А Рихтер, напротив, проклинал советскую артиллерию, которая «перемолола все у наших позиций, непонятно, что за калибры у этих русских». И, как следствие, «фабричные постройки в огне». Нервы на пределе. «Страх охватил буквально всех — даже повара отказываются выползти из своих землянок и приготовить жратву. Сидят в них и дрожат при каждом разрыве», — обреченно заключал Рихтер 3 декабря в своем дневнике. По мнению Рихтера, «нет никакого смысла держаться за эти Катюшки или Горки».
Того же мнения придерживался и фельдмаршал фон Бок. Он инстинктивно чувствовал, что группа армий «Центр» на самом деле исчерпала свои возможности. «Вечером поступает телетайпограмма, с которой надлежит ознакомить командующих армиями и корпусами. Главная мысль — в этот, безусловно, кризисный для русских момент необходимо использовать все имеющиеся возможности. Сильно сомневаюсь, что у измотанных войск еще остаются силы для этого». Но в тот же день судьба словно решила подсластить фельдмаршалу пилюлю. «Город Смоленск вручает мне грамоту, в которой мне выражается благодарность за освобождение от большевизма». Да, за три месяца до описанных событий группа армий «Центр» находилась на гребне славы. Но для Бока истекшие месяцы, если судить по тону его дневниковых записей, казались давно ушедшей эпохой.
Глава 16«У Москвы разверзся ад!»
«Немецкий солдат никогда не сдается!»
Советские ударные армии изначально замышлялись, как крупные соединения, располагавшие большим количеством моторизованной техники, танковыми силами и автоматическим оружием. 1-я ударная армия, дислоцированная восточнее Яхромы, и другие, созданные в период зимы 1941/42 года, еще не в полной мере отвечали перечисленным требованиям. Принимая 23 ноября 1941 года командование 1-й ударной армией, Кузнецов имел в своем распоряжении стрелковую дивизию, 9 стрелковых бригад, 10 отдельных батальонов, артиллерийский полк и дивизион реактивных минометов «катюша». Около 70 % солдат перешагнули 30-летний барьер. Таким же образом выглядела и 12-я армия. Численность личного состава 10-й армии была доведена до 100 тысяч-человек. 10-я армия состояла из 7 резервных стрелковых дивизий, укомплектованных жителями Москвы и Московской области. Соединение было переброшено под Москву из приволжского городка Сызрань, расположенного в 480 километрах от Москвы. К концу ноября к линии фронта были выдвинуты с Волги еще четыре вновь сформированные резервные армии. 24-я, 26-я и 60-я армии были дислоцированы восточнее Москвы, а 61-я находилась в стадии формирования у правого фланга юго-западного участка фронта[71].
29 ноября Сталин передал в подчинение вновь сформированные армии — 1-ю ударную, 20-ю и 10-ю — непосредственно Жукову. На 5 декабря, даже если не считать резервные армии, советские войска, сосредоточенные на центральном участке фронта и противостоявшие группе армий «Центр», превосходили силы немцев даже на момент начала последними операции «Тайфун»[72]. Группа армий «Центр» не имела возможности восполнить тяжелые потери личного состава и техники и в особенности командного состава. На 5 декабря советские армии, сосредоточенные на московском участке, в противоположность немецким имели на треть больше стрелковых дивизий, в пять раз больше кавалерийских, в два раза больше артиллерийских полков и в два раза больше танковых бригад, чем на 2 октября.
Согласно данным, представленным начальником штаба Жукова генерал-лейтенантом В.Д. Соколовским, численность армий Западного фронта превышала 1 миллион человек (немцы приводят несколько другие цифры — 1 100 000 против 1 708 000), однако немцы включили сюда и тыловые части. Огромные потери среди личного состава тыловых и вспомогательных служб серьезно подорвали боеспособность немецких дивизий. По числу артиллерийских орудий силы и вермахта, и Красной Армии были примерно равны (по 13 500 единиц), так же обстояло дело и с танками (1170 машин), однако немцы располагали существенно меньшим числом боеготовых, исправных машин. Наиболее значительным было превосходство русских по числу самолетов — 1370 самолетов против 600 немецких, кроме того, советские ВВС действовали с хорошо оборудованных ближних подмосковных аэродромов[73].
Замысел советского наступления заключался в том, чтобы ударом на Клин и Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле и ударом на Узловую и Богородицк во фланг и тыл группировке Гудериана разбить противника на левом крыле фронта. Ликвидировав угрозу каналу Москва-Волга, 10-я армия должна была развивать наступление на Клин и во взаимодействии с 30-й и 20-й армиями атаковать 3-ю танковую группу и 9-ю армию немцев на севере. 20-я армия при поддержке 1-й ударной армии и во взаимодействии с 16-й армией наносила удар из Красной Поляны и Белого Раста на Солнечногорск и далее на Волоколамск. Выступ, образовавшийся в результате выдвижения 2-й танковой армии Гудериана, предстояло атаковать силам 50-й армии, а также 10-й, наступавшим строго на запад южнее реки Упы. В первоначальную задачу входила ликвидация прямой угрозы советской столице. Как выразился генерал-лейтенант Соколовский, «окончательно сломить наступление противника, не давая ему возможности для перегруппировки сил и вторжения в столицу». Примерно половина всех танковых сил Советов (290 из 720) была сосредоточена на главном направлении немецкого наступления — на клинском, солнечногорском и истринском участках — то есть там, где немцы сумели ближе всего подойти к Москве. Русские не рассчитывали на немедленный успех — это было первое за всю войну контрнаступление, и его еще предстояло осуществить. Однако советское командование располагало точными данными о том, что враг на грани полного изнеможения.
Именно об отсутствии достаточного количества сил и предупреждает генерал-фельдмаршал фон Бок в дневниковой записи от 3 декабря 1941 года: «Если мы будем вынуждены остановить наступление, то перейти к обороне будет весьма непросто». С падением Москвы связывалась последняя надежда немцев. И это подтверждается словами фон Бока: «Именно переход к обороне наших немногочисленных сил и возможные последствия этого шага служат причиной тому, что я до сих пор продолжаю цепляться за это наступление». Два дня спустя штаб 3-й танковой группы докладывал о том, «…что наступательная мощь группы исчерпана и что она сумеет удержать позиции лишь в случае переподчинения ей сил 23-й [пехотной] дивизии…» Командующий 4-й армией фон Клюге проинформировал фон Бока о том, что намеченное наступление 4-й танковой группы Гёпнера «не представляется возможным». В тот же день генерал-полковник Гудериан просил разрешения отложить начало наступления и для своей 2-й армии. 4 декабря он высказывается куда определеннее: «О переходе дивизии в наступление в этот же день не могло быть и речи. Температура упала до минус 35 градусов». Немецкие танки таких холодов, в отличие от русских, не выдерживали.
Подполковник Грампе из штаба 1-й танковой дивизии в тот же день докладывал о том, что его танки вследствие низких температур (минус 35 градусов) оказались небоеготовы. «Даже башни заклинило, — уверял подполковник Грампе, — оптические приборы покрываются инеем, а пулеметы способны лишь на стрельбу одиночными патронами…»
Вновь сформированные советские армии прибыли на этот участок лишь за две-три недели до начала контрнаступления. Они состояли из свежих частей, укомплектованных сибиряками, остатками старых, обстрелянных частей и прошедшими краткосрочную подготовку резервистами. Не везде хватало боеприпасов и вооружений. Большая часть офицерского и сержантского состава не имела боевого опыта. Танки были распределены по 15 танковым бригадам, таким образом, на одну бригаду в среднем приходилось по 46 машин. Но — как бы то ни было — все бойцы и командиры имели соответствующее обмундирование. Кроме того, боевой дух советского солдата был неизмеримо выше, чем у немецкого, который, начиная с сентября месяца, лишь истекал кровью, промерзал до костей и страдал от нехватки самого необходимого, включая боеприпасы[74]. Советские силы размещались таким образом, что даже в случае их обнаружения противостоять им, произведя необходимые перегруппировки, немцы просто не смогли бы. Но, самое главное, советское командование смогло добиться полнейшей внезапности.
В утренние часы 5 декабря 1941 года советская 29-я армия атаковала пребывавшего в анабиозном состоянии противника, наступая по льду Волги западнее Калинина. Прежде чем враг опомнился, его оборона оказалась прорвана, и советские части углубились в тыл на 10 километров. На следующее утро, когда мороз опустился до минус 35 градусов, солдаты Западного и Юго-Западного фронтов перешли в решительное наступление.
В донесении от 6 декабря командира 2-го батальона 114- го пехотного полка (6-я танковая дивизия), размещавшегося в деревне Степаново, говорилось:
«С наступлением утра наблюдались признаки определенного оживления среди гражданского населения. Объяснение — Степаново вот-вот займут русские, а немцы уйдут оттуда — немецкие солдаты всерьез не восприняли. Однако проведенная радиоразведка подтвердила слухи. Вскоре на дороге Степаново — Жуково появились отступающие части 7-й танковой дивизии».
Как рассказывал начальник штаба 6-й танковой дивизии, по прибытии командующего корпусом генерала Моделя в штаб в 10 утра «последовал неожиданный приказ». Модель, убедившись, что сил 3-й танковой группы явно недостаточно для удержания существовавшей линии обороны от натиска «значительных сил противника», отдал распоряжение все внимание сосредоточить на северо-восточном фланге. «Как следствие, — указывал Модель, — линия фронта должна сократиться». Одновременно последовали распоряжения о прокладке тыловых трасс. Начальник тыла получил приказ об отправке в тыл раненых и соответствующей реорганизации тыловых служб. Корпусу Моделя предстояло начать первое в ходе кампании отступление. Это стало третьим по счету разочарованием, которое пришлось пережить солдатам 6-й танковой дивизии, когда победа казалась такой близкой. В первый раз это случилось под Дюнкерком в 1940 году, потом в сентябре 1941 года под Ленинградом и вот теперь под Москвой.