Уже первая и пока неполная информация об аресте в пограничной черте высокопоставленного сотрудника НКВД привела в движение все подразделения японских спецслужб в Маньчжоу-Го. Вначале беглеца отправили в расположение местного отделения 2-го отдела (разведка) штаба японской армии в г. Хуньчунь. Здесь и начались первые допросы Юсикова Енирифа (так пограничники записали фамилию и имя Люшкова).
Детально расспросив перебежчика и изучив его документы, японцы пришли к выводу — перед ними не шпион, а депутат Верховного Совета СССР, орденоносец, начальник УНКВД по Дальне; восточному краю Генрих Самойлович Люшков. При обыске у чекиста изъяли: служебное удостоверение сотрудника НКВД, удостоверение депутата Верховного Совета СССР, партийный билет и пропуск на XVII съезд ВКП(б), оружие (маузер и небольших размеров браунинг), часы марки «Лонжин», несколько коробок с папиросами, очки с затемненными стеклами, орден Ленина, фотографию жены и приемной дочери, а также деньги: ассигнации по 5 и 10 иен, выпущенные Японским банком, банками Кореи и Маньчжурии, всего на сумму 4153 иены, а также 160 советских рублей[245].
Информация о задержании Люшкова ушла далее, вначале в Сеул,! в штаб Корейской армии. Это сообщение вызвало удивление, руководство распорядились спешным порядком на военно-транспортном самолете привезти беглеца. Вскоре Люшков в обстановке строжайшей секретности и под усиленным конвоем был достав, лен в распоряжение 2-го отдела штаба Корейской армии.
Вот что вспоминал о первых допросах Люшкова бывший на: чальник военной разведки в Сеуле Матасаки Онухи: «Допрос проходил в здании штаба, в комнате для высоких гостей… Люшков. был человеком среднего телосложения, среднего роста, с усика; ми, как у Гитлера, волосы на голове курчавились и были взлохмачены. По лицу генерала (так японцы именовали специальное звание Люшкова. — Прим. авт.) было видно, что возбужден и напряжен. По документам Люшкову было 38 лет, но выглядел он старше. Первый допрос продолжался до ужина и носил формальный характер. Возраст, профессия, мотивировка побега и т. д. Что касается мотивировки побега, то было сказано, что побег продиктован опасениями в связи с чистками по приказу Сталина. После допроса сели за обеденный стол. На ужин была подана традиционная японская пища. Люшков, видимо, оказался голоден и без какого-либо неудовольствия съел все, хотя впервые пробовал японские блюда»[246].
Во время второго допроса Люшков выдвинул условия, на которых он согласен был сотрудничать с японцами. Он требовал обещаний освобождения и возможности выезда в третью страну, возвращения изъятых у него денег, а также выплаты дополнительно 500 тысяч японских иен и обеспечения ему безопасности на весь период пребывания в Японии. Также бывший комиссар ГБ 3-го ранга просил получить подтверждения того, что его семья успела бежать в Финляндию. Если же хоть одно условие не будет выполнено, Люшков обещал держать свои секреты при себе.
Японцы пригрозили перебежчику, в случае молчания он будет либо предан суду за незаконный переход границы, либо депортирован в Советский Союз. На эти угрозы Люшков, как вспоминал Матасаки Онухи: «Не меняясь в лице… сказал, что, если подобное произойдет, японской армии, видимо, впоследствии придется раскаиваться, и спокойно пояснил, что 500 тысяч иен — небольшие деньги по сравнению с затратами на войну в Китае. Я сказал, что сам не уполномочен принять такие условия. В ответ Люшков заявил, что в таком случае не скажет больше ничего до подтверждения его условий. И хотя я убеждал его, что японская армия ничего плохого не сделает, все это напрасно. Поэтому и на втором допросе он ничего не раскрыл»[247]. Тем временем в Сеул прибыл представитель 2-го отдела Квантунской армии подполковник Тацуро Утагава. Он ознакомился с протоколами первых допросов, дополнительно опросил Люшкова и забрал его с собой в штаб Квантунской армии.
В Харбине Люшков практически все время проводил на допросах. Его шантаж японцев оказался бессмыслен, и он был вынужден уступить требованиям своих новых хозяев. Он стал выдавать всю известную ему информацию о военном и политическом положении в Советском Союзе.
Его побег не был спланирован и проходил спонтанно, времени для сбора секретных документов у Люшкова не было. Но беглец оказался хорошо информированным человеком. По служебной надобности он часто знакомился с множеством разнообразных секретных документов (в том числе и по линии военного ведомства).
По данным американского историка А.Д. Кукса, Люшков предоставил следующую информацию: данные о советском военном коде, сведения о деятельности советской резидентуры в Харбине и Токио, о местоположении семи станций радиоперехвата, данные о дислокации штабов армейских корпусов и дивизий, авиационных бригад, укрепрайонов ОКДВА, войск НКВД, баз Тихоокеанского флота и общие данные о численности советских войск на Дальнем Востоке[248].
Японцы так характеризовали ту информацию, которую им сообщил беглец. Вот свидетельство бывшего офицера 5-го отдела японского Генштаба Коидзуми Коитиро: «Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о вооруженных силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях… В полученной… информации нас поразило, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось подавляющим превосходством…». Офицеру японского Генштаба вторил и начальник разведывательного отдела Корейской армии Масатака Онуки: «В его информации было такое, что являлось для нас серьезным ударом. Советская Дальневосточная армия неуклонно наращивала свою мощь, а… японская армия… совершенно не была готова к военным действиям с Советским Союзом»[249]. [Вскоре Люшкова перевезли на самолете в Токио. В японской столице его вначале передали в распоряжение специального отдела безопасности Министерства внутренних дел, а затем вновь вернули военным разведчикам. Для уединенного и безопасного проживания бывшему чекисту был выделен небольшой особняк в токийском районе Кудан. Допросы Люшкова продолжились. Теперь их вели сотрудники специальной группы, состоявшей из представителей военной разведки и иностранного отдела МВД (главным образом специалистов по Советскому Союзу). В даль нейшем эту группу в донесениях японского разведывательного сообщества стали именовать «конторой Кудан», по месту ее постоянного нахождения[250].
Представленные Люшковым сведения позволили руководству; Страны восходящего солнца по-иному взглянуть на планы своего; западного соседа. Японские историки свидетельствуют: данные, бывшего чекиста о том, что Советский Союз намерен дождаться: момента, когда Япония истощит свои силы в борьбе с Китаем, а; затем осуществит нападение на нее, во многом изменили внешне; политические и военные планы императорской Японии.
Самыми насыщенными оказались показания Люшкова, связанные с деятельностью органов НКВД. Он рассказал японцам об организационной структуре советских органов госбезопасности, о формах агентурно-оперативной работы, отдельных моментах деятельности советской агентуры в Маньчжурии, Корее, Китае и отчасти в Японии. Подробных списков советских закордонных агентов Люшков не принес, но те обрывочные сведения об агентуре НКВД позволили провести японцам серию арестов среди китайцев, корейцев и маньчжуров — сторонников Советского Союза.
А тем временем в Москве, Харькове и на Дальнем Востоке шли события совершенно иного порядка. Побег Люшкова вызвал настоящую панику среди руководства Наркомвнудела СССР. Ежов позднее писал Сталину, что «решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: «Ну, теперь нас накажут…» Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время». Слова Ежова подтверждает и начальник 1-го отдела ГУГБ НКВД Дагин, тот, рассказывая своему подчиненному о побеге Люшкова, стал плакать, приговаривая: «Теперь я пропал»[251].
В это же время в Хабаровске шла массовая чистка местных органов НКВД. Вместе с новым начальником краевого УНКВД на Дальний Восток прибыли чекисты, направленные из разных городов СССР — Ленинграда, Москвы, Вологды, Куйбышева и Челябинска. Оказались в «бригаде» Горбача и «северокавказцы» — В.Ф. Дементьев и М.С. Ямницкий. Первый возглавил УНКВД Приморской области, второй стал заместителем начальника УНКВД Дальневосточного края.
В начале июля 1938 года на Дальний Восток с ревизией прибыл первый заместитель наркома внутренних дел М.П. Фриновский. Он прямо «с колес» заявил, чтобы начальники местных УНКВД «в семидневный срок всесторонне подготовились к проведению массовых оперативных мероприятий по изъятию противников Советской власти». По мнению первого зама Ежова «города Дальнего Востока засорены контрреволюционным, а органы НКВД — социально-чуждым элементом… Задача командированных на Дальний Восток чекистов чистить органы НКВД от антисоветского элемента»[252].
В начале июля 1938 года начались аресты «ростовчан» из «команды» бежавшего Люшкова. 2 июля 1938 года был арестован отстраненный от должности еще 13 июня, Г.М. Осинин-Винницкий, 7 июля 1938 года взяли заместителя начальника 4-го отдела УГБ краевого УНКВД А.П. Малахова, затем A.M. Малкевича, М.П. Рысенко, И.Н. Евтушенко, В.П. Крумина. Одновременно чистили и руководство областных управлений НКВД. В июле 1938 года покинули свои посты начальники УНКВД — Амурской области М.И. Говлич, Еврейской АО В.Р. Ларкин, Сахалинской области В.М. Дреков и другие. Вскоре за снятием с должностей последовали аресты и обвинения «в пособничестве врагу народа Люшкову». Так, арестованного начальника пограничных войск УНКВД края Ф.Г. Соколова обвинили в том, что он «…имел близкую связь с Люшковым и способствовал ему в побеге за границу»