– Вступление мне не нравится…
– Я сожалею. Понимаешь, твое приглашение во Временное правительство было для Керенского и компании вынужденной мерой. Они остро нуждались в средствах для продолжения войны, и ты был единственным, кто мог дать им эти деньги. И ты дал. Расчет оказался верным. Второй раз тебя ограбили большевики. Не давай больше денег спасителям России, там больше нечего спасать. Ты будешь платить, а они – смеяться тебе в спину.
Терещенко молчит. На его щеках начинают играть желваки.
Ротшильд встает и подает Терещенко руку на прощание.
– Все гораздо хуже, чем ты думаешь, Мишель… Не повторяй ошибку. Начинай все заново. Я помогу.
Июнь 1918 года. Христиания. Порт
На пирсе, на самом его краю, стоит Михаил Терещенко.
Он в легком летнем пальто, руки в карманах. Он смотрит на акваторию, на мол, загораживающий бухту, на маяк, висящий над серым морем, смотрит жестким, мрачным взглядом, словно старается рассмотреть родную землю на юге и своих врагов на ней. Выражение лица у него такое, что впору испугаться.
Он выкуривает сигарету, зажигает следующую и делает глоток из фляги Через несколько минут процедура повторяется.
Снова летит вниз окурок, а Мишель уже шагает по пирсу прочь, к выходу из порта.
Июнь 1918 года. Христиания. Почта
Телеграфист берет в руки заполненный бланк, читает, потом говорит по-норвежски:
– Получатель «Нью-Йорк Таймс»? Верно?
– Да, – кивает Терещенко.
– Всего три слова?
– Да.
Бланк ложится на стол. На строчках для текста действительно всего три слова на английском:
– Я согласен. Терещенко.
Июнь 1918 года. Христиания. Номер в гостинице «Виктория», который снимает семья Терещенко
В спальне Михаил и Маргарит занимаются любовью.
Со стороны кажется, что супруги пылают страстью, но лицо Маргарит искажено гримасой боли и едва ли не отвращения, хотя тело ее двигается в одном ритме с телом супруга. В ответ на движения мужа она кусает губу и сдерживает вскрики, а когда Михаил ложится рядом, то едва не вздыхает от облегчения.
– Что-то не так? – спрашивает Михаил, закуривая.
Огонек его сигареты мерцает в полумраке спальни.
– Все хорошо, – отвечает она. – Как всегда…
– Что-то не так, – повторяет Михаил, на этот раз с утвердительной интонацией. – Знаешь, Марг, когда живешь с человеком столько лет, сразу чувствуешь, если что-то изменилось.
– Ничего не изменилось. Я люблю тебя, Мишель.
– Ты что-то мне недоговариваешь?
– Мишель, ты знаешь обо мне все, что нужно.
– Знаешь, раньше, в одной постели с тобой, мне казалось, что мы растворяемся друг в друге. Я помню, как ты теряла сознание от удовольствия. А сейчас… Ты совершенно другая.
– Я такая же, просто устала за день. И отвыкла от тебя за последние полгода.
Маргарит целует мужа в щеку и кладет голову ему на плечо.
– По-женски отвыкла. Так что – не волнуйся, я не стала любить тебя меньше. Гаси сигарету и давай спать…
– Слушаюсь, капитан Ноэ, – шутит Терещенко, гася сигарету в прикроватной пепельнице. – Слушаюсь и повинуюсь!
Лампа гаснет.
Терещенко спит, посапывая, а Маргарет лежит у него на плече с открытыми, полными слез глазами. Когда слеза начинает выкатываться, она смахивает ее быстрым бесшумным движением.
Июль 1918 года. Москва. Кремль
Ленин входит в кабинет Троцкого, он в ярости.
– Что случилось, Володя?
Ленин швыряет на стол перед Троцким газету «Нью-Йорк Таймс».
– Я тебе говорил, что этого мерзавца надо было пустить под лед, а не отправлять его в Европу?
– Ты о ком?
Лев Давидович смотрит на газетный лист, пробегая глазами статью.
– А… Господин Терещенко объявился… «Терещенко советует не оказывать помощи красным…» Ну и кто его послушает? Тут важны деньги, родственные связи, договоренности, а не этот отчаянный лай. Он не опасен, Владимир Ильич. Он как змея у факира – шипит, а зубы вырваны…
– Ленин и Троцкий правят в Москве только благодаря Германии! Большевики послужили целям Германии лучше, чем она сама могла это сделать! Он Вильсону советует не иметь с нами дела!
– Ну и кого это волнует? Кто прислушивается к его истерике? Кто вообще слышит вопли всех этих проигравшихся? Владимир Ильич, перестань обращать внимание на всю эту буржуазную сволочь! Пусть кричат, пусть делают, что хотят. В России есть одна сила – это мы. Только одна сторона для переговоров – это мы. Те, кто хотят заработать деньги в России, придут к нам. Терещенки, Милюковы, Родзянки, Гучковы, Некрасовы – битые карты. Они – никто, и имя им никак. Есть полезные идиоты, а есть идиоты бесполезные. Они – бесполезные.
– Мне надоел этот хлыщ.
– Так в чем проблема, Володя? – говорит Троцкий с улыбкой. – Неужели у нас никого нет в Скандинавии? Да и тут у нас есть кому ответить за болтовню нашего золотого мальчика…
Июнь 1918 года. Христиания. Номер в отеле «Виктория», который снимает семья Терещенко
Маргарит не поворачивается, когда в номер входит Терещенко. Мишет рисует, но, увидев отца, бежит к нему и обнимает за колени. Терещенко подхватывает девочку на руки и обходит стол, чтобы видеть лицо жены.
Перед ней свежий номер «Нью-Йорк Таймс».
– Ага, – говорит Терещенко. – Вот, значит, в чем дело?
– Ты с ума сошел, – цедит Марг сквозь сомкнутые губы. – Ты понимаешь, что наделал?
– То, что должен был сделать давно.
– Они же предупредили тебя? – спрашивает Марг. – Троцкий говорил с тобой, Мишель? Ты же дал ему слово?
– Они уничтожили все, что было мне дорого, Марг. Они отобрали у меня Родину.
– Постой-постой…
Марг трясет головой.
– Повторяю еще раз – тебя отпустили потому, что я дала слово: ты не будешь ничего предпринимать против Советов. Дарси гарантировал, что ты будешь молчать.
– Ты рассчиталась за мою жизнь дареным алмазом, Марго, – интонации у Мишеля неприятные, в голосе звенит раздражение. – Какие еще обязательства?
– Обыкновенные. Те, что мы дали за тебя! Ты хоть понимаешь, что нас всех могут убить? Тебя, меня, ее? – Марг указывает на дочь, сидящую на руках у Терещенко. – А Дарси тут при чем? Он же сделал все, чтобы тебя освободили? Твое интервью ничего не меняет, большевики не уйдут, Ленин не умрет от стыда, Троцкий не сбежит… Зачем, Мишель? Кому ты и что доказал?
– Я их не боюсь.
– А я – боюсь. Я их очень боюсь. И их стоит бояться!
Июль 1918 года. Стокгольм.
Отель «Виктория»
Терещенко входит в вестибюль.
– Герр Терещенко, – окликает его дежурный портье. – Вы разминулись со своими друзьями!
– С какими друзьями?
– Буквально пять минут назад сюда заходили двое джентльменов, спрашивали вас.
– Что именно они спрашивали?
– Дома ли вы? Когда вас можно застать? Хотели даже снять номер у нас в отеле, но, вы же знаете, у нас нет свободных номеров…
– Будьте любезны, дайте-ка мне ваш телефонный аппарат…
– Вы не волнуйтесь, герр Терещенко, я ничего им не сказал…
Терещенко набирает номер.
– Это Михаил Иванович, – говорит он по-русски. – Скажите-ка, Константин Петрович, сугубо между нами, меня сегодня никто не спрашивал?
В трубке гудит мужской голос.
– И давно? – спрашивает Терещенко. – Благодарю вас. Если будут заходить еще, постарайтесь посмотреть документы. Документы в порядке? Спасибо. Нет, нет… На этой неделе точно не смогу. Дела, знаете ли, вынужден уехать! Всего доброго.
Михаил кладет трубку на рычаги.
– Меня несколько дней не будет, дорогой Альберт, – говорит он портье. – Если эти двое зайдут еще, скажите, что я съехал…
– А что сказать мадам Терещенко?
– Я все объясню ей сам.
Номер семьи Терещенко
Михаил Иванович собирает дорожный саквояж. Достает из ящика бюро браунинг и кладет в револьверный карман.
Подходит к телефону.
– Виктория? Здравствуй, дорогая! Могу я попросить к телефону Марг? Марг, не волнуйся и сделай все, как я тебе скажу. Переночуй сегодня у Виктории. Ничего, все в порядке. Просто сделай так, как я тебе сказал. Завтра с утра я тебе позвоню.
Он нажимает на рычаги, а потом набирает еще один номер.
Улица возле отеля «Виктория»
Двое молодых мужчин смотрят на то, как из подъезда отеля «Виктория» выходит Терещенко и садится в автомобиль.
Они переглядываются.
Автомобиль Терещенко отъезжает.
Они едут вслед за ним.
Окраина Стокгольма
Автомобиль Терещенко выезжает на дорогу, проезжает мимо указателя.
На указателе написано «Холменколлен».
Машина преследователей едет вслед за ним на расстоянии.
Темнеет.
Машина Терещенко сворачивает на лесную дорогу. Преследователи едут за ним.
В лесу почти темно, дорога превращается в проселочную и упирается в небольшой домик. Возле домика стоит автомобиль Терещенко, но самого Михаила в нем нет.
Двое преследователей выходят из машины, в руках у них револьверы.
Осторожно, стараясь не шуметь, они крадутся к дому.
Терещенко появляется из-за дровяного сарая за их спинами с пистолетом наготове.
– Руки вверх! – командует он по-русски. Двое мужчин выполняют команду, но оружия из рук не выпускают. – А теперь медленно повернитесь ко мне лицом.
Они смотрят друг на друга – Терещенко и двое убийц.
– Бросайте оружие, – приказывает Михаил.
Расстояние между ним и его мишенями небольшое, не более десяти шагов.
Внезапно один из убийц прыгает в сторону, несколько раз стреляя в сторону Терещенко, тот стреляет в ответ. Второй убийца успевает скрыться за автомобилем.
Михаил прячется за крылом машины незваных гостей.
Гремит выстрел. Пуля пробивает металл в нескольких сантиметрах от головы Терещенко. Он замечает движение возле крыльца и стреляет в мелькнувшую тень. Раздается вскрик.
Один из стрелков сидит в тени крыльца, зажимая ранение на бедре, потом с трудом встает и ковыляет в укрытие.