в-третьих, сообщили комсоставу западных округов, до командиров подразделений включительно, точное время начала войны – 3–4 часа 22 июня;
в-четвертых, о неизбежности нападения Германии в ближайшие дни приказали сообщить рядовому составу приграничных округов (что, однако, выполнили далеко не везде).
Однако эти важнейшие мероприятия были проведены отнюдь не по инициативе командования Красной армии.
20 июня советское правительство получило резкий отказ Гитлера принять наркома иностранных дел СССР Молотова в Берлине. А такая реакция Гитлера в сложившейся ситуации была равнозначна объявлению войны.
Это событие – безусловная причина, чтобы отменить некоторые ограничения в боеготовности, введенные утром 20 июня, и снова объявить тревогу в войсках. (Или подтвердить действие приказов, отданных 18 июня, как это сделал, к примеру, командующий ПВО СЗФ.)
Но задачи войскам указывают в директивах и приказах. Следовательно, в ночь с 20 на 21 июня войска получили директиву, которую по справедливости следовало бы назвать «Директива о боеготовности № 1». Но поскольку этот номер занят, то мы условно будем ее называть «Директива 20.6».
По предыдущим приказам наркома обороны, отданным 12 и 18 июня, войска выводились на позиции, определенные планами прикрытия, под видом учений, выхода в полевые лагеря и т.п. О том, что войска идут на войну, тщательно скрывалось даже от командиров (хотя кое-где это нарушалось). Теперь же всей массе командиров прямо сообщили, что будет война, и назвали точные день и час ее начала!
Еще больше она отличалась от пресловутой «Директивы № 1», принятой по настоянию Тимошенко и Жукова вечером 21 июня. Наверняка можно утверждать, что положение «не поддаваться на провокации» в директиве от 20.6 не только не было определяющим, но и сколь-нибудь существенным, а главной ее задачей была боеготовность войск. Сапер Чернов из ПрибОВО и пограничник Андреев из ЛВО в один голос утверждают, что к вечеру 21 июня должна была подготовлена эвакуация семей из приграничной зоны. Это командиры не только разных округов, но и разных наркоматов (министерств) – НКО и НКВД. Одинаковая реакция комсостава разных наркоматов и округов показывает, что войскам Красной армии и НКВД из Кремля, от председателя СНК поступил одинаковый приказ.
В течение дня 21 июня семьи были информированы (мы еще вернемся к этому), что ожидается нападение Германии, и собраны к вечеру для эвакуации. Но если тот, кто отдавал приказ вечером 20 июня, на тот момент в первую голову был озабочен проблемой не поддаваться на провокации, то такого он точно бы не позволил! Тут ставилась под угрозу вся скрытность – в массовом порядке вдоль всей германской границы могли разнести то, о чем накануне не только не писали, но и вслух не давали говорить! А если бы народ после этого, спасаясь от надвигающегося бедствия, в панике бросился в тыл? Попробуй тогда сохрани скрытность и предотврати провокации! Все это не могло не вызвать сильного недовольства, а то и противодействия у руководства Наркомата обороны. Такая директива отдавалась явно вопреки его желанию.
Таким образом, уже к утру 21 июня все было ясно, и пресловутая жуковская «Директива № 1», которая, как нас долго убеждали, наконец-то ввела какую-то «боеготовность», была совершенно не нужна.
Теперь давайте попробуем определить, когда «Директива 20.6» появилась на самом верху – то есть в Кремле, прежде чем уйти оттуда в Наркомат обороны и далее, в войска. Вот здесь уже вполне подойдет сравнение с принятой вечером 21 июня «Директивой № 1». Если верить Жукову, ее написали в кабинете Сталина около десяти часов вечера. А в войска она реально стала поступать в четвертом часу утра. То есть время прохождения ее из Кремля, от главы Правительства, до командования приграничных армий составило приблизительно 5–6 часов.
А 20 июня войска стали получать приказы уже где-то в двенадцатом часу ночи. Командующий ПВО СЗФ отреагировал на него своим приказом в 23.30, в 3-й армии такой приказ появился ближе к двенадцати ночи 20 июня. Если для прохождения директивы нужно было 5–6 часов, то от главы Правительства, т.е. Сталина, она ориентировочно вышла, самое позднее, часов в 6 вечера 20 июня 1941 года. Запомним это время.
Но прежде чем продолжить исследование дальнейших событий в Красной армии, имеет смысл рассмотреть ситуацию утром 21 июня в 4-й армии ЗапОВО, опираясь при этом на изложенные выше факты и выводы.
Утро 21 июня в 4-й армии
Бывший начальник штаба 4-й армии Л.М. Сандалов в своих мемуарах весьма подробно описал субботний день 21 июня: «Я особенно отчетливо и ярко представляю себе все, что делал в субботу, 21 июня 1941 года: с кем встречался, о чем говорили, куда ходил и ездил»320.
Давайте прочтем его воспоминания с учетом того, что мы уже знаем об этом дне, и уточним, что он при этом нам не договорил, когда пересказывал разговоры с сослуживцами, а что передал верно, но на что до сих пор никто не обратил внимания.
Слово Л.М. Сандалову:
«Утром, как только я прибыл в штаб, командующий протянул мне телеграмму:
– Начальник штаба округа сообщает, что для участия в армейском опытном учении сегодня в Брест приедут представители из округа и из Наркомата обороны. Надо встретить их и устроить. А мы с начальником боевой подготовки едем сейчас на полигон и еще раз все там прорепетируем. Предупредите командиров соединений и частей, чтобы завтра к восьми часам на полигоне были все, как один…».
И сразу для нас сюрприз – по всей границе войска, предупрежденные о том, что война начнется завтра, должны находиться в боеготовности, а тут – телеграмма из округа о каких-то учениях завтра утром! Почему?
«После отъезда командующего ко мне зашел полковник И.В. Тутаринов – начальник штаба механизированного корпуса.
– Генерал Оборин в течение нескольких дней проверял танковую дивизию в Бресте, а я – другую в Пружанах, – сообщил он. – Должен сказать, что постепенно дивизии эти начинают становиться дивизиями не только по названию.
Во время нашей беседы с Тутариновым в мой кабинет заглянул по какому-то поводу Шлыков (член Военного совета 4-й армии. – Г.С.). Начальник штаба мехкорпуса, обращаясь скорее к нему, чем ко мне, продолжал:
– В народе, да и среди войск, не прекращаются слухи о готовящемся вторжении немцев. Какие у вас имеются на этот счет данные из округа или из Москвы?
– Кроме известного вам Заявления ТАСС, ничего нет, – ответил Шлыков.
– Коль скоро округ и Москва назначили на завтра учение на Брестском полигоне, надо полагать, ничего угрожающего не предвидится, – попытался я ободрить Тутаринова.
Однако, как мне показалось, Тутаринов отлично понимал, что мы и сами не очень-то спокойны. Он заверил нас, что на учение все командиры соединений и частей мехкорпуса прибудут непременно, и ушел явно неудовлетворенный».
То есть не только в этот день, но и вообще с 14 июня не только предупреждений о предстоящей войне, но и просто важных новостей в штаб 4-й армии не поступало. Сандалов был информирован не меньше Коробкова со Шлыковым и наверняка больше сапера Чернова из стройбата УНС-89. Но, обратите внимание, врать от своего имени он не стал, а предпочел сообщить эти, мягко говоря, неточные сведения устами своих давно погибших камрадов.
«Расставшись с Тутариновым, я предложил своему заместителю по политчасти батальонному комиссару А.В. Дюльдину и начальнику связи полковнику А.Н. Литвиненко поехать вместе со мной в Буховичи проверить наш командный пункт. Утро выдалось теплое. Путь пролегал по живописному берегу реки Мухавец. Яркое солнце делало заливные луга и зеленые рощи необыкновенно нарядными, праздничными. Тревожное настроение постепенно испарилось.
…В Пружанах мы прежде всего посетили старый аэродром. Командир истребительного полка майор Н.В. Акулин доложил:
– Два дня назад полк получил два новых самолета МиГ. Все остальные – устарелые истребители с пулеметным вооружением. Бетонированная полоса еще не готова.
На мой вопрос, когда покинул аэродром штурмовой полк, Акулин ответил:
– По распоряжению округа штурмовой полк сегодня утром в полном составе перелетел на полевой аэродром в район Высокое. У них тоже есть новинка – получили пару самолетов Ил-два…».
То, что Сандалов коснулся авиации, – весьма кстати, потому что много чего интересного про нее мы уже знаем. А Сандалов к этому добавил, что 74-й штурмовой авиаполк 10-й авиадивизии в то утро перелетел на полевой аэродром в Высокое. Значит, некоторые части утром 21 июня все же проводили перебазирование и рассредоточение авиации.
«С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. Встретивший нас начальник штаба дивизии полковник Н.Н. Болотов сообщил, что проволочная связь с Буховичами восстановлена. Вскоре приехал и командир дивизии полковник С.И. Богданов.
– Полки дивизии проводят к юго-западу от Пружан тактические учения, – доложил он. – Вернутся в Пружаны только завтра утром.
Мой заместитель и начальник связи армии возвратились из Пружан в Кобрин, а я с Богдановым поехал в район учений – к селению Поддубно. Даже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подготовки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.
…Под Кобрином я заглянул на второй наш старый аэродром. Там командовал полком майор Сурин.
– Вчера на станции Тевли мы выгрузили из эшелона двадцать новых самолетов Як-один, – сообщил он приятную новость. – Сейчас приводим их в боевое состояние. А летчики, умеющие летать на этих машинах, приедут завтра пассажирским поездом. Кроме новых самолетов, в полку имеется 60 истребителей “чайка”.
Со старого я поехал на новый кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.