– По пехоте у мельниц, прямой наводкой, по отражателю О, угломер тридцать – ноль, двадцать… Стой-й!
– Слава!.. Слава!.. Слава!..
Наша атакующая цепь. Проходят близко от батареи. Надо подождать. Впереди генерал Литовцев с наганом в руке и ротмистр Белецкий.
– Слава!.. Слава!.. Слава!..
В промежутках между выстрелами гаубиц рев молодых голосов. Пули поднимают фонтанчики. Никакого внимания, идут как во дворе гимназии.
– Не вырываться… не вырываться!
Командиры сотен, поворачиваясь к цепи, сдерживают. Сзади поддержки.
Тащут по озимям пулеметы. Все как следует.
Слава!.. слава!.. слава!..
Двести сажен есть. Можно начинать.
– Двадцать, трубка двадцать… Орудиями, правое… Огонь!
Лязгнул затвор. Прапорщик Мочерет, исполняющий обязанности фейерверкера, поднял руку. Наводчик смотрит на меня.
– Ребята, зажмите уши! – команда неуставная, но они впервые.
– Первое!
Гулкий удар по ушам. Первая шрапнель. Белый клубок над полем. Слишком близко от своих. Надо увеличить.
– Тридцать, трубка тридцать! Взводом, огонь!
Пошло на лад. Уже не суетятся. Беглый огонь! Беглый огонь! Я прочищаю… не видно, но они должны быть там, на окраине деревни. Больше негде. Над нашими головами густо летят пули. Бризантные бомбы Артопеуса рвутся около мельниц. Наша граната попала в крышу ветряка. Фонтаном взвились дранки.
– Здорово…
Пехота подходит к деревне. Увеличиваю прицел еще на десять делений. Шрапнель рвется над хатами.
– Пустяки!
– Никак нет, смотрите, германцы…
Да, германские пулеметчики занимают бугор в направлении на село Чевельчу. Оттуда контратака повстанцев. Пока далеко. Не стреляют. Ну, ничего, отобьемся. Германская пехота наготове. Все-таки переплет не из приятных… Еще несколько очередей. Больше стрелять нельзя. Наши вошли в Денисовку.
– Лошадь!
Еду вперед узнать, что там делается и куда двигать пушки. Вот и мельницы. Убитых не видно. В пыли бьется раненая лошадь. Стрельбы не слышно. Широкая улица. Бабы пугливо выглядывают из окон. Снарядная воронка. Наша цель поперек улицы. Наготове пулеметы. Я рысью еду дальше. Зачем? Сам хорошенько не подумал. Просто, когда тебе двадцать три года, верхом, с шашкой в руке, в бою очень трудно остановиться. Никто меня вовремя не одернул.
Впереди двое без винтовок в серых шинелях. Шпоры кобыле. Пошла галопом. Рубить я не собирался. Хотел захватить. Серые шинели бегом в боковую улицу. Расстояние быстро сокращается. Я вижу только убегающих врагов. Все остальное не существует. Площадь, церковь, какие-то люди шарахнулись в сторону. Прыгают через плетни.
Вз-вз… вз…
Меня расстреливают со всех сторон. С крыльца матрос в белой рубахе садит из револьвера. Дымки, пули мимо ушей. Сначала растерялись. Думали, за мной конница. Успел повернуть кобылу. Не хочет идти. Чует лошадей. Изо всех сил обухом шашки по плечу. Я доживаю последние секунды. Ясно. Винтовки из-за плетней. Только бы проскочить на улицу. Наперерез мужик с вилами. Руки заняты. Браунинг в левом кармане и еще чехол… Шашкой готовлюсь отвести удар. Кобыла сама шарахнулась в сторону. Я еще жив. Из двора двое. Винтовки со штыками. Шагов двадцать расстояние. Кобыла уперлась в плетень. Ни шагу больше. Мозг повторяет училищную команду:
– С переносом ноги через шею…
Хорошо, что много цукали. Соскочил гладко, не поскользнулся. Но двое с винтовками в десяти шагах. Не стреляют – все равно не уйду. Приколоть интереснее. Топот нагоняющих сапог. Баба истошно воет, оплакивая мою смерть. Широкая улица. Поток пулеметных пуль. Сапог не слышно. Остановились. Машу своей шашкой. Из пулемета пульсирующий дымок. Пули через голову. Фу, ты черт… Одна рядом со мной. На стене хаты серая рана. Еще, еще… так и убить могут.
Нет, я спасся. Обступили, поздравляют. Меня считали покойником. Так и немцам передали. Обер-лейтенант Раевский убит. Топот, звон, пыль. Наши пушки въезжают рысью. Снимаются на улице. Поручик Овсиевский решил отомстить за мою смерть. Хотел открыть огонь картечью в упор. У брата ликующая физиономия. Он не расплакался, но уже просил разрешения пойти искать мой труп. Ну, словом, жив. Потом разберемся, как и что. Стрелять картечью поздно. Правофланговая рота уже впереди. Опять я на площади. Никого нет, одни бабы за окнами. Конная сотня идет повстанцам в тыл. Все, у кого есть винтовки, собираются на южную окраину села. Повстанцы выбиты из Денисовки. Отступают. Первые, выбежавшие на берег Оржицы, видели, как по болотистому лугу между кустами пробираются серые фигуры. Мы их уже не видим, но стреляем по зарослям беглым огнем. Мой карабин накалился. С непривычки начинает болеть плечо. Оба пулемета кончают запасы лент. Обер-лейтенант Артопеус поставил цепь передатчиков. С улицы бьет по лугу то бомбами, то шрапнелью. Надрывный грохот бризантных, белые густые комья.
Рядом со мной офицер останавливает козака-гимназиста. Сгоряча тот не поставил прицел и, зажмуриваясь, пулю за пулей укладывает в двадцати шагах от себя.
– Не балдеть!
Схватил его за плечо, потряс. Наконец гимназист понял. Свистки. Прекратить огонь. Можем попасть по коннице.
Смеркается. Перепутавшиеся, разбредшиеся по селу сотни собираются на главной улице. Бой обошелся нам недорого. Один только тяжелораненый – семнадцатилетний пехотинец-хуторянин. Пуля в живот. Сразу потерял сознание. Вероятно, умрет. Остальным повезло – пробитые полы шинелей, простреленные фуражки. У одного оцарапана пулей рука, у другого пропорот сапог. Потери повстанцев еще не выяснены. На лугу немало убитых и изрубленных конницей. После атаки ротмистр Белецкий встретил молодого черкеса из конной сотни. Черкеска изорвана, на груди кровь.
– Ты что, ранен, Ахмет?
– Зачэм ранен? Совсем нэ ранэн! Большевика резал… шестнадцать раз резал! На трупе фронтовика, действительно, насчитали больше десяти ран. Офицеры в один голос говорят, что новички селяне и учащиеся шли в атаку великолепно. Сначала кричали, как полагалось «слава», а когда разгорячились, перешли на «ура». Вот только, когда близко сошлись на улицах с повстанцами, некоторые как будто нарочно мазали.
– Знаете, не привыкли в людей стрелять…
В некоторых местах фронтовики оборонялись ручными гранатами. Исправных пулеметов у них, к счастью, не было. Иначе не избежать бы нам больших потерь. О том, что нам в тыл наступали цепи со стороны Чевельчи, большинство узнало только после боя. До атаки дело не дошло. Должно быть, услыша артиллерийский огонь, чевельчанские повстанцы не решились подойти ближе. Все же, по соглашению с германцами, решено было в Денисовке не ночевать. В случае ночной атаки, имея в тылу речку, отряд мог бы попасть в тяжелое положение. Конечно, нас бы не разбили, но ни Куриню, ни немцам не хотелось зря рисковать людьми. Мы отошли за Оржицу и, если память не обманывает, расположились на ночлег в селе Савенцах. Мне перед сном пришлось еще раз подробно рассказать свою авантюру. Общее мнение было таково, что из подобной истории можно выйти целым не больше, чем раз в жизни. Я думаю, на площади меня спасло как раз то, что повстанцы стреляли со всех сторон. Они боялись перебить друг друга и метили в голову. Понятно, я многим обязан и офицеру пулеметчику, он сразу сообразил, в чем дело, и рискнул открыть огонь. Вот некоторые добровольцы, хотевшие мне помочь, те едва не убили в самую последнюю минуту. Начали стрелять по преследователям из винтовок, забыв, что пули своих от чужих не отличают. К счастью, моих отца и матери уже не было в Лубнах – в город кто-то успел передать по телефону, что я убит, и только на следующий день меня по телефону же восстановили в правах живых.
Утром 19 мая генерал Литовцев приказал мне проводить на земскую телефонную станцию лейтенанта X., который должен был доложить о вчерашнем бое, германскому коменданту Лубен, а затем пройти в больницу и узнать, как здоровье раненного накануне козака. Во время телефонного разговора я оставался в соседней комнате, чтобы не мешать. Впрочем, дверь была открыта, и я все слышал. Лейтенант говорил о том, что молодые козаки прекрасно выдержали боевой экзамен.
– Ja… Ja… glänzend… замечательная молодежь… да, да… ожесточенно сопротивлялись… Strassenkampf… Kampf auf zwei Fronten… Handgranaten… glänzend… нет, офицер спасся, он здесь… только лошадь досталась повстанцам…
В больнице я узнал печальную новость. Раненый хуторянин ночью скончался от перитонита. Нельзя было ничего сделать. Кишки изорваны. Мальчик сильно мучился перед смертью.
Сказал фельдшеру, что за телом пришлем. Вернулся, когда отряд уже был готов к выступлению. Генерал Литовцев, несколько наших офицеров и германцы сидели в головных уборах.
– Ваше Превосходительство, раненый козак скончался. Der verwundete Kosak ist gestorben…
Все встали. Генерал перекрестился. Германцы просто сняли каски и затем опять надели.
Снова мы перешли Оржицу и всем отрядом вошли в Денисовку. Перед обедом состоялся военно-полевой суд над захваченными повстанцами. Я на нем не присутствовал и не помню, был ли суд чисто германским – на основании общего приказа фельдмаршала Эйхгорна – или смешанным, германско-украинским. Во всяком случае несколько человек, в том числе одного агитатора, приехавшего из Советской России, приговорили к смертной казни и сейчас же расстреляли. Любовница одного из казненных в тот же день утопилась в колодце. Дробницкого, по-видимому, в Денисовке не было.
По окончании суда генерал Литовцев собрал командиров сотен, пулеметной команды и артиллерийского взвода[218] для обсуждения вместе с германцами дальнейшего плана действия. Это не был настоящий военный совет, но все же генерал хотел узнать, как мы оцениваем результаты вчерашнего боя и что считали бы полезным предпринять дальше. Германцы, судя по всему, хотели, чтобы инициатива исходила не от них.
Все в один голос высказывались за то, что село Чевельча, пытавшееся накануне напасть на нас с тыла, должно быть наказано. Если мы уйдем отсюда, ничего не предприняв, весь эффект боя пропадет. Итак, вечером между офицерами шли разговоры о том, что наш отход за речку Оржицу селяне поймут как признак слабости. Против наказания Чевельчи генерал не возражал. Насколько помню, не все были единодушны в том, следует ли обстрелять село артиллерийским огнем. Во всяком случае, когда генерал Литовцев своей властью решил вопрос положительно и мы уже вышли на улицу, он, обращаясь к обер-лейтенанту Артопеусу и нескольким куринным офицерам, ко мне в том числе, сказал в форме не приказания, а скорее – пожелания: