Вся наша война от Самары и до Владивостока велась главным образом по линии железной дороги или на водных путях. В данном случае произойдет то же самое, и поэтому нельзя медлить ни минуты и надо посылать как можно скорее войска хотя бы с того же Салоникского фронта, теперь совершенно свободного вследствие германского перемирия.
То обстоятельство, что Германия вышла из войны, никоим образом не может изменить решения, принятого уже союзниками, ибо большевики и германцы были в полном и тесном союзе в их действиях против нас и союзников. Выбытие одного из врагов не может ничего изменить в наших отношениях к другому врагу, поскольку он продолжает действовать против нас. Кроме того, необходимо, чтобы американские войска, находящиеся во Владивостоке, послали хоть несколько своих частей к Волге, для того чтобы русское население видело и американские части среди себя, ибо оно совершенно не понимает, каким образом великая демократия может оставить лучшую часть русской демократии, русского населения на произвол судьбы, каким образом американцы могут спокойно, сложа руки смотреть из Владивостока, будучи все же на русской территории, как гибнет то русское население, которое они же сами, через посредство своего посла в России, сэра Френсиса, призвали к восстанию против большевиков. И необходимо, чтобы Соединенные Штаты способствовали отправке на этот фронт всего нужного в смысле экипировки, вооружения и снаряжения, как для уже бьющейся на фронте Русской армии, так и для тех новобранцев, которые нами призваны и которые не могут принять участия в боях из-за отсутствия вооружения.
А. Котомкин[44]О чехословацких легионерах[45]
Для того чтобы читателям были яснее мои взаимоотношения с чехословацкими легионерами, я вынужден начать именно с описания этих взаимоотношений и с того момента, когда, наконец, исполнилось мое заветное желание — увидеть настоящих сыновей моего любимого чешского героя Яна Гуса. Образ этого славянского мученика не раз вставал передо мною в ореоле своих страданий за чешский народ, за его Веру и Свободу. И вот, будучи эвакуирован из действующей армии в Киев, в 1915 году, под влиянием празднества в память пятисотлетней годовщины со дня мученической кончины Яна Гуса, решил посвятить ему свои строфы в нескольких отдельных драматических картинах, которые впоследствии были переделаны мною в 5-актную пьесу, под руководством известного профессора, слависта Казанского университета Н. М. Покровского (скончавшегося потом от голодного тифа).
Первая встреча с чехословацкими легионерами произошла в то время, когда моя драма «Ян Гус» уже освободилась от цензурного запрета, а я сам, как и все русские люди, находился под властью большевиков и, конечно, вместе с родной Казанью и всем Поволжьем радовался успехам чехословацких легионеров, идущих на помощь своей старшей сестре — России, еще так недавно освободившей одних славян от тысячелетнего иностранного ига, других — от угрозы порабощения.
Как сейчас я вижу картину занятия Казани чехословацкими легионерами. С каким восторгом все население города Казани, от мала до велика, встречало своих избавителей — братьев чехословаков, сербов и отряд русской Народной армии, пришедших с белыми повязками на рукаве!
С какой поспешностью, равной панике, бежали коммунисты из Казани в разные стороны — не успевшие бежать бросали оружие, падали на колени, плакали, просили пощады…
Во главе всего Волжского фронта стоял генерал Чечек. Во главе 1-го Чешского стрелкового, имени Яна Гуса, полка стоял доблестный командир, в то время только поручик, а потом полковник Швец, храбрый и честный воин, любивший Россию горячей, неподкупной любовью, рвавшийся освободить ее от большевистских пут.
Во главе Сербского отряда стоял доблестный воевода Благотич, вскоре погибший смертью храбрых за Россию, Сербию и все Славянство, в неравных боях под городом Свияжском. Как сейчас вижу его гроб на лафете, буквально утопавший в цветах, славянских лентах и многочисленных венках — это провожали на место вечного упокоения героя-славянина, помнившего свой долг и оставшегося верным до конца матери России. Русским отрядом командовал полковник Степанов; сюда же входил и только что созданный добровольческий отряд доблестного героя Каппеля. Все это движение возглавлялось Комитетом Учредительного собрания, с помощником военного министра эсером Лебедевым и эсерами — Фортунатовым, Брушвитом и другими.
Еще задолго до выступления чехов к нам на берега Волги летели вести о чем-то важном, о каком-то торжественном событии. И когда это совершилось, то почувствовалось, что наступил действительно торжественный момент, впоследствии выдвинувший много героических и предательских имен — имен, запечатленных историей. Эти имена передавались в то время из уст в уста, и как эхо отзывались по всей России, и волновали сердца обывателя, жаждавшего прихода избавителей от коммунистического ига. Но что они несли Русскому Народу — не было известно. А слухи шли, набегали, разрастались, и, наконец, свершилось!
Была взята Самара, затем Симбирск — настала очередь и Казани. Волнение среди населения усилилось: одни говорили, что подошли бандиты, другие отвечали, что идут освободители, несущие закон, порядок и хлеб.
Но вот стихла орудийная и ружейная стрельба — вошли избавители… Жизнь казанцев начала выпрямляться, как цветок из-под давившего его камня; лица граждан, до того хмурые, забитые, повеселели, и опять затрепетала, как выпущенная на свободу птица, повседневная жизнь.
К сожалению, это состояние длилось недолго — был упущен важный момент закрепления взятых позиций. Вместо этого начались бесконечные митинги, всевозможные собрания, заседания, резолюции, голосования и все то, что в конце концов явилось одной из важнейших причин неудач в борьбе с большевиками. Чувствовалась бессистемность, неуместная нервозность, суетливость. Все это остановило порыв, движение вперед, а самое главное, не был захвачен железнодорожный мост у Казани, дабы пресечь накапливание большевистских сил.
А между тем опять начались бои; большевики, бежавшие вначале без оглядки при одном имени «чехи», оправились, ибо первый удар, который был настолько ошеломляющим своей неожиданностью, что, при условии дальнейшего его развития, чешские, сербские отряды и русская добровольческая Народная армия могли бы, чуть ли не на плечах бегущих коммунистов, выйти на Московскую дорогу, — этот первый удар не был своевременно развит, и это случилось по многим причинам.
Я лично считаю эти причины следующими: 1) отсутствие определенного задания у руководителей движения; 2) полная неспособность поставить дело не на митинговую, а на серьезную, чисто военную почву; 3) не было дано населению действительной уверенности в правоте этого дела из-за бесконечной расплывчатости лозунгов, провозглашаемых на митингах и в воззваниях; 4) отсутствие единой руководящей авторитетной роли у главнокомандования, так как генерал Чечек не был популярен среди русского населения и отрядов, а следовательно, и не имел достаточного авторитета; 5) открытый вывоз золотого запаса из кладовых государственного казначейства и перевод его в депозит эсеровского Комуча. Последнее послужило одним из сильнейших средств пропаганды большевиков, во множестве оставшихся в Казани, вследствие опять-таки недостаточного устройства административного аппарата и непринятия соответствующих мер, как для борьбы с этими элементами, так и для борьбы с их пропагандой.
Большевики распространяли слухи, что чехи и эсеры пришли не для освобождения Казани, а для вывоза русского народного достояния — русского золота, и что они это проделают и в других городах. Эта пропаганда возымела свое действие и в сильной мере воспрепятствовала дальнейшему притоку добровольцев.
Так как ни уговаривания, ни воззвания, ни митинги не помогали, то в отношении местного крестьянского населения были приняты крутые меры — вплоть до насильственной мобилизации крестьян с угрозами расстрела дезертиров.
Но население в своей массе оставалось глубоко равнодушным к различного рода «демократическим» призывам, ибо оно уже один раз больно обожглось на этих лозунгах; и действительно, сулили ему и красный рай, и братство, и равенство, и свободу, и землю, и волю, а вместо этого оно получило цепи рабства и неслыханный гнет III Интернационала. Очевидно, крестьяне и рабочие помнили пословицу «Изверившись в рубле, не поверим и в игле» и оставались безразличными, думали свою думу, тяжелую, непроницаемую…
А бои под Казанью развивались, становились упорнее, ожесточеннее, силы большевиков увеличивались, а наши слабели. Появились убитые и раненые — много раненых. Общеславянская кровь как бы венчала общий подвиг четырех братских славянских народов: русских, сербов, чехов и словаков. Единственный раз за все время борьбы эта кровь братского единения являлась ярким символическим лучом в наступившей затем тьме деморализации, охватившей чехословацкие легионы, когда они от берегов Волги покатились назад и когда на все просьбы о помощи их вожди со спокойствием, граничащим с цинизмом, отвечали: «Мы не вмешиваемся в русские дела, наша политика — рельсы».
Но еще не было произнесено этих предательских слов, еще на чехах и словаках почивал великий дух героев 3 борова и Бахмача, и они еще дрались как соколы, мужественно отбиваясь от черного воронья — интернациональных сил, среди которых было немало мадьяр, латышей, австрийцев и немцев, переодетых в красноармейскую форму и организованных в особые отряды.
Среди чехов особенно выделялся из командиров доблестный Швец — всегда в бою, всегда на позиции…
Душой и вдохновителем русского отряда на Волге был молодой офицер Каппель; его добровольческий отряд, состоящий большей частью из офицерства, студенчества и гимназической молодежи, творил чудеса храбрости. Он держал в страхе большевистские силы и оборонял до последней возможности весь так называемый Услонский район, на другом берегу Волги, отгоняя с помощью одной лишь пушки большевистские банды — не только на суше, но и на реке.
Этим-то водным путем большевики и думали воспользоваться, высадив десант, разъединить молодецкий отряд Каппеля с главными силами и, окружив, уничтожить. Но каждый раз Каппель неожиданным контрнаступлением разрушал их планы, и часто бывало, что, поддержанный нашей небольшой речной флотилией, обращал как наступавшие с суши, так и с Волги большевистские, во много раз лучше вооруженные, суда и пешие отряды в бегство.
Между тем число раненых все увеличивалось, и, наконец, решено было серьезно заняться этим вопросом. Под госпиталь или, вернее, перевязочный пункт было отведено Дворянское собрание, там же была стоянка ночного дежурства внутренней стражи милиции, несшей службу по отдельным, разбросанным по всему городу постам, на случай беспорядков или оказания помощи и в качестве резерва войскам, находящимся на позициях; как инвалид Великой войны, я тоже получил назначение — начальника одного из сторожевых постов внутренней охраны. Помощь этой охраны понадобилась в последний критический момент защиты Казани.
Чтобы достать необходимые деньги для ухода за ранеными, на лекарства и перевязочные средства, которых далеко не хватало, решено было устроить день сбора и наименовать его «Днем Народной армии».
Во дворце бывшего командующего войсками Казанского военного округа генерала Сандецкого, среди ряда разных комиссий, заседала и комиссия культурно-просветительная. Эта комиссия и возложила на меня задачу организовать культурный вечер в Казанском городском театре, что и было с успехом выполнено, при горячем отклике как артистов, так и дирекции этого театра. Этот вечер-концерт начался исполнением чешского и сербского гимнов и «Марсельезы», а вся программа была посвящена славянской музыке и славянским произведениям и памяти Яна Гуса. Городской театр был переполнен: от аристократа до рабочего — все принесли свою лепту «Дню Народной армии». Вечер-концерт закончился американской лотереей, где публика, под влиянием охватившего ее жертвенного порыва, отдавала ряд ценных вещей, некоторые русские дамы снимали с себя даже обручальные кольца и серьги.
Как это ни странно, но нужно подчеркнуть, что меньше всего на призыв жертвовать в пользу больного и раненого отозвались имущие классы — казанское купечество, за редкими исключениями, нехотя развязывало свою мошну; были неоднократные случаи, когда сидевшие на миллионах купцы давали не больше как керенку… двадцати-или сорокарублевую — измятую и изорванную…
Между тем события развивались далеко не в пользу нашу, иначе говоря, приближался роковой момент подведения итога тем непоправимым ошибкам, которые были допущены главарями движения на Волге.
Эти роковые итоги пришли неожиданнее, чем можно было бы рассчитывать; развязку ускорил мятеж — выступление рабочих Прохоровской слободы и Алафузовских заводов. Никто не ожидал, что Казань — главный город Поволжья — будет так быстро и внезапно сдана.
Хотя рабочие Прохоровской слободы и Алафузовских заводов и были усмирены, хотя по улицам города, за подписью городского головы Корсакова, от имени В. Аебедева и расклеивались воззвания, что Казани никакая опасность не угрожает и что население призывается спокойно заниматься своим ежедневным трудом, — повсюду, там и тут, чувствовалось приближение роковой развязки.
И она наступила скорее, чем ожидали, именно в силу тех причин, которые могли бы быть легко устранены, если бы руководителем был не дилетант — морской министр Керенского, а лицо опытное, авторитетное, разбирающееся в обстановке и заботящееся не о партийных выгодах, а о пользе страждущего Отечества, и прежде всего только о нем.
Руководители из Комуча не поняли и не оценили достаточно всей важности Казани как главного и опорного пункта всего Поволжья, да, откровенно сказать, и не до этого им было: с утра до ночи и с ночи до утра митинги, заседания, собрания и опять митинги, — на которые допускались в оппоненты ораторы с явно коммунистической окраской, — отнимали у них все деловое время.
Большевики — наоборот, поняв огромное значение Казани, воспользовались пустоболтанием вождей противной стороны и заняли важный стратегический пункт — переправу через Волгу; укрепили в то же время свои позиции против Казани окопами, проволочными заграждениями и могущественной артиллерией — вот почему все усилия незначительного гарнизона Казани отбросить большевиков и развить дальнейший успех оказались запоздалыми и осуществлены быть не могли.
Не поняли или не хотели, — или же в их расчеты уже не входила эта «второстепенная задача», как удержание Казани, — главная задача — задача по вывозу золотого запаса из Казани — была уже блестяще ими выполнена. А что она была в это время выполнена «аккуратно» и кладовые казанского казначейства были очищены своевременно и основательно — об этом свидетельствуют многочисленные данные. К ним принадлежит, между прочим, малоизвестная широким русским кругам книга чешского легионера майора д-ра И. Ф. Кудели. Книга эта носит название «О Российском золотом запасе и чехословацких легионах».