1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским — страница 26 из 39

тоит, как вызов и альтернатива, человечество – христианская идея, связанная с Иисусовой революцией.

Из идеи, что вход открыт всем – идеи, уравнивающей всех по отношению к человечеству (я опускаю религиозную сторону дела), – разовьется то, что далее назовут христианским миром или Европой. Что несло в зародыше, затем в историческом раскрытии нечто, разрушающее исходную идею. Вход открыт всем – но всё, что останется «вне», под духовным запретом. Оно – объект европейской экспансии.

Идею экспансии питает приведение всей земной суши, населенной людьми, к единой цивилизации, именуемой человечеством. Растущей из этого корня – со всеми отклонениями, разрушениями, превращениями. С самокритикой исходного понятия и его воссозданием в новых актах исторического процесса. Движением идеи, вплоть до идеи коммунизма.

– В процессе развития человечества возникает множественность миров?

– Миры возникают как производные утопического единства – неприводимости ойкумены к единому состоянию. Единого и единственного человечества не вышло. Глобальное сближение народов обнаружило нечто другое: кризис идеи единого человечества. Притом что идея человечества как стимул и феномен сознания не ушла. Она приобретает иную форму, и этой формой становятся миры в Мире. Особенность миров не в делении по расовому или континентальному признаку, по прошлому или нынешнему уровню развития. В основе деления лежит самоосознание себя каждым из миров незаменимой частью человечества.

Такой Мир уже не локален. Он не рассматривает себя как территориальный локус и вполне ощущает себя человечеством. С правом воздействовать на общую судьбу и притязаниями, которые отсюда проистекают. Стало возможным заново строить устойчивость человеческого существования на базе глубинных различий. Которые тяготеют к чему-то общему для всех, но это общее реально только в модусе различий!

– То есть миры не переплавляются в «плавильном котле» глобализации?

– Нет. Не настолько, чтобы при этом перестать быть собой.

– Так может, они изначальны и существуют всегда?

– Нет, как миры изначально они не существовали. Они интегрированы долгой историей, включая экспансию европейского человечества. Несмотря на мерзости колониализма, экспансия содействовала формированию крупных интегратов, – с учетом духовного движения мысли, идей, культур. Без этого изначальные различия культур не смогли бы быть обработаны цивилизацией. Новые различия миров – плоды их сопротивления глобальной цивилизации. Сохранение самобытности при возрождении независимости – новейший модус человеческого существования! Он ориентирован на Мир как целое, но реализуется в виде несовпадающих миров. Каждый из которых признает себя полноценным человечеством, хотя им вполне, конечно, не является.

– Но миры же менялись по ходу исторического развития?

– Миры не первозданны и возникают по ходу истории. Однажды в средиземноморском очаге возникло расщепление надвое, на римский Мир и раннехристианский Мир-вызов, который бросила Риму революция Иисуса. Из недр этой универсальной революции вышло понятие человечества. Дальнейшее движение цивилизации европейского человечества – внутренне расщепленная экспансия. Сопротивление ей, извращения ценностей и идей – и их возобновление внутренней самокритикой, с плодами, которые на этой тектонической почве восходят. Результатом, однако, не стало искомое человечество, высшей точкой поиска которого я считаю концепцию Маркса. Из утопии единого-единственного человечества вышло что-то другое.

Здесь не пустой временной прочерк, за которым следует реакция, возвращающая к первоидее в иных формах (что для истории обычное дело), – нет, возникает нечто иное: миры в Мире. Интеграты, или блоки, каждый из которых ощущает себя суверенной проекцией человечества. И желает это утвердить!

Но тут я подхожу к pro domo suo[80]: первым миром в Мире стала Россия.

– Поскольку на стыке Европы с Азией?

– Россия как Европа плюс Азия? В этом ничего оригинального. И это не вполне так. Правильнее представить Россию как Азию, которая, отграничивая Европу собой, ее доопределила своим отграничивающим воздействием. Мы Азия, которая соавторствовала оформлению Европы, чем и соучредила ее. Россия – Европа, вошедшая в тело Азии окончательно и навсегда. Воздействуя на азиатские судьбы через Азию самой России, внутреннюю Азию. Гигантская часть страны – это азиатская Россия, и вместе с тем – внутренняя, внутри Российской империи учрежденная Европа. Русская Европа сознания духовных вещей, навеки тут утвержденная, воздействует на европейское будущее. Но это еще не все.

Россия сама некий прообраз мира в Мире. Процессы, идущие внутри России, в ее собственных пределах, опосредованно входят в мировое движение к человечеству. Отклоняясь от него, они возмущают это движение и возобновляют его. Россия – полигон миров в Мире, она первый опыт людей по этой части. Со всем, что в этот опыт вошло, что из него проистекало и что его разрушает.

68. «Отсталость». Большевизм – не идеология догоняющего развития. Модернизатор Сталин

– А вот по Гершенкрону, большевизм содействовал преодолению отсталости и капиталистической модернизации России.

– Сперва про термин «отсталость». Отсталость только отчасти факт, отчасти она феномен сознания. Как феномен сознания отсталость сообщает, что кто-то якобы «ушел вперед».

До известного рубежа человеческой истории, при многообразии форм, не было ни «передовых», ни «отсталых». Затем возник феномен, когда какие-то страны выдвигаются, создавая новую обстановку в Мире. Вырвавшиеся вперед употребляют энергию своего развития, превращая другие народы в доноров. Та к возникает второй и третий круг развития. Термин «отсталость» констатирует новое положение вещей. Он выражает стремление догнать ушедших вперед, уйти от статуса доноров чужого развития. Зато немногие «передовые» страны используют дистанцию отрыва для построения мира подчиненных. Стран, подчиненных экономически или прямо подвластных.

Большевизм наследует иную, освободительную традицию русского XIX века. Отклоняя изолирующую «оборонительную» самобытность, Россия активно искала свой вход в мировой процесс. Но ни освободительная традиция, ни большевизм не были идеологией «догоняющего развития»! Мыслящее движение было антисамобытническим (особенно по отношению к позднему славянофильству). Оно решало проблему обустройства родного дома на основе универсальных обстоятельств развития. Проблему европеизации России решали как русскую проблему и в то же время проблему всемирной перемены в отношениях между народами.

Большевизм наследует эту традицию. Для Ленина вопрос о власти оказывался центральным как вопрос о преодолении недостаточности самого экономического развития. Трактовать его как идеологию догоняющей экономики – значит толковать большевизм односторонне по отношению к его истокам и всему его движению до Сталина. Гершенкрон исходит из того, что между Сталиным и Лениным нет принципиального отличия в отношении идеологии догоняющего развития России. Но ведь это совсем не так.

Другой вопрос, что ленинская концепция имела внутренние дефекты. В сфере мысли ее внутренние трудности выявились еще до революции 1917 года. Во время войны Ленин дополнил ее концепцией империализма. Другие трудности обнаружились по ходу революции 1917-го, изменившей отношения собственности в деревне путем уравнительного «черного передела». Октябрь стал радикальнейшей крестьянско-буржуазной революцией. Одновременно он сопровождался национализацией буржуазной собственности, захватом так называемых командных высот экономики.

Проблема дальнейшего была в поиске модели развития, которая могла объединить эти два вида перестановок в отношениях собственности в единое целое. Трудностью, о которую споткнулась русская революция, стал откат к военно-коммунистическому поравнению. Зайдя в тупик на этом пути, она перешла на рельсы НЭПа – но снова зашла в тупик, ибо и НЭП ставил проблему политической целостности. Ленин говорил: «Из России нэповской сделаем Россию социалистическую» – но ведь нэповской сначала надо было сделать саму Россию. Зайдя в тупик и тут, она вышла из него уже страшным образом. Первый тупик на пути всеобщего военно-коммунистического поравнения, а второй – на пути сталинского могущества, перестраиваемого в тоталитаризм.

О Сталине же разговор особый. Гершенкрон явно имел в виду не столько Ленина, сколько Сталина. Но в каком отношении реальный Сталин находится к реальному большевизму? В каком отношении находится Сталин с тем, что его подготовило, и чему он навяжет тоталитарный финал?

Часть 8. Тоталитарность

69. Государство отмирает. Рождается революционный Левиафан

– Я критично отношусь к идее отмирания государства. В истории социализма она играла колоссальную роль и вдохновляла Ленина в 1917 году. Вне этой идеи не понять, с чем он шел к Октябрьской революции и какую моральную санкцию на начатое себе давал. Но идея отмирания государства предполагает, что государство в какой-то момент становится всеобъемлющим, вбирая в себя все жизненные проявления людей. Государство становится революционным Левиафаном. Затем Левиафан сам себя сокращает, преодолевает и отмирает. На этой слабинке великой идеи ее ухватил Сталин. Когда Левиафан ради будущего отмирания стал всем, Сталин просто остановил процесс и закрепил его в таком состоянии. Окостенелым наружным панцирем по отношению ко всей жизнедеятельности страны.

Вообще неразумно называть Россию государством – нужно другое слово. Государство внутри европейской цивилизации исторически складывалось в треугольнике, где двумя другими углами являлись общество и нация. Государство наступало, раздвигая пределы власти, а общество противилось его экспансии. Сопротивление общества при этом ассимилировалось, преобразуя жизнь государства. Циклы конфликтов формируют характер нации, делают ее более открытой по отношению к себе – и к миру, здесь обоюдная связь. Или более закрытой по отношению к себе и к миру, опять взаимная связь.