Бухарина и Алексея Рыкова, что и будет сделано 27 февраля, еще до окончания пленума. Спустя год с небольшим они появятся в качестве обвиняемых на последнем и важнейшем из московских показательных политических процессов, а 15 марта 1938 года будут расстреляны. Когда в день открытия заседания Бухарин и Рыков вошли в зал, кроме Иеронима Уборевича и секретаря ЦИК Ивана Акулова руки им никто не подал. За шесть дней до пленума Николай Иванович, не получая ответа ни на одно из своих писем в Политбюро и Сталину, где страстно отвергал свою причастность к любой враждебной деятельности, от отчаяния объявил голодовку. У ослабевшего Бухарина закружилась голова, и он упал на ковер в проходе, ведущем в президиум.
Какой была атмосфера истерии в стране, которой поддались и вроде бы неглупые старые большевики, говорит такой факт: член ЦК Иосиф Пятницкий, придя с пленума домой, сказал жене, как Бухарин «лежал среди всех, обросший бородой, в каком-то старом костюме, на полу; все уже смотрели на него как на смердящий труп». Сталин бросил в зал: «Бухарин объявил голодовку. Николай, кому ты выдвигаешь ультиматум, Центральному Комитету? Проси прощения у него».
Бухарин на встрече с рабоче-крестьянскими корреспондентами
С докладами «Об уроках вредительства» выступили трое: Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович и Николай Ежов. Молотов заявил, что вся страна наводнена врагами и что борьбу с ними нельзя вести обычными средствами. Необходимо создать «тройки», или особые совещания. Каганович поведал о борьбе с врагами в своем наркомате путей сообщения, изложил первые, «пробные» результаты: «Мы в политаппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек. С транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 1415 белых офицеров, 285 вредителей, 433 шпиона». Ежов тоже долго говорил о врагах и в конце произнес: «За несколько месяцев не помню случая, чтобы кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей инициативе позвонил бы и сказал: “Товарищ Ежов, что-то мне подозрителен такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком”. Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих людей». То есть нарком внутренних дел бросил в глаза собравшимся совершенно недвусмысленную угрозу. Но никто из проголосовавших потом за принятие специального постановления, которое обязывало ведомство Ежова «довести дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных элементов до конца с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности», не осознал, что многие из них становятся заложниками НКВД.
Еще одним важнейшим событием февральско-мартовского пленума 1937 года стало выдвижение Сталиным его знаменитого и зловещего тезиса о том, что «по мере продвижения к социализму классовая борьба будет обостряться». А между прочим, всего двумя месяцами ранее он говорил, что в стране построен социализм и тем самым уничтожена почва, на которой произрастают враждебные элементы. По настоянию Сталина в резолюции пленума был внесен специальный пункт о том, что «тюремный режим для врагов Советской власти (троцкистов, зиновьевцев, эсеров и т. д.) – нетерпим. Он больше походит на принудительные дома отдыха, чем на тюрьмы. Допускается общение, сношения письмами с волей, получение посылок и т. д.». До сих пор так и не обнародован самый первый документ – распоряжение Сталина применять к подследственным пытки, но можно с уверенностью сказать, что он появился на свет и был разослан на места или сразу после закрытия пленума, или даже во время его работы.
В работе пленума принимали участие и коммунисты РККА, избранные XVII партсъездом членами ЦК ВКП(б) (Клим Ворошилов, Ян Гамарник, Иона Якир), кандидатами в члены ЦК (Василий Блюхер, Семен Буденный, Антон Булин, Александр Егоров, Иероним Уборевич; Михаил Тухачевский находился в отпуске и в работе пленума ЦК не участвовал). Кроме того, в качестве гостей на Пленуме присутствовали такие известные военачальники и политработники, как Иван Белов, Яков Алкснис, Владимир Орлов, Петр Смирнов, Борис Фельдман, Александр Седякин. Из всей этой головки военно-партийной элиты своей смертью умрут лишь Ворошилов и Буденный. Гамарник уже через три месяца покончит с собой, Блюхера забьют до смерти в тюрьме, остальные будут расстреляны как «заговорщики и шпионы». Будут репрессированы и многие другие участники пленума (Иван Акулов, Иосиф Пятницкий, сам Ежов). Участники переломного пленума – своеобразного инструктажа по «выкорчевыванию» всех «недостойных», они не только не возражали, не только не сопротивлялись гибельному курсу, но и активно поддерживали этот курс. Как знать, может, в свой предсмертный час многие из них относили к себе слова песни времен Гражданской: «Мы сами копали могилу свою…»
24 февраля 1937 года:
На второй день работы пленума КЦ ВКП(б) Молотов и Каганович выступили с яростными обвинениями против Бухарина. Бухарин ответил резко: «Я не Зиновьев и Каменев и лгать на себя не буду». «Не будете признаваться, – тут же зло ответил ему Молотов, – этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем – сознаетесь!» («Вот где мышеловка!» – говорил Бухарин вечером жене.) «В НКВД есть люди, которые, прикрываясь авторитетом партии, творят невиданный произвол», – продолжал Бухарин. «Ну вот, мы тебя туда пошлем, – вмешался Сталин, – ты и посмотришь…» Возможно, в этот же день, возможно, на следующий, Бухарин, уже поняв, что ему грозит, написал свое знаменитое письмо «Будущему поколению руководителей партии», заставил свою молодую жену Анну Ларину выучить его наизусть, а оригинал сжег. Вскоре арестовали и Анну Михайловну; их годовалый сын попал в детдом.
Анна Ларина пронесла в своей памяти письмо мужа через 17 лет тюрьмы, лагерей и ссылки и в 1961 году, когда пересматривались процессы 1930-х годов, впервые передала его в ЦК. Ей сказали, что вопрос о реабилитации Бухарина будет решен в ближайшем будущем, однако тогда ни Бухарина, ни Рыкова не реабилитировали. Н.С. Хрущев говорил: «Я сам знаю, что они ни в чем не виноваты, но пока не время…» А «не время» заключалось в следующем. По неписаным правилам КПСС, «ошибаться» могли лишь отдельные ее руководители; сама же партия не ошибалась никогда: пересмотреть решения пленума означало страшную вещь – усомниться в законности решений партии. Реабилитация пришла только в 1988 году; Анна Михайловна дожила до этого времени.
27 февраля 1937 года:
На четвертый день пленума ЦК ВКП(б) А.И. Рыкова и Н.И. Бухарина пригласили на заседание комиссии пленума, посвященное их «делу». Под охраной в зал заседания ввели Сокольникова и Радека, которые стали обвинять Бухарина и Рыкова в контрреволюционной и антигосударственной деятельности. Измученный невыносимой обстановкой враждебности и политической изоляции, продолжавшейся уже в течение полугода, Бухарин не выдержал. Ему почудилось, что сейчас во всем разберутся, и он со слезами на глазах произнес сильную и эмоциональную речь. Реакция на нее в зале была достойна пера Шекспира.
Из стенограммы заседания:
«Бухарин. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился… потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не могу выстрелить из револьвера, потому что скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии, а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете? (Смех).
Ворошилов: Подлость! Типун тебе на язык. Подло…
Бухарин: Но поймите, что мне тяжело жить.
Сталин: А нам легко?»
На предложение председателя комиссии А.И. Микояна чистосердечно признать свое «участие в антигосударственной деятельности» Бухарин ответил решительным отказом. В датированном тем же днем «Протоколе Комиссии ЦК по делу Бухарина и Рыкова» были зафиксированы предложения 35 членов Комиссии. За предложение: «Исключить из партии, предать суду с применением расстрела» высказались Николай Ежов, Дмитрий Мануильский, Николай Шверник, Александр Косарев и Семен Буденный. «За исключение и предание суду, но без расстрела» проголосовали Николай Антипов, Никита Хрущев, Матвей Шкирятов и Павел Постышев. «Прошло» получившее большинство голосов лицемерное предложение Иосифа Сталина: «Исключить из состава ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б), суду не предавать, а направить дело Бухарина – Рыкова в НКВД». Бухарин и Рыков были арестованы тут же, сразу же после окончания заседания. Бухарина и Рыкова после громкого политического процесса расстреляли 15 марта 1938 года. Из 35 членов Комиссии 14 вскоре были также репрессированы.
На призывы Сталина к усилению бдительности немедленно откликнулась советская пресса. В этот день в передовице «Правды», центрального органа ЦК ВКП(б), говорилось: «Коммунист-молчальник, знающий о происках врага и не ставящий об этом в известность свою организацию, уже не коммунист, а пособник врага». Посыпалось бессчетное число доносов – за подписью и анонимных. Когда-то по указу Петра Великого анонимные письма должны были сжигаться рукою палача, а в первом в мире государстве рабочих и крестьян с середины 1930-х и в течение почти 50 лет миллионы людей не могли отмыться от анонимных наветов.
1 марта 1937 года:
Как следовало из речи Вячеслава Молотова на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), к 1 марта по статьям о контрреволюционных преступлениях в аппаратах 21 наркомата было осуждено: по Наркомату тяжелой промышленности – 585 человек, по Наркомату просвещения – 228, по Наркомату легкой промышленности 141, по Наркомату путей сообщения – 137, по Наркомату земледелия – 102 человека.
В. Молотов, кстати, на пленуме гневно обрушился на руководителей предприятий и ведомств, которые «не ведут еще настоящей активной борьбы по разоблачению вредительства». Его призыв «выкорчевывать» вредительство и решение Политбюро от 2 июля 1937 года «Об антисоветских элементах» положило начало волне массовых репрессий в СССР. По указанию Сталина 30 июля 1937 года Н. Ежов издал секретный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию кулаков, церковников… и других антисоветских элементов». Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило приказ. На репрессирование была составлена разнарядка и разослана на места. Свердловская область, например, должна была репрессировать 10 тысяч человек, из них – 4 тысячи расстрелять, 6 тысяч приговорить к 8-10 годам лагерей. В 1938 году еще обязали расстрелять 2 тысячи человек. На местах разнарядку, как и всякий план, тогда старались перевыполнить. Жертвы террора были лишены права на защиту, судилища были закрытыми.