попросить вас принять самые решительные меры и дать вам самые широкие полномочия для установления порядка в Петрограде и Москве! Вы вольны применять любые методы, от вас мы ждем только результатов – очистите российские Авгиевы конюшни!
– Вы уверены, – говорит Корнилов негромко, – что мы с вами одинаково понимаем слова «любые меры»? Я спрашиваю это потому, что, имея возможность арестовать весь Совет разом в Таврическом, вы, однако, этого не сделали… Любые – это любые, Борис Викторович? Вы не пойдете на попятный? Вы готовы защищать мои действия перед Временным правительством?
Савинков откашливается.
– Вы говорите о… диктатуре?
– Я не собираюсь воевать с Временным правительством, – отвечает генерал с достоинством. – У меня есть и внешний и внутренний враг. Просто вы должны понимать, что для достижения результата некоторое время придется ходить по горло в крови.
– Нам? – спрашивает Савинков.
– Мне, – говорит генерал. – Это я готов исполнить роль мясника. В России не будет диктатуры в прямом смысле этого слова, но, боюсь, что со стороны разница не будет видна.
20 августа 1917 года. Петроград. Заседание Временного правительства
– Товарищи! – говорит Савинков, закрывая папку с докладом. – Как видите, положение дел в столице внушает опасение. Поэтому я считаю целесообразным говорить о введении в Петрограде военного положения!
В зале поднимается шум, но Савинков легко перекрикивает гул голосов.
– Еще минутку! Товарищи! Если бы я видел другой вариант справиться с большевиками, то предложил бы его. Но увы, я его не вижу! Александр Федорович! Я обращаюсь лично к вам: дайте свое персональное разрешение на ввод в Петроград военного корпуса!
Гул голосов усиливается. Керенский крутит головой, в руках у него кувыркается карандаш.
– Хорошо… – он проводит ладонью по лицу, словно стирая что-то с кожи. – Только утрясать все дела с Корниловым поедете вы, Борис Викторович!
– Разумеется!
Зал все еще гудит, но начинает затихать.
– Кого он планирует поставить на округ? – спрашивает Керенский. – Надеюсь, что не Крымова?
– Именно его, – отвечает Савинков. – Крымов – человек решительный и преданный Родине.
– Но он же просто перестреляет Советы, если они окажут сопротивление! Он даже в переговоры с ними вступать не будет.
– Именно так, – отвечает Савинков, и на лице его появляется удовлетворенная кошачья улыбка, но от тут же прячет ее. – Неужели, Александр Федорович, у вас есть возражения? Ничего не поделаешь! Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер.
8 сентября 1917 года. Могилев. Кадры хроники
Совещание у главковерха Корнилова. Вокруг стола офицеры. Корнилов у разложенной на столе карты. Рядом с ним – генерал Крымов.
Траншеи на фронтовой полосе. В траншеях пусто. Валяются напечатанные на плохой бумаге листовки, мусор.
Солдаты на митинге. Офицеры пытаются стащить митингующего с импровизированной трибуны, но солдаты не дают этого сделать.
Солдаты врываются в станционные помещения, вооруженные люди садятся на площадку паровоза. На станции толпа митингующих, ораторы сменяют друг друга. Над толпой вьются красные знамена.
Генерал Крымов наблюдает за погрузкой Дикой дивизии в поезд. Рядом с ним Корнилов. Генералы жмут друг другу руки. Крымов садится в штабной вагон.
Тот же поезд стоит в поле – пути перед ним разобраны.
Крестьяне под присмотром людей в папахах – ингушей, чеченов, казаков – укладывают рельсы.
Дикая дивизия входит в Лугу, местный гарнизон сдает оружие.
Перестрелка у станции Антропшино.
Митинг в Нарве.
Перед Дикой дивизией выступает оратор, говорящий на татарском языке. Потом начинает говорить чечен. Солдаты слушают, на лицах внимание.
Над толпой транспарант: «Да здравствует Всероссийский Мусульманский Съезд!». Толпа аплодирует. Офицеры пытаются командовать, но их не слушают.
Машина, в которой едет генерал Крымов, проезжает мимо митингующих, вышедших из повиновения полков. Дикая дивизия отказывается подчиняться приказам.
За столом, в своем штабном кабинете, сидит Корнилов. Перед ним бумага, чернильница и перо.
Перо скрипит, скользя по бумаге, и оставляет на ней строки:
«Я, Верховный Главнокомандующий, поясняю всем вверенным мне армиям в лице их командного состава, комиссаров и выборных организаций смысл произошедших событий.
Мне известно из фактических письменных данных, донесений контрразведки, перехваченных телеграмм и личных наблюдений нижеследующее:
1. Взрыв в Казани, где погибло более миллиона снарядов и 12 тысяч пулеметов, произошел при непосредственном участии германских агентов.
2. На организацию разрухи рудников и заводов Донецкого бассейна и Юга России Германией истрачены миллионы рублей.
3. Контрразведка из Голландии доносит:
– на днях намечается одновременно удар на всем фронте с целью заставить дрогнуть и бежать нашу развалившуюся армию;
– подготовлено восстание в Финляндии;
– предполагаются взрывы мостов на Днепре и Волге;
– организуется восстание большевиков в Петрограде.
4. 3 августа в Зимнем дворце, на заседании Кабинета министров Керенский и Савинков лично просили меня быть осторожнее и не говорить всего, так как в числе министров есть люди ненадежные и неверные.
5. Я имею основания также подозревать измену и предательство в составе некоторых безответственных организаций, работающих на немецкие деньги и влияющих на работу Правительства.
6. В связи с частью вышеизложенного и в полном согласии с управляющим Военным министерством Савинковым, приезжавшим в Ставку 24 августа, был разработан и принят ряд мер для подавления большевистского движения в Петрограде.
7. 25 августа мне был прислан министром-председателем член Думы Львов, и имела место историческая провокация.
У меня не могло быть сомнения в том, что безответственное влияние взяло верх в Петрограде и Родина подведена к краю могилы.
В такие минуты не рассуждают, а действуют. И я принял известное вам решение: спасти Отечество или умереть на своем посту.
Должность Верховного Главнокомандующего я не сдал, да и некому ее сдать, так как никто из генералов ее не принимает, а поэтому приказываю всему составу армии и флота, от Главнокомандующего до последнего солдата, всем комиссарам, всем выборным организациям, сплотиться в эти роковые для Отечества минуты воедино и все силы свои, без мыслей о себе, отдать делу спасения Родины, а для этого в полном спокойствии оставаться на фронте и грудью противостоять предстоящему натиску врага.
Честным словом офицера и солдата еще раз заверяю, что я, Генерал Корнилов, сын простого казака-крестьянина, всей жизнью своей, а не словами, доказал беззаветную преданность Родине и Свободе, что я чужд всяческих контрреволюционных замыслов и стою на страже завоеванных свобод, при едином условии дальнейшего существования независимого и великого Народа Русского.
Верховный Главнокомандующий Генерал Корнилов.
Солдаты берут офицеров под стражу.
Части покидают окопы на передовой.
Митинги солдат, возбужденные толпы, открытые в крике рты… и знамена, знамена, знамена.
Ночь с 25-го на 26 августа 1917 года.
Петроград. Зимний дворец
В кабинете Керенского сам Керенский и Некрасов. Полумрак. Горит настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром. Керенский возбужден до крайности, он буквально не находит себе места.
– Успокойся, Александр Федорович… Мы оба знали, что Корнилов не подарок! И он это показал…
– Он перешел все границы! Он узурпатор!
– Ну так останови его, если ты уверен, что у него такие намерения!
– Я не уверен! Не уверен! Но он хочет всей полноты власти! А что скажут Советы? – волнуется Керенский.
– Мы обсуждали, – говорит Некрасов. – Поддержат. Им некуда деваться!
– А если не поддержат?
– Крымов решительный человек и начисто лишен сантиментов. Он просто расстреляет всех, кто будет мешать. И они это понимают. Страна устала от неуправляемого бардака, ей нужен бардак управляемый…
– Ты циник.
– Я реалист. Я терпеть не могу всех этих солдафонов, но ничего не могу предложить взамен.
Керенский садится в кресло и наливает себе стакан коньяку. Пока он пьет, зубы его стучат о стекло.