И, когда уже казалось, что невероятнее этого ничего больше не произойдет, случилось еще кое-что, отчего, разведчик, вообще, стал щипать себя за руку. Причем делал этого со всей силой, на которую был только способен. Похоже, его знаменитое самообладание все-таки изменило ему.
— А теперь…
Этот самый друид смог удивить его до глубины души. Он стал показывать на оружие и предметы экипировки своих учеников.
— Снимите оружие! В этом испытании вы должны обойтись без всего чуждого духам Леса, иначе от них не будет помощи. Ты пойдешь без ножа, — друид шел вдоль строя и время от времени показывал на кого-то из учеников, заставляя его лишиться оружия и или части амуниции. — Ты снимай маскхалат, ты — валенки…
С отвисшей челюстью, Судоплатов смотрел, как предпоследний боец, коренастый якут, беспрекословно начал разуваться. Снял валенки и аккуратно положил их перед собой. Сам же ногами в портянках встал в снег с таким видом, словно на ногах у него была самая удобная и теплая обувь, какая только может быть. И на лице ни один мускул не дрогнул.
— А теперь, порадуйте духов Великого Леса своей добычей, — ухмыльнувшись, друид махнул рукой в сторону леса. — Огонь будет гореть ровно двое суток, чтобы обогреть тех, кто справится задание. Идите…
И те так рванули, что только снег во все стороны полетел.
Придя в себя, Судоплатов на «деревянных» ногах пошел к костру. Голова, как чумная была. Кровь с такой силой бухала в висках, что самого себя не слышал. Перед глазами все эта дикая картинка стояла с босоногими и невооруженными бойцами, которых бросили на врага!
— Ты… — шаг за шагом он подходил ближе, дрожащей правой рукой при этом стараясь вытащить пистолет из кобуры. Желание пристрелить этого чертового колдуна было таким, что полностью захватило его. — Мать твою, ты что делаешь? Колдун хренов, совсем спятил с жаренных мухоморов или что ты там жрешь⁈ Ты что сделал с ребятами⁈ Загипнотизировал? Они же все там передохнут! Их, как тараканов передавят! Ты понимаешь, что к немцам с батальоном соваться нужно, не меньше? В твоей башке совсем мозгов не осталось⁈
За пару шагов до друида пистолет все же удалось вытащить из неудобной кобуры. Только направить его на цель не успел.
— Я тебя, как бешенного пса, пристрел…
С яростью прошипел разведчик, снимая оружие с предохранителя. Успел и представить, как снова и снова жмет на курок, как пули дырявят тело этого психа.
Но его вдруг что-то сильно бьет в грудь! Ба-ах! С хрустом тело отбросило назад, прямо в лапы ели, чуть смягчившей удар. Пистолет неведомой силой вырвало из рук и зашвырнуло куда-то в стороны, а его самого приподняло над землей.
— Ты забыл, человек, с кем говоришь⁈ — Гвен держал мужчину, как беспомощного куренка, на вытянутой руке. — Забыл⁈
Глаза друида, мгновение назад бывшие совершенно обычными, вдруг засветились зеленоватым замогильным огнем.
— Я ДРУИД!
Безвольно повиснув, Судоплатов с ужасом смотрел на тянущиеся к его шее гибкие еловые плети. Словно канаты с густо посаженными на них иголками, они обвили сначала его ноги, потом и руки. С каждым мгновением давили все сильнее и сильнее, пока, наконец, боль стала невыносимой.
— Я ДРУИД! Я голос Великого Леса! Я тело Великого Леса!
С жутким треском вокруг них затряслась земля, покрываясь глубокими трещинами. Из них, выбрасывая в воздух куски промерзлой земли и льда, вырывались хлысты корней и тут же наполняли воздух свистов ударов.
Я ДРУИД, человек! И никогда этого не смей забывать! Никогда…
Выплюнув эти слова, парень разжал руку. Тело ничего не соображавшего Судоплатова тут же рухнуло вниз и застыло безжизненной кучей.
Поздним вечером тихоходный У-2 в рванной раскраске осторожно крался в глубоком немецком тылу. Летчик время от времени начинал планировать, чтобы растянуть горючее. Дополнительный бак был уже давно сброшен, а партизанских костров как не было, так и нет. Кто знает сколько было еще лететь?
— Товарищ Владимиров, надо садиться, — летчик развернулся в сторону двух пассажиров, что, плотно прижавшись друг к другу, сидели позади. Орать приходилось во весь голос, иначе на такой высоте было просто не докричаться. — Бензина самые крохи остались. Считай, на одних парах идем. В любой момент двигун колом встанет.
Товарищ Владимиров, а точнее комиссар государственной безопасности 2-го ранга Меркулов, махнул рукой. Мол, поступай, как знаешь.
Летчик тут же головой уткнулся вниз, высматривая подходящую площадку. Под ними, как на грех, сплошным покровом тянулся лес. Ни единого просвета не было на десятки верст в разные стороны.
— Есть, есть, товарищи! — не сдержал радости летчик, когда в темноте сверкнули огоньки костров. — Держитесь, сейчас немного потрясет…
И уже в полголоса добавил:
— Или много… Это как пойдет. Топлива-то, вообще, нема.
Старенький биплан наклонился и стал планировать в сторону горящей огненной стрелки.
— Пошла, пошла, родимая! — с силой потянул на себя руль летчик, заставляя машину чуть приподнять нос. — Пошла…
И вскоре самолет оказался на земле, медленно скользя на лыжах вдоль стоявших стеной деревьев.
— Прибыли, товарищи, — летчик первым вылез на крыло самолета с автоматом в руках и начал осматриваться по сторонам. — Смотрите-ка, у них кто-то раньше нас сел, — чуть дальше от них из темноты проступал силуэт какого-то самолета. — А вон и встречающие…
Из-за деревьев, действительно, показались темные фигуры в маскхалатах.
— Москва⁈ — крикнул пароль первый из «хозяев».
— Минск! — улыбнулся летчик, спрыгивая с крыла в утоптанный снег. — Как же я рад вас видеть! Думал, что не дотянем! На последних каплях бензина ползли. Уже парашюты приготовили…
Замерзших гостей прямо здесь напоили душистым травяным настоем из немецких термосов, и только после этого повели в лагерь. Оба молчаливых военных, что держались особняком, с любопытством оглядывались по сторонам. Летчик, вообще, крутил головой, что самолет пропеллером, совсем не замолкая при этом:
— Ого-го, братцы, техники тут у вас⁈ Один, два, три, четыре… Считай на целый батальон!
Свет фонариков, которыми они подсвечивали себе путь, то и дело выхватывал из темноты кургузые морды грузовиков. Густо покрытые инеем, они казались доисторическими животными, застывшими во льдах вечной мерзлоты. За ними, укрытый со всех сторон, прятался самый настоящий немецкий бронеавтомобиль с торчавшим сверху стволом пулемета.
— Мать вашу! — ахнул летчик, споткнувшись на ровном месте. Прямо на их пути стоял танк. Не узнать эту громадную башню с рубленными гранями и гаубичным стволом было просто не возможно. — Клим Ворошилов, чтобы его!
Но главное их ждало в землянке, куда как раз и направлялись сопровождающие.
— Учитель, ждет вас, — партизан замер у утопавшей в снегу землянки, произнеся при этом очень странную фразу. «Гости» даже решили, что они ослышались. — Проходите…
Вдруг дверь отворилась, пропуская вперед высокого человека в серой форме. Когда же он выпрямился, то свет фонарика высветил на его плечах золотые немецкие погоны — генеральские погоны!
— Сука! — летчика аж перекосило в лице. — Немец! Б…ь, еще один!
Следом из землянки показался еще один человек в форме немецкого генерала.
[1] Имелся ввиду погон штабс-офицера (майор, оберст-лейтенант, оберст), которые из-за особого переплетения серебристого шнура назывались гусеницей.
[2] Погоны, украшенные переплетенным шнуром золотистого цвета, носил исключительно генеральский корпус.
Глава 24
Несколько теней скользнуло между деревьями. В тишине морозного утра раздался осторожной хруст подмороженного снега. Из-за узловатого дубового ствола выглянула волчья морда, вся покрытая шрамами. Вожак был матерый, немало уже поживший по волчьим меркам, оттого и осторожничал.
Подняв морду к небу, долго и шумно принюхивался. Что-то тревожило его, а что именно, понять не мог. Ощущался какой-то странный запах, с которым он еще ни разу не встречался. Оттого его охватывало то любопытство, то тревога, то беспокойство. Зверю одновременно хотелось и спрятаться, забившись в какой-то овраг, и броситься вперед в поисках неведомого противника.
За его спиной все это время повизгивал от нетерпения молодняк. Стая уже вторые сутки была на ногах, но так ничего и не поймала. Звери уже начинали огрызаться друг на друга, словно проверяя власть вожака стаи.
— Р-р-р, — что-то почуяв, вожак присел на лапах. Сейчас напоминал сжатую пружину, готовую в любой момент с силой распрямиться и бросить его тело вперед. — Р-р-р.
Тот странный запал, что вызвал его беспокойство, становился все сильнее и сильнее. Вожак вертел мордой и с шумом втягивал воздух, пытаясь понять, где находился его враг. Рычал негромко, с угрозой, показывая желтоватые клыки. Глядя на него, ощетинилась и остальная стая. Три волчицы и четверо молодым волков глухо рычали, били себя по бокам хвостами и скалили клыки.
— Р-р-р…
Вожак сделал несколько шагов вперед и застыл у дерева. Странный запах сводил его с ума, заставляя дрожать от нетерпения. Жутко хотелось наброситься на жертву, вцепиться ей в горло и рвать, пока не прольется горячая кровь.
Только никого чужого вокруг не было. Совсем никого.
Порыкивая, волк встал на здание лапы и когтями стал с силой драть кору, разбрасывая во все стороны ошметки от нее. Делал это с остервенением, жуткой злобой.
И в этот момент прямо с дерева свалилось нечто, источавшее тот самый, сводящий с ума, запах. Покрытая лохматой мешковиной, образина с легкостью схватила волчару и швырнула его в сторону. Сразу же бросилась в сторону остальных волков, расшвыривая их в разные стороны, как беспомощных кутят.
— Хр-р-р-р-р! — раздавался низкий горловой звук, заставлявший искалеченных волков отзываться жалобным скулением. — Хр-р-р-р! — огромная темная фигура, покрытая непонятными лохмотьями, настигала разбегающихся волков и разрывала на части. В стороны били тугие струи крови, окрашивая снег в ярко-алый цвет. — Хр-р-р!