Он и ученикам не сказал всей правды. Они еще ученики и были не готовы узнать истину. Со временем все должно измениться, но не сейчас. Пока только он знал все, что скоро произойдет.
— Все лишь во благо Живого Леса…
Этот мир был сильно болен, возможно, даже неизлечимо болен. Неживое все сильнее и сильнее наступало на живое, убивая первородных духов и «выпивая» магию до самой последней капли. Разве мог истинный последовательно Живого Леса оставаться безучастным свидетелем всего этого? Конечно, же нет!
— За этими мэллорнами поднимутся новые. С новой весной они достигнут зрелости и выпустят первые семена, которые разнесутся по этому миру до самых его дальних закоулков. И придет срок, когда неживое начнет отступать перед живым. Все вернется на круги своя…
Ведь, прежде он друид, верный служитель Живого Леса, и лишь потом человек, и лишь потом часть этого мира. И он будет «играть» в местные игры, притворяться его частью, зная, что скоро все изменится. Неживое падет и мир снова вернется к своим истокам.
Глава 26
Партизанский лагерь.
Снова в самой большой землянке отряда было шумно, весело. Под вечер, когда с многочисленными делами было покончено, сюда опять прибежала целая толпа мальчишек и девчонок — сироты и дети погорельцев с окрестных деревень, спасенных партизанами за последнее время. Расползлись в ожидании по лавкам и нарам и теперь оттуда одними глазенки сверкают. Ждут, значит, когда командир отряда начнет рассказывать разные интересные истории, что стало уже традицией.
Если присмотреться к полумраку, то в самом углу можно было заметить и пару — тройку взрослых. Тоже пришли послушать необычные легенды и сказки, которые командир рассказывал. А почему бы и нет? Что взрослый человек никогда ребенком не был? Когда кругом смерть и холод, душа все равно к хорошему, доброму тянется. Хочется хоть на час или два забыться, от всего страшного и жуткого отвлечься.
Командир же так рассказывал, что заслушаешься. Иногда кажется, что он все это своими собственными глазами видел. Хотя, глупости, конечно. Ведь, только в сказках по тенистым лесам бродят единороги с необычной серебристой шкурой, а в горах в глубоких пещерах живет самый настоящий дракон, способный испепелить целое село. Словом, красиво рассказывал.
— … А сегодня хочу поведать вам о самой главной тайне тех далеких земель, про которые мы говорили вчера.
Гвен заговорщически прищурился, всем своим видом показывая, что сейчас расскажет им что-то очень и очень важное. Выдерживая паузу, он медленно подошел к небольшой печурке и подбросил туда пару чурбачков. Затухающее пламя тут же отозвалось жадным гудением и треском. Мол, давай еще, еще.
— Эта тайна хранилась в племени из покон веков. Никто уже и не помнил тех, кто стоял у ее истоков. Слишком много времени прошло с той поры. Однако, каждый из хранителей знал, что нет на белом свете более важного, чем эта тайна…
Ребятишки уже подрагивали от нетерпения. Очень им хотелось узнать, какую-такую тайну имел ввиду командир отряда. В возбуждении они смотрели широко раскрытыми глазами, невольно сжимали пальцы в кулачки.
— Все хранители, как один, клялись, что не выдадут чужим людям эту тайну. Ведь тогда на их земле нарушится равновесие и разрушится сложившийся порядок вещей. Горе придет в их дома, перестанут родиться дети, иссохнет земля и реки.
Взрослые тоже начали выказывать нетерпение. Один из партизан, крупный дядька с лысый головой, даже стал локтем товарища в бок толкать. Мол, о чем это командир толкует? Чего резину тянет? Что там за тайна такая?
— А скрывали от всех они тайну меллорнов — живых деревьев, которые наполняли землю особой энергией жизни. Внешне они ничем особым не отличались от других деревьев. Не знаю особых примет, обязательно пройдешь мимо, так ничего и не заметив. Весной они также одевались в плотный покров из зеленой листвы, осенью — его скидывали. Лишь одним они выделялись среди остальных деревьев.
В землянке «висела» такая тишина, что ее можно было ножом резать. Казалось, ребятишки даже дышать перестали, так их захватила новая история.
— … Все рядом с ними оживало — гуще росли лесные травы, ярче цвели ромашки, с охотой резвились дикие звери. Бывалые охотники, что не боялись забираться в самую гущу дремучего леса, примечали, что у некоторых деревьях даже дикие волки становятся ручными, домашними. Лисы и зайцы начинают ластиться к человеку так, словно век подле него жили. У тех же, кто был болен, все проходило: треск в голове, колики в животе, бельмо в глазах.
Видя впечатлившихся слушателей, Гвен еще понизил голос.
— Главное же было в другом. Мелорны лечили саму землю, наполняя ее невиданной силой.
Много еще интересного, красочного парень рассказывал об этих деревьях: и о приключениях древних рыцарей, путешествующих в поисках семян драгоценного мелорна; и о могущественных друидах, охраняющих священные рощи с живыми деревьями; и о жестоких войнах, бушевавших из-за мелорнов. Красивый рассказ полностью захватывал ребятишек, заставляя их возбужденно переговариваться, переспрашивать и смеяться.
Однако еще больше Гвен не стал рассказывать, многое от них утаив. Ведь, не древними легендами были его рассказы, а самой настоящей былью. Слушая его красочные истории, никто и не догадывался, что все это уже пришло сюда.
— Скоро все начнется, — оставшись один, бормотал друид. На столе прямо перед ним лежала карта, по которой он водил пальцем. Здесь же был и синий карандаш, которым Гвен отмечал особые места. На карте синело уже больше двадцати точек, к каждой из которых отправился один из его учеников. — Места выбраны…
Каждый из учеников направился туда, где совсем недавно отгремели страшные бои — Барановичи, Глухая Падь, Берковская застава, Хатынь, Ивенец, Кровель. В каждом из этих сел и поселков жуткой смертью умерло много людей.
Места были отобраны такими не спроста. Специально выбирались так, чтобы семечко мелорна сразу пошло в рост и не тратило время на сбор сил. Ведь, известно, что места великих сражений и битв еще долго хранят энергию Некроса, которая так требуется саженцу мелорна. Неслучайно, сажая живое дерево, друиды совершали жертвоприношение.
В трех километрах от Кобрина, где проходили бывшие оборонительные позиции 131-го стрелкового полка Красной Армии. Пехотные части здесь прикрывал город с запада.
Яков, вымазавшись, как черт, вжимался в грязь. Накрытый сверху маскировочной накидкой, напоминал сейчас чуть выступающий бугорок прошлогодней пожухлой травы. По-другому никак: немецкая колонна как раз по дороге ехала.
— …Похоже, все здесь остались, — шептал он, чувствуя, как ком подступал к горлу от увиденного. — Никто не ушел.
В полуразрушенной траншее, что змеилась в паре шагов от него, виднелись тела бойцов, лежавших именно там, где их и застала смерть. Одни были присыпаны землей и лишь угадывались по контурами сапог или ботинок. Другие глазели на окружающий мир пустыми глазницами черепов или сверкали белыми костяками развороченных животов. От третьих оставались лишь части тел. Значит, полк почти в полном составе здесь в землю лег, раз даже похоронить павших не смогли.
— А эти суки ржут…
Со стороны проезжающего грузовика с немецкими солдатами раздался громоподобный взрыв хохота. Кто-то из немцев перевесился через борт со спущенными штанами, показывая голый зад. Веселились.
Рука Якова сама собой скользнула в карман и вылезла оттуда с ребристой «лимонкой». Осталось лишь резко вскочить и, размахнувшись как следует, запулить гранату вслед последнему грузовику. И попал бы, без всякого сомнения.
— Черт… Суки…
Кусая губы, он крепко зажмурил глаза, стараясь успокоиться, унять дикое возбуждение. Ведь, ему никак нельзя было выдавать себя. Подорвав гранатой грузовик, он сорвет задание. А этого никак нельзя допустить.
— Я все сделаю, учитель. Все сделаю, — прошептал Яков, так же медленно убирая «лимонку» обратно в карман. — А вот потом за все спрошу с немца…
В таком положении — в грязи и почти не шевелясь — пришлось лежать еще несколько часов. Когда же начало темнеть и дорога опустела, он начал присматривать нужное место для посадки семян.
— Учитель сказал, что для семени подойдет не каждое место. Его нужно почувствовать…
И мужчина начал ползти вдоль траншеи, внимательно осматриваясь по сторонам и стараясь не издавать лишних звуков. Не ровен час, немецкий патруль появитсяи его заметит. В такой тишине любые звуки далеко разносятся, поэтому нужно ухо востро держать.
— Где же это место? Скоро окончательно стемнеет и, вообще, ничего не разберешь, — бормотал Яков через какое-что время безуспешных поисков. Тело, окончательно потеряв остатки тепла, уже окоченело и, совсем, не желало двигаться. — Может до утра пересидеть?
Идея была совсем не плоха. Можно было забиться в какую-нибудь нору, переодеться в сухое и вскрыть последнюю банку тушенки. Тут же требовательно заурчавший живот явно был не против такого предложения.
— Ладно.
Яков хотел было встать на корточки, но земля под его ногами вдруг исчезла и он рухнул куда-то вниз. Хорошо, успел руки растопырить, а то бы голову зашиб. Обошлось, к счастью.
— Мать вашу, блиндаж! — потирая занывший бок, Яков стал оглядываться по сторонам. — Точно наш блиндаж.
Над головой торчали размочаленные бревна, видно, пострадавшие от взрыва. Прямо под боком остатки патронного цинка, в котором сиротливо лежало с десяток патрон. Чуть дальше в темноте угадывался стол из снарядного ящика, а рядом с ним лампа из снаряда от сорокапятки.
— Вот тебе и нора, укрытие, — ухмыльнулся Яков, хватая смятую гильзу. Решил зажечь. Вдруг получится. Здесь все равно огонь никто не увидит. — Смотри-ка, там и керосин вроде остался. Живем…
Чуть взболтал самодельный светильник, щелкнул зажигалкой и над гильзой взвился робкий огонек. Продрогшие пальцы сами собой к нему потянулись, чтобы хоть немного ощутить тепла.