На фоне подобных дурацких (или, наоборот, коварных?) рекомендаций в ходе Первой мировой войны происходило последовательное проникновение банковского капитала США в Россию. Не утомляя читателя перечнем фактов и цифр, просто отсылаю желающих, например, к серии статей покойного член-корра РАН Р.Ш. Ганелина по теме, включая статью 1968 года «Царизм, буржуазия и американский капитал перед Февральской революцией 1917 г.». Как классический будущий экс-советский и постсоветский ренегат от истории, Рафаил Шоломонович Ганелин и в советский период своей карьеры не был силён в верных исторических выводах, но фактография его работ об отношениях царской России и США в период Первой мировой войны заслуживает немалой похвалы. И существенно, что даже Ганелин верно отмечает:
«Когда… Фрэнсис (новый посол США в России. – С.К.) ехал в Россию, перед ним стояла лишь одна задача – развитие экономической экспансии США в России и общее укрепление американских позиций там, главным образом путём преодоления английского влияния».
Показательно при этом, что далее Ганелин, имея в виду события российского Февраля 1917 года, утверждает:
«Появление перед американской дипломатией в России задач военно-политического характера застало Фрэнсиса врасплох, в частности потому, что… крушения царизма он как раз в это время не ожидал…».
Наивный американский дипломат, которого важнейшие события в стране пребывания застают «врасплох», – это что-то вроде белой акулы, не способной в любой момент стремительно и неудержимо атаковать добычу. А уж 57-летнего Дэвида Роуленда Фрэнсиса (1850–1927) считать простаком в России тем более не получалось никак. Предприниматель и политик, в 35 лет – мэр Сент-Луиса, в 39 лет – губернатор штата Миссури, в 1896–1897 годах – министр внутренних дел в администрации президента Гровера Кливленда, Фрэнсис имел огромный опыт политических комбинаций и махинаций, и застать его врасплох вряд ли смог бы даже его личный камердинер.
Вряд ли простым совпадением было и то, что назначенный президентом Вильсоном посол Фрэнсис являлся торговцем зерном и держателем железнодорожных акций. Контроль над зерновыми потоками из России и над «кровеносной» системой железнодорожных коммуникаций Российской империи и внутренним железнодорожным строительством вполне значимо входил в будущие «российские» планы США.
Вскоре после приезда в Россию, почти за полтора года до Октябрьской революции, Фрэнсис сообщал государственному секретарю Лансингу:
«Европейские и американские газеты и журналы подробно освещают великолепие этой империи, её неразрабатываемые богатства и колоссальные возможности. После окончания войны будет сильна конкурентная борьба за русский рынок. Американские предприниматели уже смотрят с вожделением на минеральные залежи, на огромные источники гидроэнергии и на возможности железнодорожного строительства, которые предоставляет эта страна… Все считают, что нет такого региона, который может сравниться с ней».
Что же до «крушения царизма», то Фрэнсис его не то что «ожидал», но аккуратно готовил, изучив за восемь месяцев, прошедших со дня его приезда в Петроград, ситуацию, информацию и кадры будущего Февраля.
Тем не менее Ганелин бестрепетно продолжает в следующем духе:
«Когда же разразилась (? – С.К.) революция, которая смела царизм, и на политической арене России Фрэнсис увидел (? – С.К.) два лагеря – буржуазно-помещичий и революционно-демократический, он избрал единственно возможный для него как по классовым, так и по военно-политическим мотивам путь – навёрстывать упущенное (! – С.К.) в установлении (!! – С.К.) тесных связей с лидерами русской буржуазии, оказавшейся теперь у власти».
Итак, по Ганелину, получалось, что восемь месяцев, которые Фрэнсис провёл в России, он пребывал в бездарном неведении и бездействии. А лишь когда российский Февраль разразился, американский посол стал спешно «навёрстывать упущенное»… А Вашингтон тоже спохватился и быстренько покончил со своим «нейтралитетом», спроворив свой Апрель 1917 года – коль уж в России всё так «неожиданно», но «удачно» для США вышло. Ну до чего наивной, близорукой и нерасторопной, по Ганелину, оказалась империалистическая Америка образца 1917 года в своей «российской» политике.
В СВЯЗИ со сказанным возникает вопрос: можно ли говорить о полной ангажированности Америкой немалой части буржуазных «верхов» России в 1917 году или всё же имело место просто совпадение интересов этих «верхов» и американской элиты? В конце концов, царь мешал Америке, но он же мешал и чисто российским капиталистам Гучкову, Рябушинским, Путилову, Коновалову, Терещенко и т. д. Одно дело – таскать каштаны из огня для чужого «дяди» [Сэма], и другое дело – использовать помощь этого «дяди» против общего врага.
Уже упоминавшийся Николай Стариков выстроил в своей книге о Феврале 1917 года «версию», по которой Ленин якобы разыгрывал в 1917 году спектакль на пару с Керенским по сценарию Антанты для того, чтобы разрушить Россию. Относительно Ленина и партии большевиков Стариков, конечно, попадает пальцем в небо, зато относительно «Временных» явно не ошибается: деятельность российских буржуазных политиков Февраля объективно подрывала ситуацию в России в интересах прежде всего Америки, что лишний раз подтверждают и мемуары Харпера… И не только они одни.
Вот вполне показательный факт. 6 декабря 1915 года при открытии в Нью-Йорке конференции по международной торговле товарищ (заместитель) председателя Русско-Американской торговой палаты Александр Владимирович Бер, крупный московский маклер, свой человек в российских и государственных, и деловых кругах, выступая перед собравшимися, соблазнял их перспективами внедрения американского капитала в российскую экономику. Бер обещал «великолепное вознаграждение» «при квалифицированной первоклассной рабочей силе, которая может быть нанята за 25 процентов той цены, которую платят в Америке» и «при неистощимых запасах всех видов сырья, угля и водяной силы».
Предательская, коллаборационистская, компрадорская ориентация не на творческие силы самой России, а на капитал США здесь налицо. И такой послевоенный разворот ситуации в России – плачевный для России – предвидели умные люди даже из одного социального лагеря с Бером. Так, в феврале 1914 года знаменитый Пётр Николаевич Дурново подал царю знаменитую свою записку, предостерегающую Николая от войны с Германией. Судьба царской ли, буржуазной ли России, ввязавшейся в европейский конфликт, была предсказана Дурново с прямо-таки марксистской прозорливостью:
«Последствием этой войны окажется такое экономическое положение, перед которым гнёт германского капитала покажется лёгким. Ведь не подлежит сомнению, что война потребует расходов, намного превышающих ограниченные финансовые ресурсы России. Придётся обратиться к кредиту союзных и нейтральных (здесь имеются в ввиду явно США. – С.К.) государств, а он будет оказан, разумеется, не даром… И вот неизбежно, даже после победоносного окончания войны, мы попадём в такую финансовую и экономическую кабалу к нашим кредиторам, по сравнению с которой теперешняя зависимость от германского капитала покажется идеалом».
Как в воду смотрел Пётр Николаевич: царская Россия обеспечила себе будущую финансовую и экономическую кабалу уже в ходе войны! Например, промышленники Рябушинские закатывали весной 1913 года «славянские» обеды в компании со «славянофильствующими» кадетскими лидерами под одобрительные взгляды дяди царя, великого князя Николая Николаевича. Пили-гуляли, кричали о «черноморских проливах», но, по сути, пили во славу Франции, Англии, а прежде всего – Америки… Начавшаяся в конце лета 1914 года война выявила это быстро, со всей откровенной военной беспощадностью. И в ноябре 1916 года тот же Михаил Рябушинский в записке «Цель нашей работы» сокрушался:
«Мы переживаем падение Европы и возвышение Соединённых Штатов. Американцы взяли наши деньги, опутали нас колоссальными долгами, несметно обогатились… Падение Европы и уступка ею своего главенства в мире другому материку – после столького героизма, гения, упорства и ума, проявленного старой Европой…».
Рябушинский выражал надежду на то, что Европа «найдёт в себе силы вновь возродиться» и что в этом случае и Россия получит возможность развить свои производительные силы и выйти на «широкую дорогу национального расцвета и богатства». Однако не фабрикантам и банкирам Рябушинским, профукавшим ту Россию, которую они имели, была под силу такая гулливеровская задача. «Старая» Европа, даже опутанная «колоссальными долгами» Америке, крепко держала Россию Романовых и Рябушинских за горло не менее колоссальными долгами России «старой» Европе! И это – не считая русских долгов Америке.
Можно ли было России выйти на широкую дорогу национального расцвета и богатства, будучи отягощённой подобным тяжким грузом?
ЗНАЯ ЭТО, и многое другое подобное, можно ли говорить, что российские промышленники, свергая царя, оказывали услугу прежде всего самим себе? Не будет ли более верной версия о том, что они заранее соглашались на вторые и третьи роли при американском капитале в России, когда этот капитал придёт туда?
Да и могло ли быть иначе? Ведь уже было ясно, что после окончания Первой мировой войны капитал США глубоко внедрится в экономику даже ведущих стран Европы: Англии и Германии. На что в этом случае могла рассчитывать новая буржуазная Россия, за войну увязшая в долгах?
Война была крайне выгодна Америке. Только 48 крупнейших корпораций в своих отчётах за 1916 год показали прибыль в сумме 965 миллионов долларов (в нынешних ценах это не одна сотня миллиардов долларов). В целом же Америка нажила на европейской войне 35 миллиардов тогдашних долларов. Отдельные компании увеличили свои доходы в десятки раз! И немалая часть этого небывало мощного золотого потока, который всю войну изливался из Европы в Америку, после войны должна была хлынуть обратно в Европу, дабы утопить самостоятельную её будущность. Тем более на подобную участь была обречена царская ли, буржуазная ли, Россия, особенно – с учётом того, что в ней явно более значимо, чем в европейских странах Антанты, орудовали агенты влияния США.