И четыре строки – строфа из стихотворения:
Есть бестолковица,
Сон уж не тот…
Что-то готовится!
Кто-то идет!
Вечер 16 октября 1917 года. Лесново-Удельнинская управа, Петроград
На улице дождь со снегом. Ветер болтает фонарь над входом. В луче света белые косые струи.
В холодной комнате управы собрался весь состав большевистского ЦК.
Последним входит Ленин в сопровождении своего телохранителя – финна Эйно Райхья. Ильич брит и без бороды выглядит моложе. Он одет как рабочий, на нем ботинки на толстой подошве и короткое полупальто. Ленин замерз и, войдя, дышит на окоченевшие руки. Его радостно приветствуют Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Сталин, Дзержинский, Калинин и Урицкий.
Троцкий пожимает руку Ленина первым, после чего Ульянов здоровается со всеми остальными.
– Что же вы без перчаток, Владимир Ильич? – с упреком спрашивает Зиновьев. – Руки ледяные.
– Забыл, забыл, друг мой! Рад видеть вас всех, товарищи! Что ж вы, Михаил Иванович, печку не растопили! Вы ж здесь хозяин!
– Исключительно в целях конспирации, Владимир Ильич! – отвечает Калинин. – Дым над трубой в такое позднее время… Лучше уж померзнуть. Нам сообщили, что по распоряжению Багратуни и Коновалова на ноги подняли всех, кого могли. Вас ищут, Владимир Ильич.
– Спасибо Сереже Аллилуеву, – говорит Ленин. – Не нашли и не найдут. Обеспечил и убежище, и документы, да еще и кормит на убой. Дочка у Сергея Яковлевича красавица, умница и не замужем – Надеждой зовут. Кто у нас не женат еще? Советую обратить внимание!
– Джугашвили не женат, – сообщает Дзержинский.
– Вот-вот… – соглашается Ленин со смехом. – Вам, товарищ Сталин, и советую обратить внимание. Барышня и с конспирацией знакома, и отец у нее знатный революционер…
– Надо подумать… – говорит Сталин с кавказским акцентом. – Если партия говорит, что надо жениться, женюсь обязательно.
– А если не скажет? – спрашивает Урицкий.
– Тогда, Моисей, не женюсь! – заявляет спокойно Сталин, пыхтя трубкой.
Все смеются.
– Ладно, товарищи, – говорит Ленин, посерьезнев. – К делу. Сегодня нашей первостепенной задачей является создание военно-революционного центра, который будет руководить восстанием. Я считаю, что такой центр должен быть сформирован исключительно из числа членов ЦК нашей партии. Это должны быть люди с революционным и боевым опытом, с опытом террористической работы, экспроприаций – ни в коем случае не теоретики, неспособные пролить кровь. Решительные люди. Это архиважно для революции! Предлагаю со своей стороны кандидатуры товарищей Урицкого и Свердлова.
– Предлагаю товарища Бубнова! – говорит Троцкий. – И товарища Сталина!
– Четверо, – сообщает Калинин, записывая фамилии в протокол.
– И товарищ Дзержинский, – предлагает Зиновьев.
– Ставим на голосование поименно, – продолжает Калинин. – Кто за кандидатуру товарища Урицкого?
17 октября 1917 года. Зимний дворец
По коридору быстрым шагом идет Александр Иванович Коновалов. По-видимому, от откуда-то приехал. На его плечах мокрое пальто, к которому прилипли редкие снежинки. Рядом с ним идет молодой, едва за тридцать, офицер в расстегнутой шинели поверх полковничьего мундира – лысый, усатый, худой и скуластый, словно калмык – это Георгий Петрович Полковников, командующий Петроградским округом.
«Телеграмма генерал-квартирмейстера штаба Петроградского военного округа подполковника Н. Н. Пораделова начальникам артиллерийских училищ, 16 октября: “Спешно. Главный начальник округа приказал иметь в Зимнем дворце постоянный наряд в шесть орудий с соответствующим числом запряжек, посему к находящимся в Зимнем дворце двум орудиям необходимо прислать еще четыре, причем сделать это не позднее 14 часов завтра, 17 октября. Об исполнении срочно донести.
Пораделов».
– Мы получили информацию, – говорит Коновалов на ходу, – что большевики могут выступить не 20-го, как сообщали прежде, а на день раньше…
– Александр Иванович, – лицо у Полковникова суровое, говорит низким, красивым голосом. – В какой бы момент они не выступили, заверяю вас, что войска Петроградского округа наведут порядок в течение нескольких часов. Мы готовы к действиям, вам не о чем волноваться.
– Вы уверены, что в ваших частях нет большевистских агентов? Агитаторов? Провокаторов? Мне сообщали иную информацию! – резко возражает Коновалов. – Откуда такая уверенность в преданности войск, если весь опыт последних месяцев говорит о другом? У нас с фронта бегут целыми дивизиями!
– Александр Иванович, – уверенности в голосе Полковникова только прибавляется. – Мы тщательно следим за настроениями в частях, преданных Временному правительству. Им можно доверять!
Вооруженная охрана распахивает перед Коноваловым и Полковниковым двери в зал заседаний. Они входят в зал.
17 октября 1917 года. Зимний дворец.
Зал заседаний Временного правительства
Заседание уже идет. Коновалов садится на место председательствующего. С ним все здороваются, а потом прерванное выступление продолжает Николай Михайлович Кишкин.
– Товарищи! Сейчас очень важно принять меры и не допустить погромов! В городе находят и громят винные склады! А таких складов у нас более пятисот, не считая запасов в некоторых ресторациях, которые пользовались привилегиями! В городе разбойничают, как на большой дороге. Убийства, изнасилования, налеты – все это происходит по многу раз в день. Ночью некому прекратить перестрелки на улицах. Есть самоуправление, которое отстаивает свои права на милицию и на продовольствие, но, похоже, продовольствие их интересует куда больше, чем порядок… Есть комиссар, но ему не дают работать!
Терещенко встает со своего места и подходит к Коновалову.
– Где Керенский? – спрашивает вполголоса Михаил заместителя председателя. – Хоть вы можете сказать, когда он появится?
– Вы же знаете, – отвечает Коновалов так же тихо. – Он на фронте. Инспектирует части. Я связывался с ним по телеграфу – обещает быть завтра…
– Он не думает, что вскоре ему будет некуда возвращаться? – спрашивает Терещенко зло.
Коновалов пожимает плечами.
– Я вижу, – продолжает Кишкин, – что товарищ Коновалов пригласил на заседание полковника Полковникова. И, пользуясь случаем, хочу задать вопрос командующему Петроградским округом: Георгий Петрович! Успокойте нас! Скажите, вы уверены в преданности войск? Ведь все агитаторы на свободе, большевики ведут подрывную работу в пользу своих немецких хозяев, нимало не стесняясь, в открытую.
– Я только что докладывал товарищу Коновалову, – полковник встает. – Войска преданы Временному правительству. Я полагаю, что в этом смысле беспокоиться вам не о чем!
– Их достаточно для подавления выступления в самом начале, – говорит Терещенко. – А вот достаточно ли их для наступления? Мы имеем дело с вооруженным и коварным врагом.
– Но Багратуни разоружил рабочие дружины, – возражает Некрасов.
– Не все, – говорит Терещенко. – Сегодня присутствующий здесь Верховский, слава Богу, отказался выдавать две тысячи винтовок по распоряжению ЦИКа Петроградского Совета. За что ему отдельная благодарность и уважение! Две тысячи винтовок – это две тысячи бойцов. Они возьму винтовки в другом месте. Сейчас это не проблема. Нам надо идти на верную победу. Вызвать большевиков на преждевременное выступление, пока они полностью не готовы к восстанию. Пусть начинают свои митинги и погромы, а мы в этот момент их ударим.
– Пусть Керенский подготовит общий план, – предлагает Гвоздев. – Есть Полковников, он поставлен руководить округом. Это его ответственность!
– Смешно слушать! – качает головой Малянтович. – В городе проблемы с продовольствием. В городе через несколько недель может начаться голод, а мы с вами сидим и рассуждаем, как выманить из логова эту банду немецких наймитов. Прав Терещенко! Я предлагаю проверить свои силы, принять все необходимые меры предосторожности, вызвать восстание и подавить его с максимальной жестокостью.
– Не смешно слушать, а скучно, – говорит Верховский. – Товарищи, сил на активное выступление у нас нет. Тут и обсуждать нечего. Мы можем выжидать, не более. Ждать выступления другой стороны. Нейтрализовать большевиков мы не можем. Мы и арестовать их лидеров не можем. Мы ничего не можем, только наблюдать, как Совет становится большевистским гнездом. Я прошу об отставке, товарищи. Я не могу предоставить Временному правительству реальные силы для подавления беспорядков.
– Давайте мы обсудим это по приезду Александра Федоровича, – предлагает Коновалов. – Возможно, к завтрашнему дню ситуация прояснится.
– Я не верю в выступление большевиков, – говорит Прокопович. – Маразм в нас, товарищи. Мы не можем создать власть в своей стране. Мы оказались неспособны это сделать вовремя. Пока нет власти – нет и силы. Пока нет силы – ничего сделать нельзя. Врага нельзя победить уговорами…
В зал входит Керенский. Он в своем обычном одеянии – военном френче. После поездки он изменился к лучшему, воспрянул духом, что ли? В глазах снова блеск, хотя под глазницами синяки от недосыпа.
– Товарищи! Здравствуйте!
Он садится рядом с Коноваловым.
– Продолжайте, пожалуйста! О своей поездке на фронт, товарищи, я доложу отдельно…
17 октября 1917 года. Поздний вечер. Смольный
Возле здания суета: машины, люди. Выставлена весьма серьезная охрана – несколько пулеметных гнезд, укрепленных мешками с песком, солдаты, десятка три матросов-балтийцев, бронемашина.
То и дело из Смольного и в Смольный входят группы вооруженных людей, небольшие отряды грузятся в грузовики и отъезжают. В воздухе висит ожидание события, этакая веселая злоба.
Внутри Смольного тоже все кипит. Накурено, очень грязно – тысячи ног занесли внутрь дворца питерскую слякоть.
«Телефонограмма подполковника Пораделова командиру запасного броневого дивизиона, 12 часов 40 минут, 17 октября: