[687]. Еще начальник Московского охранного отделения, признанный авторитет в делах секретной агентуры С.В. Зубатов отмечал: «В работе секретного сотрудника, как бы он вам ни был предан и как бы честно ни работал, всегда рано или поздно наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента, вы должны расстаться с вашим сотрудником, выведите его осторожно из революционного круга, устройте на легальное место, исхлопочите ему пенсию…»[688]. Но этот «момент» прозевали не только Артузов, Стырне, Пузицкий, но работавшие рядом с Опперпутом Якушев и Потапов.
Изучив показания Оперпутта-Стауница, руководители западных спецслужб пришли к признанию того, что МОЦР — не что иное, как мифическая организация созданная в интересах советских органов государственной безопасности. Поляки, проведя детальный анализ всей информации, полученной от МОЦР, вывели неутешительный итог: «[Они] имели дело с типичным фактом инспирирования, монархическая организация в Москве, имеющая представителей в Варшаве и других заграничных центрах, является просто организацией советского шпионажа, как по отношению к нам, так и по отношению ко всей русской эмиграции…»[689].
В белоэмигрантских кругах признали, что чекисты смогли нанести самой боевой и организованной организации — РОВС — серьезный упреждающий удар. Но были и другие настроения. Вот как их выразил в письме чекисту B.C. Кияковскому «племянник» Г. Радкович: «Вы запутали лимитрофные штабы и тем самым временно связали им руки. Не запутанных Вы надеетесь застращать. Если эта мера и даст результаты, то лишь временные, да и то далеко не полные. Главного Вашего врага (А.П. Кутепова. — Прим. авт.) несмотря на все усилия, Вы связать не сумели и с этим, мне кажется, что не считаться нельзя… Что дело обстоит далеко не блестяще, Вы понимаете и сами…»[690]. «Проблему» Кутепова ОГПУ сумело решить лишь в 1930 году, когда руководитель РОВСа был похищен в Париже чекистской спецгруппой.
Ответной реакцией РОВС на операцию «Треста» стали попытки проведения в СССР масштабных террористических акций. В роли главных инициаторов выступили А.П. Кутепов и М.В. Захарченко-Шульц. Главным стал лозунг «Мы погибнем, но за нами придут другие. Наше дело не умрет вместе с нами». Привлекли к боевой работе и Оперпутта, который пытался поставить диверсионно-террористическую деятельность, что называется, на широкую ногу. Хорошо знакомый с методами и формами работы ОГПУ, он проводил подробнейшие инструктажи о том, как себя вести в СССР, чтобы не попасть в поле зрения чекистов.
Руководители РОВС, вместо того чтобы развернуть по материалам Опперпута громкую пропагандистскую кампанию о «советском шпионаже», увидели в нем лишь инструктора для подготовки боевых групп. Непродуманность таких действий отмечал соратник Кутепова А.А. фон Лампе: «Опперпута нужно было привлекать в Европу, чтобы дать ему открыть то, что нам неизвестно, а не возвращать его в Россию на гибель или на раскаяние перед большевиками»[691].
В трудах белоэмигрантских исследователей часто встречается утверждение: неудачи боевиков РОВС в 1927 году напрямую связаны с участием в них Оперпутта. Дескать, именно он заманил боевиков РОВС в засады ОГПУ, чем якобы и сохранил себе жизнь. Главное же обвинение звучит так: он, хорошо знавший «…частные квартиры главарей ОГПУ, не направил бомб Захарченко против Менжинского, Артузова, Стырне, Пузицкого и других… Эти адреса [он] предусмотрительно не включил в список, посылаемый Кутепову вместе с боевыми диспозициями»[692]. Автор, писавший эти строки, вероятно, не знал, что тогда адреса частных квартир сотрудников ОГПУ не являлись большим секретом.
Было достаточно открыть адресную книгу «Вся Москва» за 1926 или 1927 г. и обнаружить там домашние адреса и телефоны — А.Х. Артузова (Варсонофьевский переулок, дом 4, кв. 38, тел. 4–34-91), И.И. Сосновского (Малый Знаменский переулок, дом 10, кв. 2, тел. 2–99-11), Я.К. Ольского (Большой Кисельный переулок, дом 8, кв. 25, тел 3–81-43) и других работников КРО ОГПУ. При желании (которого не проявили боевики РОВС) легко устанавливалось местожительство начальника Оперативного отдела ОГПУ К.В. Паукера (Благовещенский переулок, дом 5, кв. 22), начальника Специального отдела ОГПУ Г.И. Бокия (угол улицы Тверской и Охотного Ряда, Дом Советов, кв. 133) и даже самого Ягоды (Кузнецкий мост, дом 5/21, кв. 16). Не являлся секретом и домашний адрес Федорова, он же А.А. Якушев, тот проживал на Арбате, Плотников переулок, дом 12, кв. 1[693].
Переброска боевых групп РОВС в СССР прошла успешно, на этом успехи и закончились. Так, группа Захарченко-Шульца в ночь на 3 июня 1927 года попыталась взорвать на Лубянке одно из общежитий ОГПУ, но чистая случайность спасла от гибели чекистов[694]. Через четыре дня — 7 июня 1927 года — другая группа боевиков бросила две бомбы в один из залов Ленинградского Центрального партийного клуба, где проходило заседание философской секции. Помещение было сильно разрушено, ранены многие участники этого собрания, один из слушателей секции, пытаясь задержать террористов, был смертельно ранен. Боевикам удалось покинуть город, и после восьмичасового перехода они оказались на финской территории.
Органы ОГПУ приняли активные меры к поимке террористов. В КРО ОГПУ всерьез опасались, что, мстя за «Трест», Оперпутт наведет боевиков на квартиры руководящих работников и «…угробит в отместку Артузова и Стырне». Чекисты были готовы к подобному повороту событий. Якушева вывезли из столицы, квартиру Стырне (по словам Б.И. Гудзя «…на Кропоткинской улице, в частном доме, две комнаты — лачуга») взяли под постоянный негласный контроль[695].
Гибелью закончилось отступление «московской» группы боевиков. 18 июня 1927 года в перестрелке с чекистами убит Оперпутт-Стауниц. Захарченко-Шульц и Петере, шедшие отдельно, также наткнулись на красноармейский пост, завязалась перестрелка. Террористы, расстреляв почти весь боезапас, покончили жизнь самоубийством. Вот как описывал очевидец этого события один из очевидцев: «Стоят рядом мужчина и женщина. В руках по револьверу. Они поднимают револьверы кверху. Женщина, обращаясь к нам, кричит: «За Россию!» и стреляет себе в висок. Мужчина тоже стреляет, но в рот. Оба падают»[696].
Чуть ранее описываемых событий 7 июня 1927 года между станциями Ждановичи и Минск попала в аварию автодрезина, на которой ехали заместитель полпреда ОГПУ по Белоруссии И.К. Опанский и руководящие сотрудники ГПУ В.А. Корытов[697] и Федосеенко. Они сопровождали в Минск задержанного на границе польского поручика Яни. Опанский погиб, а Федосеенко и Корытов были тяжело ранены.
В советской печати было заявлено, что авария дело рук кутеповских боевиков. Прояснились обстоятельства гибели высокопоставленного чекиста. Оказалось, что «…на стыке рельсов к ним был привязан тонкой проволокой камень, на который на всем ходу и наехала дрезина»[698]. Крестьяне, вскоре собравшиеся у места крушения, сообщили, что они видели двух неизвестных, скрывшихся в лесу по направлению к границе.
Для малочисленной организации Кутепова потери боевых групп оказались весьма чувствительными. Террор явно не удавался. Действия ОГПУ свидетельствовали о превосходстве перед белыми террористами. Но, тем не менее, акции РОВСа показали, что антисоветски настроенные эмигрантские круги еще способны на совершение активных действий и даже успешная деятельность КРО ОГПУ не гарантирует им «разложение от бездействия», как это предполагали отцы «Треста» Артузов и Кияковский.
1927 год вообще оказался неудачным для советской разведки и контрразведки. Целая серия провалов выявила слабые места в разведывательных и контрразведывательных операциях за рубежом. В феврале 1927 года была разгромлена нелегальная резидентура РУ РККА и ИНО ОГПУ во Франции, возглавляемая членами Французской компартии Жаком Креме и Пьером Прево. Арестам и обыскам подверглось около ста человек. В марте польская контрразведка выявила сеть агентов ОГПУ, возглавляемую бывшим сподвижником Юденича, генерал-майором белой армии Д.Р. Ветренко[699]. Тогда же в Стамбуле была задержана группа агентов, работающих под «крышей» советско-турецкой торговой компании. Турки обвинили в «насаждении шпионажа» сотрудников советского полпредства. Чуть позже в Вене прошли аресты ряда сотрудников МИДа, снабжавших секретной информацией агентов Москвы. В апреле 1927 года в Пекине, в результате полицейского рейда в советское консульство, было изъято значительное количество документов, подтверждающих факт ведения шпионской и подрывной деятельности в Китае. В мае 1927 года уже английская полиция нанесла «визит вежливости» в помещения «Аркоса» и торгпредства СССР в Лондоне. По результатам обыска на представителей Страны Советов посыпались обвинения в «создании шпионских организаций».
Масштабным скандалом закончилось разоблачение еще одного советского агента, на этот раз в Литве — Константина Карловича Клещинского — Клещинскаса (агентурный псевдоним — Иванов-ХИ). Бывший царский офицер, окончивший Академию Генерального штаба, проходивший службу в лейб-гвардии Волынском полку, в Первую мировую войну он попал в немецкий плен. Затем волей судеб оказался в Литве, где поступил на военную службу: инструктор одного из первых литовских воинских отрядов, командир дивизии. К 1920 году Клещинский, награжденный литовским крестом 1-й степени, занял пост начальника Генштаба. Именно ему и еще одному литовскому офицеру (полковнику-лейтенанту Ладиге) командующий 3-м кавкорпусом Г.Д. Гай передал ключи от Вильно, освобожденного советскими войсками. В 1922 году Клещинский вышел в отставку. Как генерал-лейтенант в отставке и доброволец он был наделен значительным земельным участком, стал получать хорошую пенсию, и был устроен на работу в таможню