Итак, после приказа из Москвы в ночь на 21 июня две дивизии 4-й армии из четырех к утру занимали свои боевые позиции. А теперь посмотрим, что в войсках приграничных округов произошло дальше.
Откат-2
После того как в ночь на 21 июня войска вновь были приведены в боевую готовность, музыка в ее честь в Западном и, отчасти, Киевском округах, играла недолго. К 16 часам дня, когда Сандалов вернулся в штаб армии, командиров частей и соединений уже не уговаривали, а заставляли отменить боеготовность своих войск.
К 18 часам авиаполки ЗапОВО, как им было приказано в шифровке № 962/ш, о своей боевой готовности в Минск так и не доложили.
В 16 часов 21 июня командир 10-й авиадивизии полковник Белов прилетел в 123-й истребительный авиаполк, чтобы провести совещание с командирами полков (тема понятна – завтрашняя война). На аэродроме его уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев с новостью:
«– Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и запрещении отпусков – отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовкой.
– Как так? – удивился. – Ничего не пойму.
– Ну что ж, нет худа без добра. В воскресенье проведем спортивные соревнования. А то мы было отменили их. В 33-м истребительном полку все подготовлено.
– Нет, Семен Иванович! Давайте эту шифровку не будем доводить. Пусть все остается по-старому…»322.
Причем летчиков заставили отменить не только приказ о боеготовности, но даже довольно безобидный приказ об отмене отпусков.
Можно понять Белова, насколько ему не хотелось отменять готовность своих частей ввиду очевидности предстоящего нападения немцев. Но доводить шифровку до частей ему все же пришлось.
Из журнала боевых действий 10-й сад323:
«21.6.41 15.00 Пом. нач. оперативного отделения дивизии капитан Островский по телефону «ВЧ» (Кобрин – Минск) получил устное указание от полковника Тараненко следующего содержания: “Шифртелеграмму о приведении частей в боевую готовность отменить. Частям продолжать летную тренировку и командирскую учебу с повышенной готовностью”. Это устное приказание было подтверждено шифртелеграммой за подписью полковника Тараненко.
21.6.41 17.00. Устное приказание командующего ВВС ЗапОВО было доведено частям диизии и в 17.00 шифртелеграммой начальник штаба дивизии в штаб ВВС ЗапОВО донесено: “Части дивизии находятся в состоянии лагерной службы с повышенной готовностью, часть самолетов, которая не мешает производству плановым полетам, оставлены рассредоточенными. Меры маскировки в целях учебы не сняты. (Федульев)».
Обращает на себя внимание, что сначала в 15.00, как и в сухопутных войсках (о которых чуть позже), было получено устное распоряжение об отмене готовности, а вслед за этим якобы пришла и шифротелеграмма аналогичного содержания. Но если она вообще и приходила, то, скорее всего, значительно позже, поскольку и в 17.00 боеготовность частей дивизии отменяли со ссылкой на устное приказание командующего ВВС округа.
Однако это были еще цветочки. Чуть позже командующий авиацией Копец со своим начальником Павловым сделали вовсе плохо укладывающееся в голове.
В июне 41-го лейтенант С.Ф. Долгушин, ставший потом известным асом, служил в 122-м истребительном авиаполку 11-й смешанной авиадивизии. Полк базировался на полевом аэродроме Новый Двор, километров в 20 от границы. В 12–15 километрах по другую сторону от нее, на аэродроме Сувалки, базировалась немецкая истребительная авиагруппа. Пилоты нашего полка регулярно вели разведку немецкого аэродрома. Делалось это так: летчики взлетали парой и летели вдоль границы, стараясь не пересекать ее. Один следил за воздухом и ориентирами на земле, чтобы не залететь к немцам, а второй в бинокль рассматривал немецкий аэродром (в ясную погоду с высоты он хорошо был виден) и считал немецкие самолеты. Обычно в Сувалках было около 30 истребителей. Но в последние дни перед войной число самолетов там стало резко расти. Поэтому командир полка приказал летать на разведку дважды в день. И к 21 июня пилоты насчитали около двухсот немецких самолетов. Причем кроме истребителей Ме-109 и Ме-110 там появились бомбардировщики Ю-87, Ю-88 и Хе-111.
После полета пилоты составляли отчет об увиденном и отправляли его дальше по команде. В конечном итоге отчеты попадали на стол Копеца. Видимо, Копец с Павловым решили убедиться в этом своими глазами, для чего сделали вылазку на самую границу. И вот какие выводы они из этого сделали.
С.Ф. Долгушин рассказывает исследователю из Гродно Василию Бардову:
И вот в субботу [21 июня] прилетел Павлов на Ли-2 и с ним Копец. Командир дивизии Ганичев прилетел на своем И-16…
Когда прилетели они (Павлов с Копцом) – мы только вернулись со свежими разведданными. Обрабатываем все это дело. Подходит машина эмка, и нам говорят: «Садитесь, ребята»… Привезли нас в штаб полка – в это имение Бобра-Велька: аэродром, за ним липы стоят, а за ними имение. Вот туда нас привезли, и мы доложили свежую информацию о том, что там творится.
В.Б. А докладывали кому?
С.Д. Павлов, Копец, Ганичев, Николаев тут. Мы доложили все как было. Причем у нас с Сережкой расхождение получилось всего в 2 самолета. Мы насчитали около 200.
В.Б. Т.е. каждый в бинокль пересчитал самолеты?!
С.Д. Да. Я насчитал около 200. И какие самолеты были: Ме-109, Ме-110, Ю-87, Ю-88 и Хейнкель-111… Когда мы доложили Павлову все это – нас отпустили.
Видимо, тут Павлов вновь, как и три дня назад, прикинулся дурачком и сделал вид, что не поверил рядовым пилотам. Потому что вслед за ними на разведку взлетели уже три старших офицера – генерал-майор Копец, командир 11-й сад полковник Ганичев и командир полка майор Николаев.
С.Д. Мы вернулись в свою эскадрилью к своим самолетам. Вдруг смотрим – эмка несется. Остановилась у стоянки, где стояли И-16 командира дивизии и Николаева – командир полка. Они вышли, а машина продолжила движение и подъезжает к нам – к моему самолету. А у меня 16-й номер машины. Выходит Копец, подошел. Я ему доложил. Он говорит: ну как самолет – заправлен?
И они тройкой самолетов взлетели: он, Ганичев и Николаев. Они примерно минут 35 в полете были – Августов-то был всего 60 км…
Они прилетели, сели. Мы с Макаровым подошли к нему (Копцу. – В.Б.). Он говорит:
– Ну, Сергей, молодцы вы. Вы правильно доложили. Машина твоя хорошая. И они уехали, и потом Копец улетел на Ли-2, а Ганичев остался, потому что прилетел на своем И-16 из г. Лида.
(В.Б. Что интересно, об этом визите Павлова за день войны на границу нашим гродненским белорусским и российским историкам, занимающимся этими вопросами, насколько я знаю, до сих пор ничего не известно… Но я припомнил, что кто-то из ветеранов 213-го с.п. 56-й с.д. рассказывал мне, что незадолго до войны Павлов со своей «свитой» и генерал Карбышев приезжали в их полк, располагавшийся в летнем палаточном лагере на южном берегу Августовского Канала севернее местечка Сопоцкино.)
Убедившись, что гитлеровская авиация готова к удару, Павлов занялся своей авиацией. Про отмену приказа о ее боеготовности мы уже знаем. Но этого ему показалось мало!
С.Д. Мы отлетали, потому что шли полеты. Закончили мы полеты примерно в 18 часов. Часов в 19 нас разоружили – ПОСТУПИЛА команда «СНЯТЬ С САМОЛЕТОВ оружие и боеприпасы и разместить их в каптерках» – дощатых и фанерных сарайчиках за хвостом самолетов.
Мы все думаем: зачем же?! Мы же когда взлетали в готовности № 1 и когда догоняли Ме-110, у нас пушки и пулеметы «стояли на одну перезарядку»: пулеметы – просто дернул ручки – вот они стоят. И тут же кнопки, чтобы воздухом перезаряжать пушки на одну перезарядку, и после этого жми на гашетки и стреляй. А тут – сняли!
Вечером поужинали. За ужином мы обменивались – все были до того возмущенные, злые: как это так – мы вылетали на перехват, имея все оружие на одну перезарядку, а тут – в такое тревожное и какое-то неприятное время у нас отняли оружие, у истребителей!
…С.Д. Я с ребятами своими посоветовался, мы поговорили, но приказ есть приказ, и мы сняли пушки ШВАК и пулеметы ШКАС – мы вынуждены были, но я договорился с ребятами… своего звена со всеми: с техниками, с летчиками и с инженером эскадрильи, ни в коем случае никому ничего не говорить – мы не сняли ящики с боеприпасами – оставили их, а их 2 ящика от пушек и 2 от пулеметов. А пушки и пулеметы сняли: на моторе – пулеметы 2 ШКАСа – и 2 пушки ШВАК в плоскостях.
В.Б. А они в лентах в ящиках были?
С.Д. В лентах. Поэтому когда принесли их (пушки и пулеметы), воткнули общими усилиями – и так мое звено оказалось первым в готовности в полку.
…Поужинали. Такое состояние было: СНЯЛИ ОРУЖИЕ И БОЕПРИПАСЫ!!!
И мы спросили: «Почему сняли оружие?! Кто такой идиотский приказ издал»?!
Даже к командиру полка Емельяненко обратился и говорит: «Ну почему»?!
А командир полка разъяснил командирам эскадрилий: «Приказ командующего» (Д.Г. Павлова. – В.Б.), а командиры эскадрилий – нам».
Могут возразить, что Павлов якобы тут совсем ни при чем, ибо перед войной действительно имелись факты разоружения самолетов-истребителей.
Но эти факты к нашей истории отношения не имеют. Еще 28 мая вышло совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) об улучшении самолета МиГ–3 , принятое по предложению авиапрома. В соответствии с ним для улучшения летных характеристик истребителей Миг–3 с них снимали крыльевые пулеметы БК324. Это постановление выполнялось до самого начала войны, чему есть документальные свидетельства. Снимались только два из пяти пулеметов.
Кроме того, разоружались снимаемые с вооружения и отводимые в тыл, для учебных частей, устаревшие истребители И-15бис. Но на вооружении 122-го иап не было ни МиГ–3 , ни И-15бис, а только новейшие истребители И-16 типов 27 и 28, т.е. самых последних моделей! И полк за несколько часов до войны разоружался полностью! Причем разоружалась вся 11-я авиадивизия. Сын летчика из 16-го бомбардировочного полка, входившего в состав той же дивизии, сообщил Бардову: