Едва поставив свою подпись под Англо-ирландским мирным договором в декабре 1921 года, Коллинз отправил другу мрачное письмо: «Я подписал себе смертный приговор». Его слова оказались пророческими. Тело Коллинза отвезли обратно в Корк и после морем переправили в ирландскую столицу. 28 августа состоялись похороны. Гроб с телом Коллинза поместили на лафет и торжественно провезли по улицам Дублина. Его предали земле на кладбище Гласневин. Через месяц после убийства основные сражения прекратились, хотя вооруженные конфликты продолжал вспыхивать в некоторых районах страны весь оставшийся год и в начале следующего. Официально гражданская война в Ирландии закончилась в мае 1923 года, когда ИРА объявила о прекращении огня. Но тень войны еще долго не покидала Ирландию, определяя всю ее политику в XX веке. В 1948 году судья и политический деятель Кингсмилл Мур написал: «Даже в наши дни ирландскую политику в основном определяет раздор 1922 года между охотниками и жертвами». Его слова отзвуками гремели и в последующие десятилетия. Сегодня две главные ирландские политические партии по-прежнему – Фине Гэл и Фианна Файл, две стороны, отголоски войны столетней давности.
Весь этот джаз
Если десятилетие 1920-х годов не все называют «ревущими двадцатыми», то почти все согласны, что это «век джаза». Говорят, что это выражение придумал Фрэнсис Скотт Фицджеральд. И хотя оно звучало и прежде, именно Фицджеральд внедрил его в общественное сознание, в 1922 году выпустив сборник рассказов «Сказки века джаза». Джаз звучал на фоне многих знаменательных событий 1920-х годов, в особенности в Америке. Не все, впрочем, разделяли восторг по отношению к нему. Доктора предупреждали, что джаз вреден для здоровья. И правда ли, что «синкопы толкают на путь греха», как выразился один журнал? Многие так и думали. Издание Ladies’ Home Journal организовало настоящую антиджазовую кампанию. Его редакцию весьма тревожило, что джаз ответственен за падение нравов, и в дрожь бросало от этих танцевальных движений: «Все эти извивания и сластолюбивые призывы!» Журнал призывал «запретить джаз на законодательном уровне». Писатель и дипломат Генри ван Дайк называл джаз «абсолютной какофонией – разновидностью музыки, которую изобрели черти, чтобы мучить слабоумных». Но ни Ladies’ Home Journal, ни ван Дайк, родившийся в 1852 году, не могли понять духа времени. Джаз не был предназначен ни для матрон из среднего класса, ни для семидесятилетних джентльменов. То была музыка молодых, звуки послевоенного поколения – и они боготворили джаз. Уже гремели многие великие имена в его истории: Кид Ори, Сидней Беше, Коулмен Хокинс, Фэтс Уоллер. Начинали карьеру Дюк Эллингтон и Каунт Бейси. Белая публика уже получила «разбавленную» версию афроамериканского джаза, благодаря таким белым бэнд-лидерам, как Пол Уайтман. Они зачастую были более популярны, чем их чернокожие коллеги. Уайтман даже имел наглость заявлять, что благодаря его музыке джаз перестанут воспринимать как «варварские мотивы и какофонию из джунглей».
Как обычно и бывает, самое значительно событие года, связанное с джазом, практически никто не заметил.
Писатель Кевин Джексон назвал день 8 августа 1922 года, «пожалуй, самым важным днем в истории джаза». Именно тогда один молодой корнетист из Нового Орлеана сел на поезд и отправился из своего родного города в Чикаго. Звали корнетиста Луи Армстронг. Ему был всего двадцать один год, однако он уже был известен в Луизиане, в особенности популярен на речных пароходах, курсировавших по Миссисипи. Армстронга пригласили присоединиться к Creole Jazz Band Кинга Оливера. «В Чикаго я прибыл к одиннадцати часам вечера, – позже напишет Армстронг. – Я глядел во все глаза, прильнув к окну. Любой с первого взгляда бы понял, что я деревенский».
Вступив в джазовый оркестр Оливера Кинга, Армстронг вскоре освоился на новом месте. Его потрясло качество музыки, исполняемой в барах и клубах Чикаго. Он-то думал, что это Новый Орлеан – американская столица джаза! Но теперь пришлось пересмотреть свои представления: «Мне было страшно выбежать перекусить: боялся пропустить хорошие ноты», – признавался Армстронг.
В том же самом августе на Бродвее состоялась премьера «джазовой» оперы Джорджа Гершвина. И то была не «Порги и Бесс», намного более известная: ее впервые поставили в 1930-х годах. Нет, речь идет о «Блюзовом понедельнике» [15]. Опера входила в ревю «Скандалы Джорджа Уайта» 1922 года, и впервые зрители ее услышали 28 августа. Гершвину скоро исполнялось двадцать четыре года. Прежде он работал на импресарио Джорджа Уайта, а потом получил предложение написать оперу, которая потеснила бы с подмостков «Шаркай дальше», прошлогодний хит, где участвовали чернокожие артисты. Либретто для оперы Гершвина сочинил Бадди Де Сильва.
«Блюзовый понедельник» – одноактная история о том, как игрока застрелила ревнивая возлюбленная. Все персонажи в опере – афроамериканцы, однако – немыслимый по нашим временам кастинг! – все роли исполняли блэкфейсы [16]. Зрителям постановка не понравилась. На Бродвее не были готовы видеть историю двух обреченных влюбленных в декорациях Гарлема [17]. Уайт понял, что «Блюзовый понедельник» не отвечает его запросам, и снял оперу с репертуара после первого представления. Через несколько лет ее переименовали в «135-я улица», сделали переоркестровку и в концертном исполнении показали в Карнеги-холле. Но истинное ее наследие – в так называемом «симфоджазе»: «Блюзовый понедельник» проторил дорогу более поздним работам Джорджа Гершвина, таким как «Рапсодия в стиле блюз» и «Порги и Бесс».
Рейд в Инглвуде
В 1920-е годы Ку-клукс-клан в Соединенных Штатах расширял свое влияние и набирал сторонников (см. главу «Ноябрь»). И хотя наиболее могущественен он был на Глубоком Юге, поддерживали его идеи даже некоторые жители Калифорнии, где 7 августа состоялся публичный процесс над тридцатью семью его членами. Произошло это в городе Инглвуд в округе Лос-Анджелес, и причиной стали события, произошедшие несколько месяцев назад.
Клан планировал напасть на дом Фиделя Эльдуайена, где он жил с семьей: считали, что Эльдуайен – бутлегер, торгующий некачественным спиртным, от которого один человек скончался, а другой ослеп. Рейд начался неладно: выяснилось, что белых плащей на всех не хватает. Участникам приказали смастерить маски из собственных платков. Скрыв лица на скорую руку, отряд ворвался в дом Эльдуайена, связали его вместе с его братом Матиасом и стали угрожать расправой. Сосед Эльдуайена, услышав шум и увидев толпу людей с лицами, покрытыми платками, встревожился и позвонил местному констеблю Медфорду Б. Мошеру. Констебль не ответил. Он и не мог ответить, поскольку в данный момент стоял в доме Эльдуайена в одеянии клана. Тогда сосед попробовал дозвониться до городского маршала, и уже это ему удалось. На место событий прибыли двое офицеров на мотоцикле. Их встретили члены клана, потрясая оружием. Краткий обмен выстрелами – и один из членов клана упал на землю смертельно раненый. Это был Медфорд Б. Мошер. Еще двоих его сообщников настигли пули, но те оправились от ран. Они также служили в органах правопорядка.
В понедельник после рейда состоялось дознание. Дали показания обе стороны, включая местного Великого Гоблина по имени Уильям Коберн. (В Ку-клукс-клане любили подобные безумные титулы – как и слова на «к».) Коберн заявил, что в толпе, налетевшей на дом Эльдуайена, никак не могло быть клановцев. Он сам присутствовал, искал их, давал «сигнал Великого Гоблина» – и никто не откликался. Разумеется, ни следователь, ни впоследствии присяжные не нашли его показания удовлетворительными. В начале июня Коберну и еще тридцати шести его сообщникам предъявили обвинение в нападении, похищении и противоправном лишении свободы. Судебный процесс начался 7 августа и очень скоро превратился в драму: один из лидеров клана, слушая показания дочери Эльдуайена, вдруг «забился в конвульсиях». Его пришлось вынести из зала суда. Обвинение стремилось продемонстрировать, что рейд с самого начала производился без всяких законных оснований. Защита возражала, что действия клановцев были справедливо вызваны незаконной продажей спиртного. Присяжные согласились с защитой, и всех подсудимых оправдали. Фиделя и Матиаса Эльдуайенов тут же арестовали самих: их обвинили в нарушении сухого закона, установленного тремя годами ранее. Дело растянулось до февраля 1924 года, но братьев все же в конце концов оправдали.
Смерть газетного магната
Альфред Хармсворт, 1-й барон Нортклифф, умер 14 августа в возрасте пятидесяти семи лет. По словам конкурента, лорда Бевербрука, Нортклифф был «самый великий человек, когда-либо ступавший на Флит-стрит». Без сомнения, Нортклифф сделал для британской прессы больше любого своего современника. Родился он близ Дублина в 1865 году, карьеру начал журналистом, но вскоре решил, что владеть СМИ намного выгоднее, чем писать для них. Едва ему исполнилось двадцать, Нортклифф вместе с братом основал еженедельную газету Answers to Correspondents. В 1890-х годах он купил Evening News, стоявшую на пороге банкротства, и превратил ее в преуспевающее издание. Нортклифф использовал приемы, на то время новаторские: броские заголовки, изобретательно использованные иллюстрации. В 1896 году он основал Daily Mail: она по-прежнему издается в «Нортклифф-хауз» в Кенсингтоне. Премьер-министр лорд Солсбери вначале не оценил издание: «Планктон сделал газету для планктона». Однако тиражи Mail очень скоро взлетели до небес, а Хармсворт только расширил свою пышно разрастающуюся империю, в 1903 году основав Daily Mirror. Через пять лет он окончательно вошел в истеблишмент – купил The Times. Параллельно с этим Хармсворт основал Amalgamated Press – этот издательский дом еще станет крупнейшим в мире. Он выпускал разнообразные издания: от журнала