Взятие Москвы послужило бы также колоссальнейшим толчком к восстанию во всей России, уже давным-давно готовой бороться против большевиков, но терроризируемой теми ее силами, которые могли организоваться только потому, что Москва и Петроград были в руках советских войск. Вместе с тем надо было взять как можно скорее эти центры и свергнуть власть большевиков, потому что советская власть в это время приступила к массовому уничтожению всего лучшего в России. После покушения Доры Каплан на Ленина и убийства Урицкого в Петрограде большевики решили ответить массовым террором. Их тюрьмы наполнились тысячами заложников, принадлежащих преимущественно к слоям русской интеллигенции и партиям кадетов и эсеров. Звание члена Учредительного собрания являлось смертным приговором для того, кто его носил. Принадлежность к партиям, не стоящим на платформе советской власти, рассматривалась большевиками как величайшее преступление. Заложники без рассмотрения вины расстреливались простым приказом; так, после ранения Ленина все местные Советы получили циркулярную телеграмму из Петрограда, предписывающую перестать «миндальничать» и ответить массовым террором. Телеграмма в конце требовала донесения в Москву о том, что сделано Советами в этом направлении. Результатом этой телеграммы были расстрелы в большинстве провинциальных городов, где 50, а иногда и больше человек из числа заложников, без всякого разбирательства их индивидуальной вины, расстреливались советской властью.
На совершенно особом положении находились в советской России офицеры. В Москве 15 000 офицеров были посажены в тюрьмы, и из них 10 000 человек, по сведениям из Москвы, сидят и теперь. В самой Москве после покушения на Ленина было расстреляно, по сведениям, дошедшим до нас, 1500 человек. В советских газетах, попадавших к нам различными путями, приводились длинные списки расстрелянных заложников во всех городах России. В деревнях террор принимал еще более упрощенную форму. В Петрограде и Москве и во всей внутренней России, кроме того, все лучшие слои русской демократии и русского народа погибали от голода, от всей разрухи российской жизни и ждали с нетерпением освобождения своего как с Волги, так и с Мурманска, так как им было известно торжественное обещание союзников помочь демократической России. В это самое время нами был взят Екатеринбург. Генерал Гайда[42] пробился сквозь Сибирь — Сибирь была очищена от большевиков. Произошло соединение войск генерала Гайды с войсками, действующими в Восточной Сибири, на станциях Словяне и Чехас было официально объявлено, что они из арьергарда союзников становятся авангардом союзников. Все эти обстоятельства побуждали нас как можно скорее осуществить первоначальный план, выработанный нами сообща с союзниками, то есть взять Казань и продолжать наше движение на Нижний Новгород, с одной стороны, и к Вятке, с другой стороны, для соединения с союзниками и для быстрой ликвидации советской власти. Это убеждение было настолько сильно, что генерал Чечек внезапно изменил свое решение и предписал войскам, шедшим уже на Казань, вернуться. Вследствие изменившейся обстановки на Южном фронте, в Самаре, войска решили продолжать свое движение, и, несмотря на такое запрещение, Казань была взята.
Движение на Казань заслуживает быть отмеченным как исключительное по своему героизму явление. В Симбирске нами была очень быстро организована тяжелая артиллерия. Несколько шестидюймовых орудий и даже 42-линейные дальнобойные шнейдеровские пушки были поставлены на баржи. Было создано несколько добавочных вооруженных буксиров, и 1 августа утром два батальона чехов и батальон Народной армии, под командой подполковника Каппеля, были погружены на пароходы, и вся эта эскадра, в количестве 21 судна, двинулась вверх по Волге, оставив часть Народной армии и добровольческий Сибирский батальон для борьбы с превосходным противником, наседавшим на Симбирск. От Симбирска до Казани приблизительно 1400 верст. Наше движение вверх по Волге было такой же стремительности, как и предшествующее движение на Симбирск и Уфу. Не надо забывать, что в Казани в это время находилось 8000 советских войск, главным образом латышей, находившихся под командой заменившего полковника Муравьева главнокомандующего всеми большевистскими силами Вацетиса, офицера действительной службы, окончившего академию Генерального штаба, являвшегося одной из самых крупных сил Советской армии.
Мы шли по Волге так же, как и шли к Симбирску, то есть оставляя вправо и влево по берегам Волги значительные отряды большевиков, не обращая внимания на то, что делалось по бокам и сзади нас, как бы загипнотизированные одной мыслью — взять Казань. 5 августа к вечеру наша эскадра была уже на виду Казани. Большевики не ожидали такой необычайной дерзости и не предприняли никаких мер для нашей встречи. Наша боевая эскадра, под начальством мичмана Меерара, прошла мимо казанских пристаней, атаковала и прогнала большевистскую вооруженную эскадру, находившуюся под начальством комиссара по морским делам знаменитого Раскольникова, и прошла вверх по Волге выше города на 15 верст; мы же, к сожалению, задержались в 17 верстах от города, на нижнем услоне, с высадкой двух рот, эскадрона кавалерии и батареи, предназначенных для захвата сильных большевистских позиций на правом берегу Волги, верхнего ее у слона, и для продвижения к городу Свияжску с целью перерезания железной дороги в тылу у большевиков. Тем временем большевики успели выслать к казанским пристаням орудия легкой артиллерии, пулеметы и броневые машины. Таким образом, подойти прямо к пристаням казалось невозможным. Наши боевые суда были принуждены вернуться под жестоким обстрелом противника, и нами было решено отложить операции до утра 6-го числа.
Рано утром 6 августа наш отряд высадился на левом болотистом берегу Волги, что лишало его возможности взять с собой артиллерию, и двинулся к городу Казани. Силы его были следующие: 4 роты чехословаков, ибо 2 роты остались на правом берегу, одна рота в устье реки Камы в деревне Епанчино (эти чехословацкие роты должны были взять пристани и войти в город с его южной окраины) и 3 роты Народной армии, под командой полковника Каппеля, которые должны были войти в город с его восточной окраины. Чешскими частями командовал полковник Швец, всей операцией — полковник Степанов. Я же находился при отряде с теми же исключительными полномочиями, какие были у меня в Сызрани и Симбирске. Нам пришлось брать с упорным боем все деревни, находящиеся на нашем пути к Казани. Большевики за ночь успели выставить очень большое количество артиллерии и пулеметов для защиты города; мы же шли без всякой артиллерии, если не считать бывшей у чехов небольшой 37-миллиметровой пушки.
Уже к 1 часу дня отряд Каппеля вошел с восточной стороны в Казань, чего остальные войска не знали; чехословацкие части с упорным боем продвигались к пристаням и к городу, и казалось абсолютно невозможным, чтобы эта небольшая горсточка людей могла взять огромный город, расстилавшийся перед ними на необозримой равнине, город, защищаемый многочисленными большевиками, обладающими массой артиллерии, пулеметов, броневыми машинами и даже блиндированным поездом. В самый критический момент боя на левом фланге чешских войск появились новые войска — это было 300 человек сербов, пришедших под начальством сербского майора Благотича из-под Буинска.
История этих сербов поистине фантастическая: они прибыли в Казань за несколько дней до нашего наступления как сила нейтральная, не враждебная советской власти, но Советы сразу почуяли, какую опасность для них могут представлять эти сербы, и пытались сначала убрать от них офицеров, но, когда солдаты этого не допустили, — их разоружить. Сербы, предчувствуя такой исход, ушли тайком из города, пришли в Буинск, к тому времени взятый нами, узнали, что мы идем на Казань, и, когда им предложено было отправиться в место общего формирования сербских частей — в город Самару, отказались, говоря: «Мы сначала возьмем Казань, а потом отправимся куда угодно». Им дали пароход, и они, вместе с одной чешской ротой, бывшей в городе Буинске, догнали нас и присоединились как раз в самый критический момент боя. Поведение этих сербов было героическое. Они двинулись прямо к пристаням, и я был очевидцем и участником их безумной атаки на орудия, пулеметы и броневые автомобили на пристанях. С одними ружьями в руках сербы атаковали сильнейшие позиции противника, в упор стрелявшего на них орудиями с броневых автомобилей, и немедленно повернули взятые ими орудия в бегущего врага. Впрочем, точно таким же образом шли в атаку на в упор стрелявшие орудия тяжелой и легкой артиллерии и пулеметы и остальные части отряда и чехов, и Народной армии.
Вечером разразилась страшная гроза, шел проливной дождь, гремел гром, сверкали многочисленные молнии, и в этой феерической обстановке наш немногочисленный отряд вошел с трех концов в город — с трех концов потому, что к этому времени части Народной армии, вошедшие первыми еще в 1 час дня, были принуждены отступить. Народная армия вошла с восточной части города, чехи с южной, сербы от пристаней. Немедленно была взята крепость, и 10 человек сербов проверяли сдавшийся им латышский полк, с музыкой во главе, игравшей «Марсельезу». И всю ночь 6 августа на улицах города продолжался бой, который закончился 7-го к полудню, когда Казань была в наших руках со всеми ее колоссальными запасами и с ее исключительным влиянием. В Казани мы взяли 30 000 пудов золота, на 100 миллионов рублей кредитных знаков, всю платину, которая была в российских банках, массу серебра и на неисчислимую сумму процентных бумаг, свезенных сюда из всех главных банков России. Все это было мною немедленно отправлено в Самару, а оттуда в последующие месяцы в Омск. В Казани мы взяли массу тяжелой и легкой артиллерии, огромное количество интендантских складов, но, что было важнее всего, в Казани мы увидели, как энтузиазм населения достиг высшей степени своего напряжения, как горячо новая власть приветствовалась всем народом и как волшебное слово «в Москву» будило в нем и веру в будущее России, и лучшие чувства, и проявления восторга и патриотизма. Достаточно сказать, что одновременно со взятием Казани восстали города и уезды Чистопольский, Спасский, Царевококшайский, Уржумский, Налимский и несколько южных уездов Вятской губернии. Громадная территория была охвачена стихийным крестьянским восстанием против большевиков. Повсюду отряды к