Уста сухие приложить,
Чтоб умереть – или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
Февраль 1918 года. Петроград. Квартира Троцкого
Троцкий пьет чай из стакана с подстаканником, сидя за своим письменным столом. Перед ним, на зеленом сукне, сверкает гранями алмаз «Терещенко».
Троцкий допивает чай и улыбается.
Февраль 1918 года. Петроград. Подъезд в доме Терещенко. Ночь
Вымотанный, замерзший Дарси звонит в двери квартиры Терещенко.
Маргарит открывает так быстро, как будто стояла прямо за ними.
– Все в порядке, Марг! Он уже едет! – говорит он по-французски. – Все в порядке…
Марг от радости бросается к нему на шею, крепко обнимает и плачет. На лице у Дарси растерянность, он осторожно гладит женщину по вздрагивающим плечам.
Февраль 1918 года. Товарный вагон
Терещенко просыпается возле погасшей печки.
Вагон стоит. Михаил с трудом встает и откатывает тяжелую дверь, выпрыгивает наружу. Идти на одеревеневших ногах трудно, но Терещенко шагает, превозмогая боль. На одном из зданий он видит надпись по-фински. Он двигается вдоль забора, входит в ворота. За воротами – порт. Небольшой порт, но у пирса стоит корабль. Это тот самый корабль, что вез, но не довез в Петроград Ганецкого.
Терещенко подходит к трапу, говорит что-то дежурному матросу, и на палубе появляется капитан.
Михаил разговаривает с ним, но капитан качает головой. Тогда Терещенко достает из кармана золотую зажигалку. Капитан смотрит на безделушку, потом на Терещенко.
Корабль плывет по серому беспокойному морю.
В микроскопической каюте на койке спит Терещенко. Лицо у него осунувшееся, жесткое, на коже видны обмороженные шелушащиеся участки.
Корабль стоит у пирса. Терещенко спускается по трапу. Выходит из порта – глядит на пыхтящие грузовички, на конные повозки – и пешком идет в сторону города.
Февраль 1918 года. Норвегия. Трондхейм
Терещенко звонит в двери небольшого дома.
Из-за приоткрытой створки выглядывает сравнительно молодая женщина.
– Что вам угодно? – спрашивает она по-норвежски с подозрением оглядывая оборванца, стоящего перед ней.
– Могу ли я видеть Ларса Бертона?
– Минутку.
Двери закрываются и распахиваются снова.
На пороге стоит Ларс Бертон, капитан «Иоланды».
– Герр Терещенко? – говорит он, вглядываясь в лицо гостя. – Мишель? Это ты?
Мужчины обнимаются.
Столовая в доме Бертона. Вечер
Бертон и Терещенко сидят за столом после ужина.
– «Иоланда» возит раненых с Восточного фронта, – рассказывает Бертон. – Ходит под флагом Красного креста и, может быть, поэтому до сих пор цела. После войны ее вернут сюда, в Трондхейм, и мы снова вместе на ней поплывем…
Бертон и Терещенко курят. Перед ними стаканы с бренди. Мишель переоделся. На нем явно одежда Бертона, но они одной комплекции и роста, так что наряд не выглядит как с чужого плеча.
– Возможно, что яхте понадобится некоторый ремонт.
– Возможно, «Иоланда» – это теперь все, что у меня есть.
– Ты – жив, Маргарит – жива, твоя мать – жива… Все не так плохо до тех пор, пока бьется сердце.
– России больше нет, Ларс.
– Ну почему же? Она – есть. Просто, теперь это другая Россия.
– Не моя.
– Да, – соглашается Бертон. – Не твоя. И что ты теперь собираешься делать? Бороться?
– Просто жить, – говорит Терещенко, допивая бренди. – Это будет сложно, Ларс, но я постараюсь.
Март 1918 года. Русское консульство в Норвегии
– Михаил Иванович! Дорогой! Как же мы все рады вас видеть!
Секретарь консульства – сравнительно молодой, высокий, нескладный и лысоватый, не на шутку взволнован. Он суетится, не знает, куда девать руки, но видно, что приход Терещенко ему приятен.
– Вы здесь? А мы даже не предполагали, что вам удалось выбраться! Ходили слухи, что вас…
Он оглядывается с опаской.
– Впрочем, это слухи… Ерунда! Вы же живы! Мы все очень рады вам помочь! У нас тут все старые кадры! Консулом – Федор Лаврентьевич Брусе, жаль, что сейчас в отъезде! Вас помнят прекрасно! Что вам угодно, Михаил Иванович?
– Вы сможете передать в Петроград, моей матери и жене, что я жив и здоров. Жду их здесь, и как можно быстрее.
– Конечно же, – улыбается искренне секретарь. – Передам немедленно. Что-нибудь еще?
Февраль 1918 года. Петроград. Особняк мадам Терещенко
Мадам Терещенко играет с внучкой.
Мишет здорово подросла, ей уже больше года. Она ходит, улыбчивая, ей нравится играть с Елизаветой Михайловной. В доме больше никого нет. Мадам играет с ребенком, Мишет весело смеется, обнимает бабушку за колени и замирает, положив на них голову. Елизавета Михайловна нежно целует внучку в темечко. Лицо у нее удивительно мягкое, кажется, что морщины разгладились и она помолодела. Такое лицо бывает только у счастливых людей. Она гладит девочку по кудряшкам и что-то напевает.
От дверей за ними смотрит совершенно растерянная Марг.
Мадам Терещенко замечает Маргарит и тут же каменеет лицом. Она в ярости, что Марг застала ее врасплох. Ребенок видит перекошенное лицо бабушки и начинает плакать.
– Я думала, что вы ненавидите нас обеих, – говорит француженка. – Простите меня, Елизавета Михайловна.
Мадам Терещенко обнимает испуганную девочку.
– Она – это единственная причина того, что ты еще жива, – говорит Елизавета Михайловна холодно. – Единственная причина.
– Я пришла, чтобы сказать вам, Елизавета Михайловна, что мы уезжаем. Через три недели мы с Мишет уезжаем в Норвегию. Дарси помог мне получить разрешение на выезд.
– Ну что ж… – отвечает мадам Терещенко. – Все, что ни делается, то к лучшему. Не привыкла и не стоит привыкать. И помни, что ты мне пообещала…
Конец марта 1918 года. Петроград. Вокзал
Марг и Мишель у вагона поезда на Мурманск. Их провожает Дарси. На перроне суета, людей много. Едут целыми семьями, с картонками и чемоданами, с дорогими дорожными сумками и поспешно скрученными узлами из простыней.
Вещи Марг уже погружены в купе, до отправления еще есть немного времени и, несмотря на сырость, Марг с Мишет решили подождать на улице.
Дарси курит. Он осунулся, постарел за последние дни. Чувствуется, что суета с бриллиантом его утомила. На лице Марг тоже следы усталости и недосыпания, одна Мишет свежа и хороша.
– Спасибо, Пьер, – говорит Марг. – Бросайте все, уезжайте во Францию. Будем ходить друг к другу в гости…
– Обязательно, – кивает Дарси, улыбаясь одними губами. Глаза у него печальны. – Если Люберсак меня отпустит.
– Попрощайся с дядей Пьером, Мими! – просит Марг, и Мишет машет Дарси ручкой.
– Марг! – говорит Дарси ей в спину, и она оборачивается. – Я в жизни не прощу себе, если не сделаю это сейчас. Марг… – Останьтесь. Я прошу вас…
– Я не понимаю вас, Пьер! – удивляется Маргарит.
– А вы попробуйте… Останьтесь со мной, Марг. Останьтесь со мной, погодите пару недель, и мы с вами уедем во Францию…
– Что вы такое говорите, Дарси?
– Не перебивайте меня, Марг, я прошу.
Он опускает голову, словно молится, а потом снова глядит ей в глаза.
– Война скоро закончится, и я увезу вас к себе, в Прованс. Я не так богат, как ваш муж, но вполне способен обеспечить вам достойное существование. Терещенко – изгой. Он разорен, у него нет дома, что он может вам дать? Вы даже не муж и жена…
– Пьер, – мягко говорит она. – Прошу вас, не скажите ничего, о чем бы потом пришлось пожалеть…
– Я ни о чем не пожалею, мадмуазель Ноэ. Я не мог не сказать вам… Я вас люблю. Я находился и нахожусь в дружеских отношениях с вашим мужем, но так случилось… Я не знаю, как смогу без вас жить… Не слышать вашего голоса. Не видеть вас… Я молчал сколько мог и делал все, о чем вы меня просили, но не ради Мишеля… Ради тебя.
Он шагает вперед и протягивает к ней руки.
– Я все сделаю ради тебя. Останься.
– Пьер, – говорит Марг. – Мне жаль.
Она подходит к Дарси и целует его в щеку. Потом идет к вагону и исчезает в его чреве.
Поезд с шипением трогается с места, выбрасывая во все стороны облака паровозного пара. Пар окутывает долговязую фигуру француза, а когда он развеивается, Дарси на перроне уже нет.
Конец марта 1918 года. Мурманск
Маргарит с Мишет на руках спускается со ступеней багажного вагона. Вокруг десятки железнодорожных путей, заставленных вагонами. Невероятная грязь. Под ногами грязная снежная каша, перемешанная с соломой, экскрементами, мусором. Там, где снег сохранил хотя бы серый оттенок, видны желтые потеки мочи.
Здесь, в нижней части Мурманска, возле порта, сосредоточены сотни разных вагонов – от некогда шикарных салонов международного класса до полуразбитых теплушек.
Везде люди – военные, гражданские, разных национальностей и достатка. Звучит иностранная речь – здесь много тех, кто пытается сбежать из России. Вонь, многолюдье, полная неразбериха.
Маргарит с ужасом смотрит на окружающий ее пейзаж. Она одна, с ребенком на руках и с тремя чемоданами, выставленными на черный снег, – помощи ждать неоткуда.
Мимо проходят двое французов в военной форме.
– Господа, – обращается к ним Маргарит. – Я француженка и нахожусь в затруднительной ситуации. Могу ли я просить вас о помощи?
Порт Мурманск
Двое французских офицеров помогают Маргарит нести ее чемоданы. Сама мадемуазель Ноэ шагает рядом с маленькой Мими на руках. Ребенок испуганно глядит по сторонам.
Все они останавливаются возле небольшого каботажного судна.
– Здесь, мадам, – один из офицеров ставит чемоданы на землю и показывает на корабль. – Это судно ходит из Мурманска в Вардо, другого шанса на ближайшие несколько дней нет.
– Я попробую договориться, – говорит Маргарит.
– Пробуйте, мадам. Вещи мы посторожим, не волнуйтесь.
– Благодарю вас, господа.
Борт каботажн