Сухопутный путь был на Александровск в то время. Ибо у нас было предчувствие, что его рано или поздно возьмут войска генерала Врангеля. Но здесь было много трудностей. Мои друзья работали по подготовке соответствующих документов, удостоверений и командировок. Рядом с этим разрабатывался "морской драп", как мы выражались.
В связи с этим, но и по другим причинам, я очутился "у самого синего моря" ...
Да, оно было пленительно синее ... Никогда, кажется, за всю жизнь оно так не манило меня. Море всегда - "зовущее". Даже в самое спокойное, золотое, "старорежимное" время. А теперь ...
Теперь, ведь, за этой синей пустыней лежит спасение,- земля обетованная...
У "самого синего моря" я устроится весьма удобно. Я изображал из себя советского служащего одного из бесчисленных советских учреждений, получившего отпуск для поправления здоровья и нуждающегося в морских купаниях. На этот предмет у меня был документ, в котором были подделаны подписи, а бланк и печати были самые подлинные.
Делается это так. Впрочем, оставим это... вспомним с благодарностью тех, кто это делал, а рецепт оставим про себя: пригодится...
Мы жили с сыном, Лялей, вдвоем. Неудобство этой квартиры было в том, что, кроме садовых скамеек, никакой другой меблировки не имелось. К тому же у нас к этому времени совершенно не стало вещей, почему мы спали на голом полу. Кроме того, у нас была одна выходная рубашка на двоих. Но это уже относится к разряду удобств, ибо вследствие этого мы никогда не выходили вместе, а только поочередно и, следовательно, меньше привлекали внимание.
К неудобствам этой квартиры можно, пожалуй, отнести то обстоятельство, что у нас систематически нехватало денег. Но в самую трудную минуту обыкновенно судьба выручала.
Иногда бывали инциденты, которые меня глубоко трогали. Почему люди, совершенно мне далекие, о которых я даже не знал, вдруг оказывались такими близкими, заботились обо мне, доставали мне все необходимое?..
Однажды я особенно долго лежал на высоких обрывах.. Ах, оно в этот день было особенно приглашающее ... Типичное "драп-море". Легкий ветерок, чтобы не было жарко и чтобы не было большой волны. Ничего грозного, опасного в нем, только что-то большое. Пора... положительно пора ...
Когда я вернулся домой под вечер, Ляля встретил меня в саду:
- У нас гости... одна дама, она говорит, что ты ее знаешь, но она не хочет себя назвать...
Я вошел и поздоровался с этой молоденькой женщиной, которая действительно казалась мне несколько знакомом. Но только, когда она не выдержала и рассмеялась, я узнал Ирину Васильевну: oна была в темном парике и загримирована "четвертым номером", т. е. под смуглянку...
- Когда вы ушли, они пришли в тот же день...
- Кто они? ..
- "Заграничные жиды"...
- Как они узнали?
- Они выследили меня, должно быть... но меня уже не было дома, когда они пришли. Они пришли под видом служащих Жилотдела... На самом деле это были чрезвычайщики, мне хозяин дома сказал. И через два дня я получила повестку явиться в "Чрезвычайную Комиссию" ... Я пошла. Сначала хотела бежать... А потом решила пойти. Он стал меня спрашивать.
- Кто он?
- Следователь, которому было поручено все это дело. Он меня спросил, куда исчезли мои жильцы. Я сказала, что я не знаю и что сама очень беспокоилась. Он спросил фамилии, хотя он их знал от хозяина и дворника, но стал вас называть почтительно Иван Дмитриевич и Владимир Александрович.
Тогда в ему стала рассказывать все, как мы условились... Он всему как будто верил. И потом вдруг спросил: "А зачем вы 7 мая были в квартире такой-то?". Тут он меня поймал. Потому что он спрашивал о той квартире, где было свиданий с "Котиком" ...
Я видела, что я сейчас запутаюсь и будет мне конец, и чувствовала, что надо сделать что-нибудь особенное. А надо сказать, что нас вызывали вдвоем с мужем ... и вдруг мне мелькнуло ... Я сказала ему тихонько: "Удалите мужа...".
Он под каким-то предлогом выслал Владислава... Когда, мы остались одни, я стала сильно плакать и сказала, что, если он меня не выдаст мужу, то я все скажу... Он обещал, и я ему созналась, что у меня в этой квартире было любовное свидание с Владимиром Александровичем, и что Иван Дмитриевич покровительствовал нам...
После этого мы стали как бы друзьями... Он мне сказал, что Иван Дмитриевич и Владимир Александрович - честнейшие люди, но что над ними повисло обвинение в злостной спекуляции и так как это карается очень строго, то они и сбежали... Но на самом деле Чрезвычайной Комиссии известно, что они не виноваты и что им надо вернуться, чтобы себя обелить... Больше в этот день ничего не было. Он отпустил меня домой, на следующий день он ко мне приехал...
Тут опять была масса разговоров, я еще больше плакала. И немножко стала возмущаться Владимиром Александровичем, что он меня бросил и ничего не сообщил, и что я не знаю даже адреса. И даже я стала чуточку сомневаться, любит ли он меня... А если любит, то, вероятно, постарается увидаться, хотя бы это и грозило опасностью. Потом я настойчиво спрашивала, может-быть он настоящий спекулянт, так я не хочу иметь с ним дела... Он меня разубеждал и говорил, что В. А. честнейший человек... В конце концов, я согласилась помогать ему в его деле "обеления В. А. и И. Д." и сказала, что сделаю все возможное, чтобы как-нибудь отыскать след В. А. Но перед этим я устроила бенефис слез и повела его к иконе.
- Да, ведь, он жид?.
- Нет, русский... Я его заставила клясться перед иконой, что он никакого зла Ив. Дм. и Вл. Ал. не сделает. Он говорил: "Да почему вы так о нас думаете?". Я ответила: "Вы все-таки чрезвычайка, вы людей убиваете и пытаете" ...
Он мне клялся, что никого они не пытают уже больше... Так продолжалось несколько дней... Наконец, он стал уже нетерпеливый ... некоторое время мне удавалось смягчать его тем, что я ездила с ним кататься по Французскому бульвару (у него своя лошадь), потому что он почему-то был убежден, что Ив. Дм. живет, где-то на Французском бульваре. Про каждого высокого седого он спрашивал: "А это не Иван Дмитриевич?". А я дрожала: а вдруг я действительно вас увижу и выдам, - он ведь мне в самое лицо смотрел... и ловил выражение ...
Наконец, он мне сказал, что, если я до такого-то дня ничего не сделаю, то меня арестует, а если я сбегу, арестует мужа... Тогда я стала думать о том, что надо услать куда-нибудь мужа... Это удалось, он получил командировку. А я... мне очень помогло то письмо, которое вы мне написали ... Оно было так написано, что я могла показать ему. Он был очень обрадован, узнав, что Вл. Ал. просит свидания ... Я написала вам письмо, назначая свидание, и ему показала ...
Свидание было назначено в одном скверике... Я сидела, как дура, на скамейке три часа... Я насчитала, что вокруг меня было семь сыщиков... Один из них одно время даже cел на ту же скамейку, на которой я была, и из кармана его торчал револьвер... Конечно, никто не пришел, и он страшно рассердился... Но я ему сказала, что, если он будет сажать таких дураков-сыщиков, которые будут садиться на ту же скамейку, то Вл. Ал. совсем не придет, потому что он-то не дурак: он, наверное, был, но увидел мой антураж и ушел. И теперь, наверное, будет мне не верить. И опять плакала. Он очень ругался и говорил, что с "этими болванами" ничего нельзя сделать...
- Ну, и так далее... Все это продолжалось в этом духе... То он заставлял меня приходить к себе, то ко мне приходил ... То он мне верил, то начинал подозревать ... Труднее всего мне было изображать, что я - дурочка... А на этом все шло ... Между прочим, этот человек....
- Он идейный, по-вашему?
- Идейный? .. нет ... Но он и не продажный ... Между прочим, я видела, как он сам себе рубашку стирал... У него не было много денег ... Но честолюбец ... упрямый ... и без всякой жалости... О, я дрожала ... он бы всех, всех вас расстрелял... совершенно спокойно... Страшный человек.
- Как вы думаете, - они пытают по-прежнему?
- Нет... не думаю ... не из жалости ... а просто сочли, должно быть, невыгодным ... Я страшно боялась, что они будут меня пытать. А вдруг я не выдержу... мне даже не хотелось, чтобы мне сообщили ваш адрес ... Но нет... видимо, у них другие способы, более совершенные ... Раз он рассердился, вышел из себя и сказал:
"Знаете что, я несколько месяцев буду работать, но я их поймаю всех ...". Они думают о нас, что мы - сильнейшая организация... Они не знают, что у нас нет денег. Между прочим, он знает про ваше письма "высшим представителям советской власти"... Он мне сказал: "Иван Дмитриевич с нами в переписке"...
- Почему же они ничего не ответили, не напечатали?
- Не верят... боятся ловушки... Они думали, что, если они это напечатают, то подадут кому-то условный знак, которого вы хотите... Они ни за что не могут поверить, что вы придете... Между прочим ... Эфем жив ... Я знаю наверное... Они его держат под страшным секретом, но одна дама, которую выпустили из чрезвычайки, его видела, с ним говорила. Он совершенно помирился со своей участью ... и готов к смерти... Но бодр.. и всех там поддерживает...
- Как-то они меня позвали на Екатерининскую, No 3... Там у них было что-то вроде вечеринки...
- Зачем же они вас позвали?
- Дело в том, что он мне все-таки верил... Но другие, видимо, над ним смеялись... И вот он привел меня, чтобы им показать, чтобы и они убедились, что я дура... Это был вечер!.. Там и жены их были и любовницы ... И эти были, "заграничные жиды" ... они действительно- заграничные ... Они из Германии ... Даже по-русски плохо говорят. Одного из них зовут Макс... Ах, это был вечер, пили вино ... играли ... веселились... я думаю, что через этик дам можно было бы кое-что сделать. .. им легче всего всунуть взятку ... им хочется одеваться ...