[272]. Семейным полагалась прибавка. Армия, кроме того, предоставляла всем бесплатный проезд от пункта записи до станции Чертково, в окрестностях которой формировалась 1-я дивизия. На дорогу выдавались суточные.
Вручили мне и несколько номеров газеты «Наша Родина» – издания одноименного союза, формировавшего армию. Она произвела на меня очень неприятное впечатление своим ходульно-патриотическим стилем и явственным антисемитским налетом. Воззвания и циркуляры армии не содержали ничего политически для меня неприемлемого. В газете было нечто от «Союза Русского Народа». Больше всего, однако, меня интересовало, насколько серьезна вся эта организация и есть ли у нее деньги. Я собирался увезти с собой возможно больше людей. Опыт Куриня заставлял быть осторожным. Имена графа Бобринского и герцога Лейхтенбергского говорили за то, что Южная армия – дело серьезное. Зато меня очень смущал никому не известный журналист Акацатов в роли председателя «Нашей Родины». Мельком видел его в штабе. Получилось впечатление, что Акацатов явно подражает Керенскому в костюме и в манере себя держать. Бритое лицо, краги, спортивная куртка, подчеркнутая решительность жестов. Во всем этом, конечно, не было ровно ничего предосудительного, но впечатление создавалось странное и несерьезное. Как-никак этот человек собирался формировать армию и спасать Россию.
Генералу Литовцеву я ничего не сказал о своих сомнениях относительно возглавления. Не зная внутриштабных отношений, не хотел делать неловкости. Об остальном поговорили откровенно. Генерал сказал, что Южная армия – серьезное предприятие[273].
Есть крупные средства. Об источниках их начальник штаба умолчал, но было ясно, что деньги дали немцы. Обеспечено получение оружия и обмундирования. Ехать можно хоть целым эшелоном.
Говорили и на общие темы. Мысли генерала сводились к тому, что Добровольческая армия, задумав освободить Россию, не может справиться и с одной Кубанью[274]. Союзники ей не оказывают никакой помощи. Будущее за германской ориентацией.
На другой день я заехал к Литовцеву на дом. Он занимал с женой комнату в дорогом частном пансионе. Опять заговорили о Добровольческой армии. Супруга генерала сказала, что Алексеев и Деникин борются за Учредительное собрание. Литовцев ее прервал:
– Ну нет… Это неверно. Агент нашей разведки был в штабе Добрармии и говорил с Романовским. Тот ему прямо сказал:
– Какие мы республиканцы, мы все монархисты…
На прощание генерал посоветовал мне еще раз приехать в Киев, когда я наберу желающих ехать в армию. Кроме того, он поручил мне приглашать докторов, фельдшеров, священников, военных чиновников, писарей – словом, «классных чинов», солдат и сестер милосердия, которых я лично знаю, и давать им рекомендательные записки в штаб корпуса от его имени[275]. Соответствующее распоряжение будет отдано.
Вернулся в Лубны. Разведка закончена. Надо действовать.
«Хожу в казарме с таинственным видом. Добровольцы сразу замечают.
– Зачем вы ездили в Киев, господин поручик?
Ничего не отвечаю. Вдруг жутко становится сделать последний шаг. Знаю, что через час-два многим из них предложу ехать на Дон. Предложу и, значит, позову умирать только начинающих жить… Знаю, что если не уедут со мной, то многие уедут и без меня. А все-таки жутко и жалко моих мальчиков[276]. Я знаю, что такое война.
Ну, нечего делать… Начну.
– Мосолов, пойдемте ко мне в комнату – мне нужно с вами поговорить. – Притворяю за собой дверь.
– Володя, вы обязаны пока никому не рассказывать то, что я скажу. Обещаете?
– Так точно…
– Я решил ехать на Дон.
– И я с вами, господин поручик… Наконец-то… – Кадет сразу вспыхивает, серые глаза еще ярче блестят. И вдруг весь тухнет, съеживается. – Только вот мама…
– Ну, подумайте, Володя. Я никого не неволю, но на вас я надеюсь.
Соглашаются один за другим. Князь Волконский, закадычный приятель Мосолова, худенький варшавский гимназист Д., который струсил за меня в ночь гетманского переворота, сумрачный юнкер Павлович – все хотят ехать.
И наш вахмистр – старый солдат и лихой конногвардеец Мандрыка. Брату пока ничего не говорю. Тяжело это…
Несмотря на просьбу держать пока наше дело в секрете, добровольцы не выдержали. Слишком хотелось сказать открыто – мы едем на Дон. Скоро все в Курине узнали о начавшейся записи. Вечером брат сказал мне с укоризной:
– Что же ты всем рассказал, а мне нет? Ведь я же пойду с тобой…
Я мог вести только предварительную запись. Никаких средств в мое распоряжение отпущено не было. Через несколько дней из Киева прибыл молодой офицер – начальник вербовочного пункта. По инструкции, прежде чем начать набор добровольцев, полагалось войти в связь с местной германской комендатурой.
Лубенский майор предоставил вербовщикам полную свободу действий. В крупных центрах открытой агитации вести не разрешалось. В Лубнах объявление «На Дону формируется Южная армия для борьбы с большевиками…» висело на двери канцелярии воинского начальника. Надо отдать справедливость командованию 12-й дивизии – и генерал Александрович, и его начальник штаба всячески шли нам навстречу. Не чинила никаких препятствий и державная варта. При сношениях с военными, состоявшими на официальной службе, и с чинами гражданской администрации и в Лубнах, и в Полтаве, куда мне пришлось съездить на несколько часов, я чувствовал, что в украинских генералах, полицейских и чиновниках прежде всего говорит чувство русских людей. Об одном исключении речь будет впереди.
Вербовочный пункт помещался в гостинице, где жил его начальник. Двое его помощников разъезжали в русской форме по селам и вели агитацию среди крестьян. Кроме того, воззвания Южной армии вкладывались в номера местной газеты и рассылались по почте. Результаты получались относительно очень хорошие. Всего из Лубен и уезда в армию уехало значительно больше ста человек офицеров, старых солдат, учащихся и крестьянской не служившей молодежи. При привлечении людей в армию было необходимо сообщать не только условия приема, но и цели, которые ставит себе организация. В этом отношении не все обстояло нормально.
Один из организаторов союза «Наша Родина» герцог Г. Лейхтенбергский, в своих воспоминаниях[277], указав на невозможность в то время, по общим политическим условиям, открытой монархической пропаганды, говорит: «На деле, конечно, всем вступающим в организацию должно было и будет известно совершенно определенно, что цель нашей организации – свержение большевиков и установление затем в России конституционной монархии своими, русскими силами, без участия иностранных вооруженных сил».
В действительности в Лубнах, по крайней мере, с секретным циркуляром о целях армии знакомили лишь офицеров и юнкеров и вольноопределяющихся. Некоторые из простых солдат, особенно приезжавших из деревень, до последнего момента не знали, что поступают в монархическую организацию. В дело пропаганды, таким образом, невольно вносился элемент обмана, и на этой почве иногда выходили неприятные недоразумения. Надо, впрочем, сказать, что большинство простых людей, записавшихся в Южную армию, относилось довольно индифферентно к вопросу о форме правления. Тех из них, которые записывались по идейным соображениям (немало шло и профессиональных солдат типа ландскнехтов), привлекала возможность бороться с большевиками, а не программные лозунги. Изредка попадались среди крестьян и убежденные монархисты, но их было очень мало.
Никаких статистических данных, касающихся Южной армии, до сих пор не опубликовано. Очень сомневаюсь, чтобы они вообще могли сохраниться. Думаю поэтому, что будет небезынтересно использовать кой-какие цифры, которые дает уцелевший у меня «Именной список солдат и добровольцев, записавшихся на поступление в Южную армию с указанием о выдаче им разного рода денег и приложением разного рода документов с подписями. В него занесены собиравшиеся ехать с моим эшелоном, численно самым большим из отправленных лубенским бюро армии. Длинное название придумал наш писарь, любивший точные определения. Всего в список внесено 55 человек. Кроме того, с эшелоном уехало трое офицеров, не перечисленных в списке. Записавшиеся на отправку распределяются так:
1) офицеров 4
2) юнкеров 1
3) солдат старой армии 22
4) не служивших раньше добровольцев:
а) вольноопределяющихся 7[278]
б) прочих 14
5) военнопленных австрийской армии 9
6) не выясненных 1
Всего 58.
Таким образом, наиболее многочисленную группу записавшихся составляют солдаты старой армии. Среди них семеро унтер-офицеров, что составляет треть группы.
Группа 4-а – вольноопределяющиеся – состоит почти целиком из учащихся средней школы. По учебным заведениям вольноопределяющиеся распределяются так:
студентов 1
кадет 3
гимназистов 3
Кроме того, в группе солдат старой армии имеется один вольноопределяющийся – бывший гимназист.
Группа 4-б – добровольцы не вольноопределяющиеся, состоит из учащихся школ, не пользовавшихся правами средних (духовное училище и городское училище). Этих «непривилегированных» учащихся записалось пять. Остальные – 9 – молодые крестьянские парни, в большинстве сыновья членов партии хлеборобов-демократов.
Что касается группы 5 – бывшие военнопленные австрийской армии – она состоит из солдат следующих национальностей:
сербов 2
чехов 1
галичан 2
мадьяр 2
невыясненной национальности 2
Все военнопленные люди неинтеллигентные.
Точных данных в отношении распределения записавшихся по сословиям у меня нет. Могу лишь отметить, что дворян среди них очень немного – 7 из 49 русских, что составляет 14 %. Большинство записавшихся на отправку – крестьяне. Почти 60 %, если не считать военнопленных.