Вскоре после этого настал момент, когда я сказал себе, что я должен умереть или победить под их знаменами. К этим людям, на борьбу против которых меня послали на самом важном для их врагов участке, я пошел в то время, когда им было еще тяжело, когда они переживали небывалые трудности на фронтах и внутри страны. Знаю хорошо, что масса верных слуг буржуазии откликнется на это письмо, по меньшей мере, утверждением, будто, пойманный с поличным, я просто хочу спасти свою жизнь, или, что еще проще, будто я продался за «большевистское золото». Полагая, что перед теми, кто хоть немного меня знает, мне нет необходимости опровергать такие обвинения. Для остальных будет достаточно того факта, что вместе со мной открыто и добровольно отказались от работы против революции все мои идейные сотрудники, присланные в Россию из Польши, от офицеров до курьерш, и большинство из них еще прочно стоят вместе со мной в революционных рядах, в труде и борьбе, другие же после добровольного акта отказа от борьбы, отдавшись в руки властей, еще не считают возможным перейти к действию. Свободные и никем не понуждаемые, они находятся в состоянии работы над собой, внутреннего перелома, учебы. Ясно, что рано или поздно они пойдут с нами.
Ввиду этого я полагаю, что трудно будет обвинять нас в «обыкновенной шпионской измене» или чем-либо подобном.
Все мы горячо желаем не быть с вами, товарищи и коллеги, в противоположных лагерях, мы желаем, что происшедшие в нас глубокие изменения быстро и полно произошли бы и с вами; мы хотим хоть чем-нибудь помочь нам в борьбе с самими собой, со средой. Это единственная цель моего письма.
И с этой целью я хочу уже теперь ясно и с полным сознанием ответственности за свои действия отметить некоторые обстоятельства, которые чаще всего преподносятся вам, для того чтобы исключить всякое иное отношение к «русскому большевизму», кроме ненависти, презрения и страха, и вместе с тем это будет определенным выражением нашей новой веры и нашего положения.
Советскую Россию с ее коммунистическим правительством, с ее Красной Армией мы считаем великим и могущественным центром мировой социальной революции, пришествие и победа которой не подлежит никакому сомнению и которая является непременным порождением экономических и политических условий, возникших в результате последней капиталистической войны. И наглой ложью международной буржуазии являются всякие измышления о русской революции как о силе, связанной в своих целях и средствах с империалистическими намерениями Германии и царской России, и такой же ложью является утверждение, будто бы большевики хотят соединиться с империалистической Германией, чтобы первым делом уничтожить Польшу и ударить на Запад. Русская революция заключила братский союз с германскими коммунистами, те же ничем и никогда не будут угрожать существованию, независимости и развитию Польши.
Это ложь, будто Красная Армия напала на Польшу, чтобы, как прежняя царская армия, вновь заковать в кандалы польский народ и Польское государство. Напротив, это неопровержимая истина, что Красная Армия подверглась с нашей стороны — со стороны польской армии, позорно обманутой и проданной французско-американским банкирам, — предательскому нападению по всему фронту. Ложью и обманом, базирующимися исключительно на классовой ненависти, является утверждение, будто социалистический строй вообще, а, следовательно, основы государственного строя Советской России, знаменует разорение, голод, нравственное вырождение, экономические и культурные бедствия. Наоборот, коммунистический строй, предоставленный сам себе хотя бы на короткое время, свободный от атак со стороны всего капиталистического мира, быстро поднимет всякое государство до более высокого уровня всестороннего благосостояния, чем до войны при господстве капитализма. Лучшим примером служит именно Советская Россия, которая в начале этого года, окрыленная одной надеждой на прорыв блокады и мир с Западом, начала неимоверно быстро восстанавливать все отрасли социальной и экономической жизни.
Я подробно доносил об этом, исполняя свои служебные обязанности. И, может быть, именно это послужило толчком к тому, что мировой капитализм решил окончательно раздавить Советскую Россию.
Неверно, будто Красной Армией командуют царские генералы Брусилов и другие, желая раздавить Польшу или надеясь после победы на Западе повернуть армию против большевиков и сделаться властелинами объединенной Российской империи. Красной Армией полностью руководят безупречные коммунисты. Брусилов и другие привлекаются к работе только как военные специалисты и советчики. К тому же за этими генералами смотрят настолько тщательно, что ни одному из них не придут на ум планы измены или мести, впрочем, неосуществимые ввиду общих условий. Всякий солдат Красной Армии знает и понимает, что его многолетняя страда окончится в тот момент, когда Польшей перестанут править спекулянты и жандармы, когда Польша перестанет быть в руках кучки банкиров из Лиги Наций орудием удушения революции.
Свободе и независимости Польши, развитию ее национальной культуры и производительных сил не только не угрожает со стороны Советской России гибель, но как раз наоборот: действительная свобода и независимость трудящихся масс, всесторонний расцвет и могущество революционной Польши равным образом необходимы для Советской России, как и для мировой революции.
Польша должна стать пролетарской, и как таковая, она будет свободной, великой и могущественной.
Все, кто не может или не хочет понять этой истины, являются непримиримыми врагами, как революции, так и Польши. С ними мы будем бороться со всей беспощадностью и сметем их со своего пути. Те, кто вовремя поймет, что ход этой революции целиком зависит от того в какие ряды они вольются, с какой стороны баррикады они станут, пусть скорее освобождаются из уз сентиментализма и романтизма и идут к нам и с нами.
Я кончаю это письмо к вам, товарищи и коллеги, напоминаем, что самые могучие революционные бури происходят в душах человеческих. Революция порождает идеи, а человеческая воля и кровавая борьба воплощают их в жизнь.
В ожидании того времени, когда остальные из тех, кто вместе со мной перешел на сторону революции, смогут тем или иным образом снестись с вами, все мы шлем вам искренний солдатский привет.
Игнацы Добржинский (бывший поручик Разведывательного бюро главного командования польской армии).
Опубликовано: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М» 1965 г. т. 3, лл. 163–166).
арестованной Галины Дыбчинской, направленное во 2-й отдел Польского Генерального штаба и перехваченное сотрудниками ВЧК.
Москва, 12 марта 1921 года.
Я не знаю, известно ли Вам что-либо о нас, и поэтому я еще раз напишу все, хотя и писала Вам много писем, но я не знаю, дошли ли они. Начну с начала, т. е. с нашего ареста. После нашего приезда из Нарвы в Псков нас ожидала машина Особого отдела ВНК на вокзале. Было, по-видимому, в отношении нас предупреждение, а также в отношении нашей одежды и т. п. Проводник, с помощью которого мы были арестованы, на другой день исчез. Он, по-видимому, был освобожден. В Особом отделе ВЧК на основании моей одежды и внешнего вида доказали, что я не являюсь Антоновой Ольгой, а являюсь Галиной Дыбчинской. Сказали, что больше они от меня ничего не требуют, так как и без этого все знают.
Хорошо, что они были настолько глупы, что показали мне лист бумаги, на котором были написаны все данные относительно нашей экспедиции, все псевдонимы и 2 печати: одна К. Н. — Ш, другая Главной комендатуры ПОВ. На основании того, что они мне показали, я позднее давала показания, так как дело было безнадежно провалено. Насколько я знаю характер письма (почерк) Вольского, то мне кажется, что это письмо было написано его рукой.
В Пскове я встретила наших трех ребят, которые были арестованы сразу же после перехода границы. Мы были арестованы 19/IX-1920 года, а они 16/IX.
9 октября к нам приехали 2 следователя из ВЧК и повезли нас в Москву. В пути следования выяснилось, что если нас выдал кто-то другой, то все подробности, мелочи, псевдонимы и адреса сообщил Вольский. Он сделал это, по-видимому, в страхе перед смертью. Один из солдат, сопровождавший нас, неосторожно сказал, что Вольский все рассказывает следователям. Поэтому Борейку в пути обыскивали, так Вольский узнал, что у него имеется морфий, которым он хотел отравиться. Поэтому и меня обыскали еще раз, хотя до этого обыски были трижды. Я сумела спрятать 80 тыс. советских, хотя обыски были такими, что не только распарывали пальто и ботинки, но и швы. Кроме денег, во время первого обыска у меня ничего не нашли, так как все адреса и шифры я уничтожила. Когда я в Москве утверждала, что у меня ничего не было, то мне сказали, что у меня было все спрятано в швах и что я все уничтожила. Об этом сказал Вольский. Наконец было бы слишком долго рассказывать о поведении нашего коменданта. Я удивляюсь тому, что, не зная людей, их посылают на такой ответственный пост. Однако так случилось. Дальше.
Естественно, что все это время мы находились в разлуке, и я не знаю, что произошло с остальными. 25 октября 1920 года был вынесен приговор по нашему делу. Свяцкий и я приговорены «к заключению в лагере до окончания Гражданской войны», т. е. до тех пор, пока им не придет в голову, что с нами сделать. Во время последнего допроса Витковский-Марчевский мне сказал, что Навроцкая находится на свободе, так как она коммунистических убеждений. Вольский будет еще сидеть, так как хотят послушать о том, что он еще будет рассказывать, когда иссякнет правда. Борейко повесился 29 октября 1920 года. Свяцкий и я попали в Андроньевский концентрационный лагерь, где мы находимся до сих пор. Здесь я узнала, что Борейко жив. Но теперь снова ходят слухи, что он повесился. Чему я должна верить, я не знаю. Знаю, что однажды он хотел повеситься, но его сняли. Затем были слухи, что он выдал очень много адресов, и поэтому в Москве было арестовано около 90–95 человек, преимущественно поляков. В дороге себя держал безобразно, походил на сумасшедшего, чем на нормального человека. Навроцкая действительно находится на свободе. Она один раз приезжала ко мне с Витковским. 11 декабря 1920 года вышла замуж за Кароля Роллер-Чиллек. Сейчас вместе с Добржинским выехала в Киев, где в конце января был провал ПОВ. Вольский в настоящее время сидит либо в «ОО» (Особом отделе. — Прим. авт.), л