Ижевские жители звали к борьбе с варварской властью не во имя партийных лозунгов или воскрешения мертворожденной Учредилки, а во имя любви к Родине, во имя освобождения от рабства. Это были граждане-патриоты в лучшем смысле.
На призыв фронтовиков отозвались крестьяне и рабочие. Первые всячески помогали армии людьми и продовольствием, вторые увеличивали производство и охотно шли в ряды армии.
Фронтовики приступили немедленно к мобилизации крестьян окружных волостей и формированию из них отрядов. Опустевшие во время советской власти магазины, склады и рынки оживились. На заводах появился хлеб, овощи, мясо — крестьяне стали возить все на базары. Открылись лавки, появилась обувь, мануфактура, посуда и металлические изделия. Народ воспрянул духом, настроение было радостное. Заводская молодежь — рабочие и учащиеся — с энтузиазмом пошли добровольцами в Народную армию, образовали отдельные добровольческие дружины и разведочные отряды, производившие глубокие разведки и налеты в тылу красных. Производство Ижевского завода увеличилось до 1000 ружей в день (при большевиках он вырабатывал только 200 ружей в день). Рабочие, интеллигенция и буржуазия единодушно и горячо отдались борьбе с Советами. На этой небольшой территории России, освобожденной от кошмаров советского режима, можно было наблюдать, как после свержения Советов произошло воскрешение из мертвых населения, как все стало постепенно приходить в себя, оживать.
Факт Ижевского восстания произвел в советских рядах замешательство. Это был страшный удар в сердце советской власти. Ведь в Ижевске восстали не офицеры и генералы старой армии, не капиталисты или городская буржуазия. Против «рабоче-крестьянской власти» восстали рабочие и крестьяне. Моральное банкротство советов сказалось во всей яркости. Коль скоро в самой цитадели советизма, среди рабочих и крестьян двух крупных заводов, поднята борьба против диктатуры советской власти, то это ли не означало начало конца. Кроме того, Ижевский завод поставлял оружие для Красной армии и после Тульского оружейного завода, в то время плохо работавшего, оставался единственным поставщиком ружей и отдельных к ним частей. И наконец, стратегически Ижевское восстание в тылу казанской группы красных отрядов было смертельным ударом, угрожало отрезать от казанской базы Советскую армию, оперировавшую на Вятке, Каме, Белой. Поэтому в Москве известие об Ижевском восстании произвело панику. Посыпались истерические приказы Троцкого «сравнять вероломные Ижевск и Воткинск с землей», «беспощадно уничтожить ижевцев и воткинцев с их семьями». Из Москвы, Петербурга, Казани двинуты были коммунистические и латышские части, получившие задание во что бы то ни стало очистить Ижевске-Воткинский район от белых.
Несмотря на падение Ижевска и Воткинска, Сарапул, к которому заводы эти прилегают, продолжал оставаться советским. Этот факт имел свои причины. Сарапульские рабочие-кожевники, изгнавшие владельцев заводов и овладев ими, бесконтрольно в них хозяйничали, продавали запасы кож, сапог, расхищали заводскую казну, занимали комиссарские должности и очень мало работали. Они несомненно были заинтересованы в сохранении советской власти, которая предоставила им полную свободу грабежа и легкой жизни. Особенно преданными большевикам оказались члены заводских комитетов, занимавшие хорошие должности и распоряжавшиеся миллионным состоянием предприятий. Эти советские буржуи опасались, что, если будет свергнута советская власть, их бесконтрольному хозяйничанью настанет конец. Поэтому сарапульские рабочие и одобряли кровавые оргии советских комиссаров, выносили резолюции, осуждавшие контрреволюционные выступления ижевцев и воткинцев, и призывали к поддержке советской власти.
Вскоре, однако, народное движение докатилось и до Сарапула. Красноармейские части, действовавшие против Ижевска и Воткинска, терпели поражение за поражением. Красные бежали в панике при первой атаке белых, оставляли пулеметы, ружья и другие военные припасы. В Сарапуле стояла сильная вооруженная флотилия красных, много было и латышских частей. В продолжение августа красными неоднократно делались попытки высадить десанты на пристанях Гольяны и Галево, намереваясь оттуда вести наступление на Ижевск и Воткинск, но все эти операции кончались неудачей: красные не были способны противостоять воодушевленным и храбрым ижевцам и воткинцам.
В конце августа Сарапул был без боя оставлен красными, и ижевцы 1 сентября его заняли. Таким образом, вся Сарапульская область оказалась очищенной от красных. Дальнейшая задача заключалась в том, чтобы выйти из большевистского окружения и объединиться с оперировавшими в Казани и Симбирске с одной и Уфе с другой стороны — белыми армиями. На Казань и Уфу были обращены все взоры. Только в сентябре удалось, наконец, наладить связь с Уфой, где в то время происходило государственное совещание.
К концу сентября месяца из первоначальной горсточки храбрых и самоотверженных граждан выросла сравнительно крепкая боеспособная армия, насчитывавшая свыше 10 тысяч бойцов. Когда в августе фронтовики начали восстание, у них не было ни одного пулемета, ни одного артиллерийского орудия, было лишь несколько десятков ружей; теперь армия имела около полусотни пулеметов и около десяти полевых орудий. Все это были военные трофеи, отнятые у красных.
Однако, как ни храбры были повстанческие отряды, но все же без помощи извне они долго продержаться не могли. Красные силы все увеличивались. Из большевистского центра гнали войска без числа. Ижевцы оказались в огненном кольце, окруженные со всех сторон напиравшими на них красными. Со стороны Казани красные наступали по железнодорожной линии Казань — Екатеринбург, а со стороны Перми по линии Чепцы — Воткинск и по тракту Пермь — Оса — Воткинск. Единственный свободный выход — на Белую, устье Камы — к тому времени был освобожден боевой флотилией адмирала Старка и капитана Феодосьева. Если бы Ижевская армия желала пробиваться к Уфе для объединения с тамошним белым войском, она тогда имела полную возможность это сделать. Но этого намерения у ижевцев и воткинцев не было. Все были уверены в скором падении Перми, Екатеринбурга, в возможности соединения с Казанью и Уфой и мечтали о том, что скоро вся страна скинет ненавистную власть.
Тем временем на заводах стала налаживаться и культурно-общественная жизнь.
В Воткинске в первых числах сентября стала выходить газета «Воткинская жизнь», в которой приняли участие оказавшиеся там петербургский присяжный поверенный Миленко, литератор Тарабукин, автор этой книги и московский литератор А. Л. Фовицкий (Альфа). Газета имела большой успех среди рабочих и жителей завода. Печаталась она на желтой оберточной бумаге в местной кооперативной типографии. Издавал газету местный Совет рабочих депутатов в новом составе (меньшевики и правые эсеры). В Ижевске вышла с первых дней переворота газета «Ижевский защитник», в котором я также сотрудничал. Читались нами на злободневные темы публичные лекции, доклады, устраивались литературно-музыкальные вечера, собрания.
Ижевское движение, захватившее целый уезд и перебросившееся в смежные Малмыжский и Нолинский уезды, могло бы принять серьезный характер и вылиться во всенародное движение. Но для этого было необходимо, чтобы на время были оставлены все партийные интересы, чтобы движением руководили люди, не связанные крепкими узами с той или иной политической программой, а охваченные идеей спасения России от большевизма и восстановления в стране государственного порядка.
Если бы в Ижевске пришел к власти энергичный и твердый вождь и сумел бы движение подчинить себе и им руководить, все пошли бы за ним. Все подчинились бы его разумной воле. Но в Ижевске к моменту возникновения восстания оказались, к прискорбию, четыре партийных деятеля, для которых догма была важнее, чем государство. Особенно когда дело шло о власти. Обаяние власти самарского Комуча было слишком сильно, чтобы случайно оказавшиеся на поверхности общественной жизни несколько маленьких, никому не ведомых людей не соблазнились хоть на короткое время стать «верховными правителями» одного уезда великого государства.
И началось социалистическое хозяйничанье.
Прикамский комитет овладел государственной кассой; в Ижевском и Воткинском казначействах оказалось 26 миллионов рублей в денежных знаках и бумагах. Резиденция комитета находилась в Ижевске, а в Воткинск и Сарапул были назначены особо уполномоченные на правах комиссаров. Началось неразумное расходование казенных сумм, столь свойственное нашей революционной демократии. Рабочие ставки оплаты труда, существовавшие при большевиках, как и вообще большевистские декреты, касающиеся условий работ, оставлены были в силе. Солдаты Народной армии получали такое же жалованье, как рабочие и высшие военные начальники. Так называемая «культурно-просветительная вербовочная» секция эсеровской партии поглощала огромные суммы, хотя вербовала она в армию весьма туго; касса быстро таяла. Налогов и сборов почти не поступало, ибо боеспособное население сплошь находилось в армии.
К концу сентября большевики, освободив Казань и развязав себе руки на Камском фронте, подтянули свои резервы и повели наступление по казанской линии на ст. Агрыз, железнодорожный узел, соединявшийся с Ижевском и Сарапулом. Падение Казани стало известно в Ижевске лишь 18–20 сентября, и это известие в значительной степени подорвало стойкость бойцов, тем более что в тылу уже к тому времени началось разложение. Большевистская пропаганда, особенно в Сарапуле, безнаказанно делала свое дело. Заколебалось положение и в Ижевске. К тому времени 26-миллионный фонд истощился и финансовое положение стало критическим. Нечем было платить жалованье армии и рабочим, покупать продовольствие. Был недостаток в патронах и оружии. Оставалась единственная надежда на Самару и Уфу. Туда посылались курьеры и делегации. Оттуда ждали помощи деньгами и снаряжением. С нетерпением ижевские рабочие ожидали помощи и от союзников. Борьба шла под лозунго