На батарею сейчас же были поданы передки. Красные, заметив, что батарея снимается с позиции, еще усилили огонь своей артиллерии. Что делалось вокруг нас, нам, номерам 2-го орудия, было некогда смотреть. Мы быстро надели нашу пушку на передок, ездовые с места рванули, и пушка унеслась. А мы, шесть человек ее прислуги, не успев к ней пристроиться, остались на позиции. На ней уже больше никого не было — все куда-то исчезли, только в сторонке стояло брошенное нашим вторым взводом орудие и недалеко от него передок. Когда на позицию были посланы передки, то неприятельская граната разорвалась под ногами подручного коня среднего уноса 3-го орудия и его убила. Командир орудия прапорщик Л. пытался заставить перепрячь коней, он даже для большей острастки вынул наган, но и это не подействовало — ездовые перерубили шашками постромки и поминай их как звали. За ними понеслись и номера орудия. Впопыхах забыв, что надо испортить орудие, ушел и его расстроенный командир. Увидев оставленную на позиции пушку, номера 2-го орудия подбежали к ней с намерением ее испортить. В этот самый момент откуда-то около нее появились два наших пехотинца с винтовками. У нас ни у кого не имелось никакого оружия. Они соизволили нам сообщить, что являются последними представителями двух Самарских рот речной обороны, остававшихся еще в цепи. Остальные перебиты или отошли назад. Артиллерия красных перенесла огонь своих пушек по удиравшей 2-й Самарской батарее и обозам белых. На позиции сделалось сравнительно тихо, только жужжали пули. Оба подошедших пехотинца, взявшись за колеса пушки, предложили ее утащить. Номера 2-го орудия уже были готовы в нее впрячься, но совсем близко впереди нас раздалось громкое «Ура!», подошедшая пехота красных пошла на нас в атаку. Коля Роднин быстро снял с пушки панораму, а я вытащил из замка гребенку и боек, и мы все стремглав кинулись в росшую позади нашей позиции почти поспелую рожь. И под ясно раздававшиеся крики гнавшихся за нами красноармейцев или латышей: «Стой! Куда, все равно не убежите» — начали набирать скорость. Рожь была высокая, выше роста человека, и сравнительно густая. В ней нас пехоте врага не было видно.
У меня, как полагается для большего фасону, к сапогам были пристегнуты шпоры, которые по уставу орудийной прислуге и не разрешалось носить, но тогда все делали и носили, что не полагается. Я был не хуже других. Они цеплялись за стебли ржи и не давали мне быстро бежать, а убавлять резвости было опасно — за нами гнались красные. Пришлось с ними расстаться и их выбросить. Облегченный, я понесся догонять своих, от которых успел немного отстать. Неожиданно с разбегу наскочил на стоявшую во ржи и мирно рвавшую колосья верховую лошадь, по-видимому кем-то брошенную, а может быть, ее хозяин был ранен или убит. Обрадованный такой непредвиденной удаче, в один момент я был уже на ней. Но сколько я ни бился и чего только ни делал, никак не мог сдвинуть ее с места. Она по-прежнему продолжала утолять свой голод спелыми колосьями ржи. Окончательно отчаявшись, я соскочил с нее и потащил ее за повод за собой. Бросить ее мне было почему-то очень жаль, хотя она меня сильно задерживала.
Увидев немного впереди себя шедшего понуря голову прапорщика Л., командира брошенного орудия, я, чтобы избавиться от коня, который мне только был обузой, галантно предложил ему воспользоваться верховой лошадью. Он с большой радостью согласился и с моей же помощью скрылся из моего вида. Я, сняв с себя поясной ремень, сильно нахлестал лошадь пряжкой.
Батарея красных, вероятно потеряв хорошо видимые ей цели, потому что большинство отступавших белых частей наконец вышли из сферы ее действия, перенесла огонь по ржи и начала долбить нас в ней комбинированным огнем. Это еще сильнее нас подбодрило, и мы моментально развили такую резвость, что если бы были Олимпийские игры, то тогда мы все получили бы золотые медали. Нами наверняка был побит не один стоявший тогда мировой рекорд, и притом на всевозможные дистанции. Скоро голоса преследовавшей нас пехоты красных совсем не стали слышны, и мы понемногу убавили нашу прыть. Но их артиллерия не унималась и продолжала обстреливать рожь. Пули рвавшихся в воздухе шрапнелей сыпались сверху, срезая вокруг нас верхушки колосьев ржи.
Выбежав в конце концов изо ржи на проезжую дорогу, мы наткнулись прямо на свое второе орудие с его командиром прапорщиком П., остановившееся около находившегося здесь колодца немного передохнуть. Мы подбежали к прапорщику и, сообщив о потере вторым взводом нашей батареи орудия, передали ему панораму и боек, гребенку я по дороге выбросил. Прапорщик П. одобрительно посмотрел на Роднина и меня и сказал нам: «Ну, такие, как вы, своей пушки бы не бросили», вынул из кармана серебряный портсигар и выдал из него нам по папироске. Предложить нам взять самим, по-видимому, побоялся, как бы не взяли больше. Простояв еще минуты три, 2-е орудие батареи с его командиром покатило дальше. Три орудийных номера пристроились на передке, а остальные, в их числе и я, остались у колодца утолять свою жажду.
Артиллерийский наблюдатель красных сразу же заметил его на дороге, и их батарея открыла по нему огонь гранатою. Снаряды начали рваться по пятам ехавшего рысью орудия, но прапорщик П. поспешил перейти в галоп, и оно быстро вышло из-под обстрела и совершенно скрылось из глаз за поворотом. Немного отдохнув, мы понеслись следом за уехавшей пушкой и скоро догнали нашего батарейного телефониста Поциуса, тоже отставшего от батареи, который не особенно спеша брел по дороге. Я остался с ним, а мои оба компаньона, продолжая развивать скорость, унеслись вперед.
Оставшись поневоле в арьергарде отступавшей белой армии, мы с Поциусом, изредка переходя в рысь, шагали с надеждой все-таки где-нибудь ее догнать. Картины вдоль дороги, по которой нам пришлось идти, были удручающими. Они напоминали нам отступление великой армии Наполеона и Отечественную войну 1812 года. Во всяком случае, очень близко к тому, как их тогда рисовали. По обе стороны дороги стояли и лежали перевернутые и разбитые повозки и фурманки, вокруг которых было разбросано несложное солдатское имущество — ранцы, вещевые мешки, скатки, котелки и фуражное довольствие лошадей. Все это далеко не в малом количестве. Кое-где попадались поломанные ящики с патронами и даже кое-какое оружие. По всей видимости, обозы белых частей, попав под сильный обстрел артиллерией красных и спеша поскорей из него выбраться, основательно облегчились. Мы несколько раз останавливались проверить содержание вещевых мешков и ранцев, но ничего привлекательного не нашли и бросили дальнейшие попытки, да и нужно было торопиться догонять своих. Кругом никого не было видно.
Добравшись до селения Озерки (оно, кажется, находилось верстах в десяти от злополучной Ливинки), мы забежали в первую попавшуюся избу. К счастью, сразу же нашли ее хозяина и заставили его запрягать лошадь. Село это у белых хорошей репутацией не пользовалось — оно было сильно с красным душком. В предыдущих боях, когда еще полковник Махин со своим отрядом бродил по этой стороне Волги, часть его сгорела. Наш хозяин, несмотря на то что мы не имели никакого оружия, без всяких возражений запряг телегу. А пока он это проделывал, мы с Поциусом нагрузили ее яблоками из его же собственного сада, которые валялись под деревьями. Он и на это никаких претензий не предъявил.
В Духовницкое мы прибыли благополучно, когда было совершенно темно, но удачно — вовремя. Наши начали грузиться на баржи, переезжать на другую сторону реки в Хвалынск. Опоздай еще на час, мы могли их больше никогда не увидеть. Батарейное начальство встретило нас с некоторым удивлением — откуда мы так поздно появились. По-видимому, считали, что мы пропали без вести. Вернее, еще толком не успели разобраться — кто куда девался.
В Хвалынске ночевали опять в этом самом ресторане, на его застекленной веранде второго этажа. Но спали почти все очень нервно. Многие во сне переживали неудачный день. Проснувшись, с криком вскакивали со своих мест, но, осмотревшись, успокаивались и продолжали дальше спать. Только наутро во всем разобрались: в батарее были потери и в людском, и в конском составе, но небольшие и почти все во втором взводе. Было потеряно кое-какое имущество, и брошена пушка с передком. Ранцы номеров второго орудия были привязаны к передку их пушки и остались целы и сохранны. Особенно неприятно себя чувствовали, после первого и такого неудачного боя с красными, чины второго взвода батареи. Три добровольца из него начали показывать некоторые признаки душевного неравновесия и были спешно отправлены в Самару. Правда, потом в батарее поговаривали, что они притворялись. Чины первого взвода, уже немного обстрелянные, держались более спокойно, считая себя закаленными бойцами.
В этот же день 2-я Самарская батарея из Хвалынска была отправлена в село Старая Яблоновка, куда и прибыли к вечеру. Поставив на позицию перед селом свои орудия, чины батареи разместились по крестьянским избам на постой. С утра следующего дня было приступлено к оборудованию артиллерийской позиции по всем правилам фортификационного искусства. Орудийные номера каждого орудия принялись рыть окоп для своей пушки, с ровиками для прислуги и козырьками от шрапнельных пуль, которые для маскировки должны были быть обложены дерном. Работа продвигалась вперед медленно. Грунт был очень твердый, долбить землю приходилось кирками и мотыгами, и во время работ в воздухе стоял гул от очень звучных выражений.
Привести в полный порядок образцовую артиллерийскую позицию сразу не удалось. Наше командование решило еще раз попробовать разбить находившихся на противоположном берегу Волги красных. Из Самары, для усиления артиллерией отряда полковника Махина, была послана 4-я батарея 1-й Самарской артиллерийской бригады. В поход против красных от 2-й Самарской батареи был назначен взвод — два орудия. Второе орудие, в котором находился я, осталось охранять образцовую позицию в Старой Яблоновке. Командир батареи в поход со взводом не пошел. Он только, когда пушки погрузили на баржу переправляться на другую сторону, на прощание сказал: «Ну, с Богом!» — и сам остался в Хвалынске ждать результата. Второй поход оказался еще менее удачным, чем первый. Что там произошло, добиться толком ни у кого было нельзя. Все почему-то отмалчивались. Стало только известно, что так торопились скорей выбраться оттуда в Хвалынск, что номера одного орудия 2-й Самарской батареи, при обратной погрузке, даже не потрудились отцеп