Как вдруг эта экспансия застревает в некоем пограничье Мира. В России процесс мировой истории застревает! Сперва рефлексией мысли, затем ситуацией неостановленной революции.
– Что ж получается, русские раньше всех обдумали задачу обуздания революции, еще до прихода ее в Россию?
– Да. Тр агедия России парадоксальна. Проникновение в идею остановки революции при неспособности перевести мысль в политическое действие. Отцом идеи поставим Радищева? Пожалуйста! Пестеля? Пожалуйста… я уж не говорю о Чаадаеве.
Заметь, хотя революция начинается во Франции, но при этом ничто, даже то, что Франция формируется в нацию, ее не остановило. Напротив, благодаря тому, что французы революцию затянули, они формируют себя в нацию с имперской нацеленностью и всемирной заявкой. Французская революция языком штыка объявила: нет ни эллина, ни иудея, все – французы! Европа как континент создается с глобальной заявкой. Формируя Мир, она провоцирует остальных – Европа экспансивна, она наступает! Перешагивая пределы, всюду формирует духовные и колониальные структуры. Притом Атлантический континент все-таки не смог вобрать всех и привести к себе как единому основанию. Но где это выявилось? Где пространственная экспансия доходит до предела распространения вширь?
– В России?
– Да, в России, – там и постольку, где он почти Мир.
Конечно, я опускаю многие моменты. Что сам Атлантический континент, который проделал одиссею и попытался ее глобализировать, вырос из древнейшего эллинского и иудео-христианского корня. Обособленно пребывали цивилизации Китая-Индии. Особо громадный кус Азии… А посередине – русская Евразия, Россия. Пространство, позднесредневекового происхождения, не знавшее древней истории, евразийское по очертанию и происхождению. Русская мысль встречает эту ситуацию страстной рефлексией. Движением слова здесь выстрадали обе идеи: идею экспансии революции – заодно с включением идеи ее остановки внутрь процесса экспансии! Русские не смогли ни забыть идею, ни реализовать ее у себя. А начав-таки реализовать, получат гибридом сталинский упырь.
Глобальность русской революции, ее планетаризация, ничем не остановимая изнутри, притянула к ней все, что не умещалось в амбиции классический Европы. Я бы сказал, что наша революция мировеет всем тем, что натворила от неспособности остановиться! Существенно вот что: исходно неостановленная, с емким запасом нереализованных предальтернатив, накануне почти неминуемой гибели в войне – евразийская громада СССР выходит победителем! Что теперь могло бы ее остановить? Что в целом Мире могло стать альтернативой по отношению к ней, не остановленной в роли победительницы? Ялта? Гигантский плюс в ее сторону. Тогда что?
– А если зайти с сегодняшнего дня?
– Мое предположение: сегодня мы в эпилоге ситуации. Самый трудный пункт: состоялась ли остановка? Где альтернатива?
97. Пробы остановки революции – опыт российских неудач. СССР остался без тираноубийцы
– Понимаешь, важно затронуть неклассическую ситуацию, идущую от России. Которая, с одной стороны, втягивает в себя Азию, а с другой – заново перешагивает европейские пределы. Это русское перешагивание не в последнем счете, но определенно дало Гитлера. Потому что Гитлер тоже своеобразная «революция сверху», в ответ на русскую революцию.
Первый срез во времени классический: где он себя завершает? К концу XIX века в классическом западном варианте проясняется тема альтернативы: остановить революцию не означает утопить в крови, обезглавить уничтожением лидеров, выводом активных сил общества за пределы жизни. Это значит предъявить альтернативу революции как новую норму существования. В Европе это сложилось, поскольку были пространственный задел и временной. Но здесь, в российском пограничье, пошло встречное уплотнение. С одной стороны, альтернатива революции нам не дается. С другой стороны, предальтернативы возникают и исчезают, не доводимые до конца. Неклассическая революция ведет к ужасающей по жертвенности и безумству растрате человеческих существований. Историческое «прежде времени» (свойственное революциям как таковым) здесь добавочно уплотняется в сжатые сроки.
– Ну а конкретно в данном случае, погибшая альтернатива для тебя – НЭП?
– Конечно, и НЭП, и 1934-й, и первые послевоенные годы. Что такое НЭП, не превратившийся в «нэповскую Россию»? Вся эта конструкция может быть целиком поднята на свет, как топографическую карту поднимают, с помощью одного «Чевенгура» Платонова. Или 1934 год, первая оттепель. Сталинское умиротворение, которое перейдет в большой террор 1937-го, поскольку не доросло до нормирующего себя политического строя. Хотя тот, казалось, был на пороге многого, включая конституцию 1936 года. Не распознав альтернативного, что приближалось, не понять и террора.
Бухарин попытался было очеловечить сталинский результат, сперва сделав его своим, – иначе не очеловечишь. Не очеловечив, не сделаешь антифашистским – и на этом все завязалось. Квадратура круга не его одного: левые Запада и Бухарин в этом смысле одно и то же. Что стояло перед человеком, который ощущал неприемлемость всего, что мы условно зовем «сталинским режимом»? Бухарин, заметь, не принял каменевского[92]: «пусть меня забудут»! Не мог по натуре. Он наивно мыслит себя другим. Такой человек, если заведомо не может вести борьбу в формах легальной оппозиции, поставлен перед выбором: либо подполье, насилие, террор, либо полная капитуляция и разоружение. Для Бухарина не возможно ни то ни другое. В СССР не нашлось тираноубийцы! Сравни с Германией, где идет упорная подготовка покушений на Гитлера. Заговор тянется из года в год. И притом, что в него вовлечена значительная часть немецкого генералитета, никто не предал другого.
98. Сценарий термидора. Его неприменимость к России. Ленин, Сталин и управляемая Смута
– Классический цикл остановки революции хрестоматиен: Французская революция, Термидор, наполеоновские завоевания и национальные войны. Но чем кончается классический вариант? Поражение Франции, разгром Наполеона, остров Святой Елены… А в России все иначе. До XIX века все на Руси шло известным способом: перемешиванием человеческих слоев под властью самозванцев. Самозванство играло большую роль в русской истории. В XIX веке оно, казалось, отступило на периферию, как вдруг явился Распутин в конце. Что, между прочим, любопытно и в чем-то подобно появлению Ельцина в конце СССР.
В русском XIX веке нечто изнутри России рвалось к Европе, но не могло себя провести в общество. Не может реализоваться как общество, но ломится в него всей силой, понимаешь? Тогда процесс развернулся обратно. Вдогонку за нереализованным обществом ринулась власть. Она и монополизирует революцию. Здесь ей откроется ее новый ресурс.
Не создав общества, с этим вошли в XX век. Здесь прямая связь: не создали общества – сломилась имперская власть. Гигантский взрыв! Собственно, революция была повторением Смуты, которую большевизм пытался ввести в управляемое русло. Но управляемая Смута, уйдя из рук Ленина, в руках Сталина превратится в нечто иное. Вернулась опричнина с ее знаменитой легендой. Иосиф Виссарионович все-таки злой гений, когда в упрек фильму Эйзенштейна отчеканил: «прогрессивное войско опричников»[93]. Такое только он и мог сказать! Здесь одна из его заглавных идей: войско опричников – уже не могучие первые секретари. Страшная гениальная задумка террора: все суть никто! Ничьих интересов они более не представляют.
– Можно ли сказать, что русская революция после смерти Сталина научилась себя останавливать?
– И да и нет. Хотя смерть Сталина и XX съезд сыграли для СССР роль острова Святой Елены и Венского конгресса.
99. Исчерпание истории и исчерпание термидора. Россия – революционная Атлантида. Черта невозврата к нормальности
– Человек – это скот с неистребимой тягой переначаться. Она реализуется не во всех, но в тех, кто умеет повлиять и вовлечь за собой в одиссею, в путь! В жизнь как путь. Маркс, Платон, Ленин, Гегель: абсолютное движение становления, жизнь как генезис. Эта коллизия сформировала синонимический смысловой ряд история – человечество – утопия – революция. Новоевропейская цивилизация, придя к финальной эпохе, несла в себе это как замысел, как проект христогенеза. Последние ее 200 лет могут рассматриваться как цикл великих революций – и в равной мере могут рассматриваться как термидорианский цикл! Но теперь сам цикл «Революция – Термидор» исчерпан. Революция исчерпалась? Нет, я утверждаю, что исчерпались и революция, и термидор!
– Но ты говорил, что русская революция не остановлена. Как же она исчерпалась?
– Вся ситуация обрывается на нас, Атлантидой осталась только Россия. Остальных либо не полностью втянули в эту историю, либо они ее обо шли, научились выходить из ситуации и жить некровавыми конфликтами.
Там устоялась предельность, ограниченная такими вещами, как государство и личная жизнь. Там действует правовой строй. Они строят повсе дневность как заурядную жизнь, не впадая в крайности тяги переначаться. Это позволяет им особая деятельность воспоминаний. Гигантскую роль играет искусство, культура. Марик точно сказал, что крупнейший историк XX века – Шостакович. Неважно, Шостакович или Шнитке!
Неважно, Платонов или Мандельштам, Брэдбери, Фолкнер, – они все историки в этом смысле. У Брэдбери деятельность воспоминаний почти главная тема.
Где-то на России эта конструкция взламывается. Трудность в том, что здесь люди все еще говорят на диалекте истории, а сами за пределы истории вышли. Сегодня Россия особенно разрушительна для работы воспоминаний: она их отклоняет, упраздняет! В то же время неистребимое свойство человека переначаться здесь застряло сильнее, чем где бы то ни было. В том слое, который условно назову