лиже к ней начали рваться снаряды, но какие-то подозрительные. Раньше таких нам еще никогда не приходилось видеть. Не было того обычного взрыва, от которого всегда вверх летели столбы осколков и земли. Эти, ударившись о землю, лопались как-то особенно нежно и выпускали из себя довольно большой клубок желтовато-грязного дыма, который, гонимый ветром, быстро полз по земле, распространяя едкий неприятный запах. Батарея красных, стоявшая на позиции где-то вблизи города, возможно желая поздравить своего противника с блестящей победой, стреляла химическими снарядами, от которых у него не было никакой защиты. Снаряды ложились очень аккуратно, что показывало, что красные артиллеристы прекрасно видели наши пушки со своего наблюдательного пункта. Запах хлористого газа, шедший от рвавшихся снарядов, сразу привлек внимание нашего начальства и заставил его поторопиться отдать приказ орудийным номерам обоих орудий немедленно отойти от них и укрыться в довольно глубоком овраге, находившемся немного позади позиции, на которой стояли пушки. Но обстрел как-то быстро прекратился. По всей видимости, наступавшая на город наша пехота спугнула красную батарею с ее позиции, а другой она еще не успела найти.
Предварительно дав немного проветриться воздуху около пушек, мы вылезли из оврага и подошли к ним. Недалеко справа от нас опять разорвался снаряд. За ним второй, третий… и начался обстрел нашего расположения шестидюймовыми снарядами, летевшими откуда-то со стороны Волги, где по соображениям нашего начальства должны были находиться главные силы белых, наступавших по берегу с полковником Махиным. Туда немедленно был послан конный разъезд, и обстрел скоро прекратился. Стреляли с судов речной флотилии белых из шестидюймовых гаубиц, которыми некоторые из них были вооружены, по приказу полковника Махина: обстрелять станцию Привольская. Немного погодя, минут через тридцать, как обычно, на тройке прилетел и сам полковник Махин. О чем он говорил с нашим командованием, для нас, мелкой сошки, так и осталось неизвестным. Только потом мы все же узнали, что он был сильно поражен, как наш отряд, идя дальнею дорогою, успел обогнать его главные силы, быстро подойти к городу Вольску, выбить из него противника и его занять. Наша пехота была уже в городе, а отряд полковника Махина дошел только до села Терса, лежавшего на берегу Волги в 6 верстах от Вольска. Махин приказал капитану Касаткину, ввиду малочисленности его отряда, вывести на ночь все его части из города и сам уехал обратно в Терсу. Наша пехота вернулась на станцию Привольская.
На другой день утром главные силы белых во главе с полковником Махиным вступили в город, а мы попали туда только после обеда и дошли до находившегося на самом краю города, в сторону станции Привольская, здания Вольского кадетского корпуса, в котором и расположились. В нем уже находилась наша 2-я Самарская батарея, и мы, наконец, с ней соединились. Здание кадетского корпуса до прихода белых было никем не занято и блестело снаружи и внутри идеальной чистотой. Немного спустя мы узнали, что красные незадолго до захвата города белыми, вероятно чтобы не ударить в грязь лицом, мобилизовав всех Вольских буржуев, заставили их произвести генеральную чистку здания корпуса.
Ночь чины 2-й Самарской батареи провели в портретном зале корпуса и, конечно, оставили после себя кое-какое воспоминание на чисто натертом Вольскими буржуями полу. Простояли занявшие город белые части в Вольске немного более суток и двинулись дальше догонять красных по двум направлениям — полковник Махин с главными силами его отряда опять по берегу матушки-Волги, а отряд капитана Касаткина, имевший теперь в своем составе всю 2-ю Самарскую батарею, по линии железной дороги в сторону Аткарска.
Отряд полковника Махина, даже в самый его расцвет, никогда не превышал 3000 штыков и сабель и имел в своем составе только пол-роты чехов, пришедших к нам под Окатной Мазой. Несли потери, а резервов никаких не было. Дрались с большевиками, надеясь больше на Провидение Свыше. Красные в Саратове, собрав сильный кулак, во много превосходивший силы белых, перешли в контрнаступление. Белые уже находились в 60 верстах за Вольском вниз по течению реки Волги. Произошел встречный бой, в котором белые понесли поражение. Одна из самарских батарей, не помню 4-я или 5-я, в этом бою потеряла все свои орудия. Хотя на дворе стояла золотая осень, но для белых настали черные дни — началось отступление. Отряд капитана Касаткина, болтавшийся на линии железной дороги, еще не имел крупных столкновений с красными, но тоже должен был повернуть назад. 13 сентября почти без сопротивления был оставлен белыми город Вольск, вскоре за ним и Хвалынск. На фронте шли только небольшие арьергардные бои. Сдерживать красных не имелось достаточно сил. Белые отходили и по правому берегу Волги к Сызрани. Немного не доходя до нее, под деревней Ореховкой, полковник Махин, собрав все свои последние силы, сделал последнюю попытку и дал шедшим по его пятам красным бой, который продолжался три дня. Среди черных дней белых на мгновение блеснул яркий свет — красные были разбиты. Части полковника Махина перешли в наступление, и их разъезды были опять под Хвалынском, но было поздно и не нужно. Со стороны Сызрани и Самары шли дурные вести. Белые везде отступали. Этим городам, лежавшим в тылу у Махина, создавалась угроза быть в любой момент захваченными быстро наступавшими красными, а отряду Махина быть совершенно отрезанным от своих. Невзирая на так дорого доставшийся успех, пришлось спешно отходить к Сызрани. Все рушилось. Боевой дух отряда стал угасать.
Когда подошли к Сызрани, из нее уже все спешно эвакуировалось. Красные стояли почти у всех дверей города. Сопротивляться им никто особенно не пытался. Все старались поскорей перебраться на самарскую сторону Волги. В Батраках на железнодорожном мосту через Волгу творилось что-то невероятное. Бесконечной вереницей по нему шли эшелоны вперемежку с обозами воинских частей, беженскими повозками и батареями артиллерии белых. Все это плелось черепашьим шагом с надеждой поскорее куда-нибудь уйти от надвигавшегося красного ужаса. Большинство начальников растеряли свои части и почти все были предоставлены самим себе. Только справа от железнодорожного моста, недалеко от станции Батраки, на самом высоком берегу реки Волги, еще стояла на позиции, стараясь прикрыть всеобщий отход, 2-я батарея 2-й Сызранской стрелковой дивизии, поставив свои пушки дулами в разные стороны и не зная, куда стрелять. Везде были красные. И немного правее батареи находился Башкирский полк белых, кажется единственная часть, остававшаяся еще в арьергарде. Подошедшие части отряда Махина, влившись в этот хаос, с ним смешались и почти растворились в нем.
Артиллерия красных, пытаясь задержать спешивших поскорее убраться белых, обстреливала подступы к мосту. От их снарядов загорелись большие штабеля дров, сложенных по обе стороны станции Батраки, освещая как днем картину исхода. 2-я Сызранская батарея, дождавшись, когда мало кто уже оставался на этом берегу, тоже снялась со своей позиции и подошла к мосту, который теперь находился под обстрелом красной артиллерии, но перейти по нему с пушками уже не представлялось возможным. На нем получился затор. У какой-то самарской батареи на самой середине моста провалились между рельс орудие с передком и так крепко застряли, что вытащить их быстро не было никаких сил, да и было всем некогда — все спешили скорее перейти на другую сторону реки.
Испортив свои орудия, сняв с них замки и панорамы, чины 1-й Сызранской батареи, медленно обходя сбоку застрявшие на мосту поезда, из вагонов которых в панике выскакивали и бежали беженцы, благополучно перешли на другую сторону Волги. Среди беженцев от рвавшихся над мостом шрапнелей противника было много убитых и раненых, на которых мало кто обращал внимание, оставляя их без всякого присмотра. На другой стороне реки тоже не было никакого порядка. Первое, что бросилось в глаза батарейцам, это одиноко стоявшие на позиции, слева от моста, брошенные своей прислугой четыре вполне исправные 42-линейные дальнобойные пушки. Куда девались чины этой батареи, никому не было известно. Немного позднее все же нашлись сердобольные люди и эти пушки, но, кажется, только две, были погружены на платформу и доставлены в Самару. Проходя мимо железнодорожной станции в Самаре, я видел платформу, на которой, разукрашенные черепами и надписями «С нами Бог и атаман», красовались эти две пушки. Как они попали к анненковцам — никто не знал. Поговаривали, что они отцепили их от какого-то эшелона.
Остававшийся в арьергарде Башкирский полк не успел вовремя подойти к мосту, был от него отрезан красными и прижат к берегу Волги. Пытаясь переправиться, кто на чем, через реку, весь погиб. Рано утром 4 октября саперами были взорваны два пролета моста, и белые наконец оторвались от наседавшего со стороны Сызрани противника. Но и на самарской стороне Волги положение перебравшихся туда было не из блестящих. Со стороны Николаевского уезда сильно нажимали части красного полководца Чапаева, старавшиеся выйти к железной дороге и отрезать белых от Самары. Слева от полотна доносилась артиллерийская канонада, там, вероятно, все еще находились кое-какие воинские части белых, пытавшиеся сдержать порыв Чапаева. Ему несколько раз удавалось прорваться, и он доходил почти до лини железной дороги, но был отбит чехами и белыми, не успевшими еще окончательно потерять способность воевать в общей неразберихе. На станции Ивщенково, лежавшей на пути отступавших, вспыхнуло восстание, поднятое рабочими находившегося там завода взрывчатых веществ, решивших не пропустить белых, но было быстро потушено подоспевшими чехами.
Невзирая на все встречавшиеся на пути препятствия и отсутствие всякого порядка, отошедшим от Сызрани воинским частям и беженцам удалось, почти всем, добраться до Самары, в которой снаружи все еще пока было спокойно. Но все знали, что и ее участь решена. Защищать ее от наседавших со всех направлений красных было некому. Шла спешная эвакуация — вывозили главным образом золотой запас, взятый отрядом полковника Каппеля под Казанью, и всевозможные тыловые управления и учреждения с присосавшейся к ним публикой.