Часть перваяГлавная загадка большой войны
«День М»: когда СССР намеревался напасть на Германию и её союзников?
Читая множество современных публикаций на тему начала Великой Отечественной войны, я с удивлением убедился в том, что большинство авторов – включая и тех, кто утверждает, что не согласен с Виктором Суворовым, – уже не спорят о том, что Сталин намеревался напасть на Германию. По-видимому, как учат знатоки диалектического материализма, в какой-то момент количество приводимых Суворовым и сторонниками его теории фактов вызвало некий качественный сдвиг, и представители «традиционных» воззрений – как в России, так и на Западе – вдруг заговорили об агрессивных планах бывшего до этого вполне «миролюбивым» Сталина как о чём-то данном и давно известном. В процессе они как-то забыли, кто это «данное» им, собственно, первым и «дал» – Владимир Богданович Резун (Виктор Суворов). Согласившись с ним в главном, сталинисты, «защитники исторической правды» и примкнувшие к ним недоучившиеся и недочитавшие профессора из Англии, США и Израиля организованно и вполне по-военному отошли на запасные позиции.
Теперь они придерживаются несколько модифицированной теории: да, СССР готовился ударить по Германии, но сделать это планировал в 1942 году. Их логика: летом 1941 года наступать было никак не возможно: не было завершено перевооружение авиации и мехкорпусов новыми самолётами и танками, а все 303 дивизии ещё только предстояло доукомплектовать рядовыми, политруками и младшим командным составом. К тому же сначала надо было бы дождаться начала германского вторжения на Британские острова. Некоторые «серьёзные» историки – как, скажем, англичанин Крис Белами – «опускают планку» до декабря 1941 года – когда якобы ожидалось вступление в войну Соединённых Штатов (см. «Absolute War», с. 117). С этими господами и товарищами я спорить более не буду: соответствующие контраргументы были представлены в другой работе цикла «Большая война».
Альтернативная точка зрения заключается в том, что Красная Армия собиралась напасть в августе—сентябре 1941 года. Так, известный немецкий историк Иоахим Хофман в своей книге «Stalin’s War of Extermination.1941–1945» привёл мнение генерал-майора Малышкина, сообщённое им фельдмаршалу Леебу. Малышкин считал, что «Россия напала бы примерно в середине августа силами 350–360 дивизий» (здесь и далее перевод с английского мой, с. 85). Для меня эта теория является сомнительной. Прежде всего, нападать на Германию и её союзников осенью Советскому Союзу было не с руки: точно так же, как и тем – нападать в то же время года на СССР. Автобаны Германии были, разумеется, получше, чем «автотрассы» в Советском Союзе, и танки БТ по ним вполне бы проехали. Но ведь осенью пришлось бы месить грязь также на румынских и польских дорогах, которые, как я подозреваю, были совсем не германского качества. Гораздо сложнее пришлось бы советским «освободителям» и в осенних Карпатах. Да и затевать ещё одну зимнюю войну с финнами – после того как те только что продемонстрировали своё умение (и неумение Красной Армии) вести таковую – тоже было сомнительной идеей. Кроме того, каждый день сидения в холодных сырых лесах сотен тысяч военнослужащих ударных группировок неминуемо сказывался бы на их физическом состоянии и моральном духе. Другой важный аргумент – нелётная погода, которая часто стоит над большей частью Центральной, Восточной и Западной Европы со второй половины октября. Облачность могла в значительной степени ограничить использование фронтовой авиации и временно свести на нет предполагаемое (достигнутое после внезапного удара по немецким аэродромам) советское господство в воздухе.
Также Сталин не мог не учитывать и финансовые соображения: сам факт весенней мобилизации 1941 года, тайно проводимой в СССР, означал огромные потери для экономики страны, поскольку из народного хозяйства накануне весенних полевых работ были вырваны не менее 800 тысяч пар рабочих рук молодых и здоровых мужчин. И это – вдобавок к примерно пяти миллионам военнослужащих, уже проедавших народные деньги к началу упомянутого весеннего призыва. Каждый день их «непродуктивного» содержания «под знамёнами» стоил огромных средств. Столь многочисленная (примерно 5,5–5,7 миллиона человек) армия в мирное время – непозволительная роскошь даже для очень богатой страны. Скажем, по словам историка Анны Нельсон, летом 1940 года – спустя почти год после начала Второй Мировой войны! – личный состав армии США насчитывал не более 500 тысяч человек. Это было меньше, чем в шведских, испанских, голландских и португальских вооружённых силах – не говоря уже об армиях таких государств, как Германия, Франция и Советский Союз («Red Orchestra», с. 175). СССР же богатым отнюдь не являлся, а его до убогости нищее население постоянно жило в ожидании очередного голода.
Наконец, мы знаем, что как минимум 248 советских дивизий (порядка четырёх миллионов человек, которые превратились бы в пять миллионов после доукомплектования в течение 2–3 дней вслед за объявлением открытой фазы мобилизации) самое позднее в первой декаде июля должны были оказаться в западных военных округах СССР. Я говорю о 171+ дивизий первого стратегического эшелона, тайно собиравшихся в лесах на самой границе к 1 июля, а также о минимум 77 дивизиях второго стратегического эшелона, совершавших ещё более тайную передислокацию из внутренних округов на рубеж Днепра и Западной Двины. Если бы «День М» планировался на начало осени, то и очередная фаза тайной мобилизации, осуществлявшаяся – согласно воспоминаниям генерала И.И. Людникова – уже с середины марта («Дорога длиною в жизнь», с. 5), и полномасштабная переброска миллионной группировки войск из глубины страны, происходившая с середины мая, начались бы несколько позже – скажем, в мае и начале июля соответственно. Понять это достаточно просто, зная дату окончания реального «предударного» развёртывания Красной Армии, осуществлявшегося весной – летом 1941 года. Как мы знаем из изданной ещё в советское время монографии «Начальный период войны» под общей редакцией С.П. Иванова, полностью закончить развёртывание намечалось к 10 июля 1941 года (с. 211).
Почему генерал Малышкин (и некоторые другие) считали именно так – что СССР должен был напасть на Германию и её союзников ближе к осени, я не знаю. Тем более, что буквально на тех же страницах И. Хофман привёл свидетельства других советских офицеров, называвших гораздо более ранние даты. Скажем, взятый в плен в начале войны капитан Красько (адъютант командира 661-го стрелкового полка 200-й стрелковой дивизии), на допросе 26 июля 1941 года показал, что «в мае 1941 года среди офицеров господствовало мнение, что война начнётся сразу после 1 июля» («Stalin’s War of Extermination.1941–1945», с. 83).
Третья точка зрения – Виктора Суворова, озвученная им в знаменитом «Дне М». Напомню: он считал, что, как скоро затеянное Советами развёртывание войск второго стратегического эшелона должно было закончиться к 10 июля, то, по логике, Красная Армия должна была напасть на Германию, Румынию, Финляндию и, возможно, Венгрию, не дожидаясь его окончания – в воскресенье 6 июля 1941 года. Существует и другая – условно «производная» от неё дата «Дня М»: скажем, Игорь Бунич считает, что нападение планировалось всё же на 10 июля – после полного окончания развёртывания первого и второго стратегических эшелонов. У меня имеются определённые сомнения по поводу обеих дат – и 6, и 10 июля. После недавнего прочтения «Разгрома» стало ясно, что такие же сомнения появились и у самого Владимира Богдановича (см. В. Суворов, «Разгром», с. 212). Поясню причину своего скептического отношения.
Во-первых, уже 17–21 июня, как было продемонстрировано в других книгах «Большой войны», почти к самой границе (а порой и к самым пограничным столбам) были выдвинуты (или выдвигались) все боеспособные механизированные соединения Красной Армии – мехкорпуса, отдельные противотанковые бригады РГК, а также артполки всевозможного подчинения. Подобные переброски перед началом внезапного нападения делаются за один-два дня до начала самих «событий».Интересно, что немцы сделали то же самое и сделали практически в то же время – с 18 по 21 июня. 19 июня в «предвоенную» готовность № 2 был приведён и Военно-Морской флот СССР. По словам Игоря Бунича (к сожалению, он не сообщил об источнике информации), одновременно моряки получили предупреждение: ждать объявления «военной» готовности – № 1, а флотская авиация была приведена в полную боевую готовность («Фатальная ошибка Сталина», с. 823).
Во-вторых, обратим внимание на приподнятую милитаристскую суету, царившую субботним утром 21 июня 1941 года в Кремле и военных учреждениях, описанную некоторыми источниками. В частности, об этом писал якобы «ушедший на войну» 21 июня редактор «Красной звезды» Д.Ортенберг («Июнь—декабрь сорок первого», с. 5). В этот день высшее политическое руководство СССР почти непрерывно заседало и принимало важные решения в отношении неизбежно предстоявшей войны. Например, были приняты решения о создании Группы армий резерва Главного командования под руководством С. Будённого и об образовании Южного фронта (с созданием управления на базе командования Московского военного округа). Все высшие военные руководители – нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, замнаркома обороны Мерецков – собирались выехать в приграничные округа. Отметим также, что Мерецков таки выехал в Ленинград ещё до начала войны, а Жуков вылетел на Украину после обеда 22 июня.
Адмирал Н.Г.Кузнецов абсолютно прав, утверждая, что, по заведённой Сталиным практике, подобные выезды ВИПов происходили накануне начала «крупных операций» (см. «Накануне», с. 266). Ключевое в этом нечаянном признании слово – «накануне». Скажем, если бы ещё находившиеся в Москве немецкие (или, скажем, японские, румынские или турецкие) дипломаты узнали, что все главные советские военные – министр обороны Тимошенко, его заместитель Мерецков, начальник Генштаба Жуков и пр. – вдруг исчезли из Москвы, они наверняка пришли бы к выводу: «Жди беды!» О том, что ехать в западном направлении они и их помощники собирались совсем не в связи с предстоявшим (и якобы «внезапным») нападением немцев, я подробно говорил в других работах цикла. Мой вывод: «крупная операция» должна была начаться в считаные дни (а то и часы)