— Где она, я тебя спрашиваю? — кожаный планшет с картой хлестко попал по щеке солдата. Того аж с сторону мотнуло. Вполне мог и с ног свалиться, если бы не был готов. — Видишь? Здесь деревья, там деревья, везде деревья! Дальше, вообще, не проехать. Тут же пару лет уже никто не ездил! Какого черта ты выбрал именно эту дорогу⁈
Разозлившийся лейтенант схватил за шкирку водителя и начал его головой тыкать в разные стороны, показывая подступающий к дороге лес. В конце концов, придя в ярость, вообще, бросил солдата в грязь.
— Ахтунг! Поворачиваем обратно! Едем до первого перекрестка! — Мессер развернулся к грузовику, который наконец-то вытолкали из исполинской ямы. Подходя ближе, махнул солдатам грузиться в кузов. — Быстро! Быстро! Через два часа мы уже должны быть в лагере… Черт, откуда тут вода? Быстрее, скоро здесь будет настоящее болото!
… Но в лагере отряд лейтенанта Отто Мессера не появился в лагере ни через два, ни через три часа. Через сутки с момента последнего сеанса радиосвязи командование дивизии направило на поиске целую моторизованную роту, усиленную двумя бронеавтомобилями и одной танкеткой. С воздуха район патрулировало два разведывательных FW 189, широко известных у советских бойцов под характерным именем «рама». Летчики буквально по верхушкам деревьев «ходили» в надежде обнаружить хоть какие-то следы потерявшихся солдат.
За шестеро суток, в течение которых продолжалась поисковая операция, было «прочесано» более ста квадратных километров территории, допрошены жители семи деревень. Однако, поиски не увенчались успехов. Отряд лейтенанта Мессера в количество семидесяти трех человек, как в воду канул. Обнаруженные на одной из лесных дорог следы двух грузовиков и одного бронеавтомобиля ситуацию так и не прояснили. Их удалось проследить лишь до обширного болота, в котором следы и терялись.
Нечто подобное, только исподволь, осторожно и неторопливо, происходило почти по всей северо-восточной Белоруссии. Но из-за того, что многочисленные пропажи солдат и военной техники, исчезновения интендантских отрядов и карательных ягд-команд происходили в зонах ответственности разных военных и гражданских администраций, общая картина происходящего до поры до времени ни у кого не вывязывала тревоги и беспокойства. Все в той или иной степени списывалось на тыловую расхлябанность, случайность и редкие вылазки партизан.
Только с каждым днем масштабы странных исчезновений и необъяснимых происшествий становились все более и более широкими, начиная выходить за рамки не учитываемой погрешности.
…
Из докладной записки лейтенант Фогеля из 101-ой пехотной дивизии: «23 апреля рядовой первого класса Г. Маерс пропал в ходе передислокации роты из с. Иванов Лог в районной центр Барановичи. Отсутствие Маерса было обнаружено во время привала и сразу же организованы поиски. Прочесывание леса не дало никаких результатов…».
…
Из журнала боевых действий штаба полка 4-го полка службы связи: «24 апреля отделение связистов под командованием капрала Г. Пабста было направлено в район железнодорожной станции Клопово для организации пункта связи. По истечению отведенного на работу срока связь не была восстановлена. Направленный на место патруль на дрезине не обнаружил никаких следов связистов. Проведенный в окрестностях поиск не дал результатов…».
…
Из дневника полковника Ф. Беккера из 252-го полка СС: «… 25 апреля в 18.00 последний раз выходила на связь ягд-команда капитана Р. Гауса. В соответствии с ранее разработанным планов егеря производили поиск диверсионных групп большевиков в окрестностях города Замичи, где ранее был запеленгован выход в эфир незарегистрированного передатчика. На 30 апреля ягд-команда пропустила восемь основных сеансов связи и три дополнительных сеанса…».
…
Из донесения начальника штаба 43-й моторизованной дивизии: «27 апреля 1942 г. во время бомбардировочного налёта на дивизионную колонну пропал без вести командир 43-й моторизованной дивизии генерал Э. Браун вместе с офицерами штаба полковником К. Штаубе, полковником В. Груберром. По словам адъютанта, как только началась бомбардировка, генерал вместе с офицерами укрылся в лесном овраге. Организованные поиски не дали каких-либо результатов…».
Село Новые Выселки, около двухсот верст на запад от районного центра Барановичи
Ешту Карпович, староста затерянного в лесной глубинке села, многое повидал за свои семьдесят с гаком лет. Хорошо прочувствовал и доброту пшеков в двадцатых годах, когда паны пришли в эти места устраивать свои законы. До сих пор на его спине красовались следы от плети, которой его, тогда уже зрелого мужика, попотчевал проезжий шляхтич за неуважение. Мол, как это так, немытый белорус перед ним, дворянином, шапку не ломает?
Помнил он и местных батек-анархистов, разбойничавших в здешних лесах вплоть до двадцать первого года. Те за салом и горилкой любили поговорить о самостийности, крепком хозяине и мужицкой правде. Когда же упивались вусмерть, то превращались в животных из леса: грабили, убивали, насиловали.
Про немца, что пришел к ним в сорок первом году, староста тоже имел свое собственное мнение. Поначалу все ему было по нраву. Даже радовался, что у земли объявился настоящий хозяин — рачительный, грамотный, строгий. Не рвань подзаборная в одни штанах на голое тело, как у большевиков. Из самого Берлина приезжал смотреть эти земли настоящий господин в хорошем костюме, дорогом плаще и настоящем котелке на голове. Говорил умные правильные слова про свержение жидовской власти красных, про порядок и спокойную работу. Но после все кверху ногами повернулось. Оказалось, что не ровня они всем им. Белорус для немца, что пес блохастый или телок неразумный. Белорус, говорили немцы, должен много, прилежно работать и славить великого фюрера. Кто же слово против говорил, то к стенке ставили. Вот такой порядок и был все это время.
Теперь же еще начиналось. Только Ешту понять не мог, хорошее это или плохое. Слишком уж странными и непонятными были изменения. Для этого он и собрал сегодня сход жителей. Как говорится, одна голова думает хорошо, а две еще лучше.
— Ну, друзе, поздорову всем! — Ешту коротко поклонился родичам. Ведь, по-хорошему, большая часть жителей в той или иной степени была ему родней. С одного корня все вышли. — Поговорить треба по важному делу, оттого и собрал всех.
Внимательно оглядел стоявших перед ним баб и мужиков. Больше полутора сотен взрослых собралось на майдане. Впереди, как и всегда, крепкие хозяева. Прямо напротив угрюмо насупился Иржи-кузнец, прямо в прожжённом фартуке и неумытой роже заявился. Справа от него Вацлав-шорник, скалит щербатый рот. Похоже, думает, что снова община у него лошадей для пашни будет просить. Чуть дальше, опираясь на клюку, стоит бабка Матрениха, закутанная в десять платков и платьев. Знахарка, везде свой нос сунет… Словом, все тут были.
— Хочу о будущем поговорить…
Произнес эти слова и замолчал. Больно уж странно они прозвучали. Ведь, на своих собраниях они больше о практичных делах говорили: о чистке старого родника, о потраве чужих угодьев на лугу, о починке общественных бортей, о горилке на продажу, и многом другом, что руками пощупать можно. Сейчас же о таком речь завел, словно батюшка в церкви.
— Чаво, чаво, дядюшку Ешту? О щах? А чаво о них гутарить? — с самого края тут же отозвался Кирька по прозвищу Блазень, то есть дурень или простак. Хозяин, прямо сказать, так себе. Хозяйство у него на ладан дышит. Но поговорить всегда рад. — У меня Фроська такие щти варганит, просто чудо! Никто больше таких не дела…
Вдруг кто-то отвесил ему звонкий подзатыльник и щикнул еще в придачу. Мол, помалкивай лучше.
Староста кивнул в ту сторону с благодарностью. Чесать языком о глупостях сейчас никак нельзя было. И без того хватало, о чем говорить.
— Все к тому идет, что скоро немца погонят отсель. На рынке уже второй месяц гутарят про то, — продолжил Ешту после тяжелого вздоха. — Сами тоже должны видеть. Нервенным он стал. В нашем медвежьем углу, вообще, больше не появляется. Почитай уже больше месяца ни одного патруля не видели. Полицаи и те побегли все в город. Чую не с проста это… Один хозяин уйдет, другой придет.
Народ затаил дыхание. Вести, сказать честно, не самые простые. Что теперь будет, застыл в глазах у каждого из сельчан вопрос. Кто придет вместо немца? Или никто не придет? А если придет, как жить тогда? Веру в доброго хозяина они уже давно потеряли.
— А можа без хозяев обойдемся? — снова подал голос Кирька, протиснувшись в передний ряд. Весь взъерошенный, как кочет после драки, он с прищуром глядел на старосту. Всегда любил Ешту чем-то подковырнуть. — Что сами не смогем? Мы и сами с усами. Немцы вона сколько всяго отдавали: и сала, и мяса, и молока и яиц. Они там жрали в три горла, а мы лапу сосали. Сами проживем!
Кто-то из толпы тоже что-то похожее пробормотал. Правда, большая часть мужиков и баб продолжала хранить молчание. Все на старосту в ожидании смотрели. Может привыкли его слушать, а может и думали еще.
— Замолчи, дурень! — рявкнул потерявший терпение Ешту, махнув рукой на возмутителя спокойствия. — Ты что ли без хозяина обойдешься⁈ Посмотри на себя! Взглянуть без слез страшно. Молчи уж!
Возмущенно засопев, Кирька пролез на свое место. Не стал ничего отвечать. Почувствовал, похоже, что еще пару лишних слов и может снова по роже получить. Староста ведь не сдержан был, мог и ударить.
— Знаете же, что свято место пусто не бывает. На всякое место свой хозяин обязательно найдется. Были у нас австрияки, потом пшеки, за ними большевики. Будьте покойны, после немца тоже кто-то придет. Может Советы, а может еще кто-то новый…
Он снова замолчал, качая головой.
— Люди тут гутарят, что кое-кто еще объявился, — народ снова превратился в одно большое ухо. — Слушали, наверное? — староста кивнул в сторону лесу, со всех сторон обступившего их село. На окраинах огромные дубы едва не нависали над крышами домов. — По деревням и хуторам ходят люди в темных хламидах и называют себя хранителями Великого Леса. И много удивительных вещей творят… Кое-кто хотел с ними повздорить, кулаки почесать. А теперь плачут.