Поляки отказывались, потому что «руководство» Польши руководилось из Лондона и Парижа, а в конечном счете – из Вашингтона. Заокеанскому же руководству в Европе нужна была война, а не мир. Причем война Германии с Польшей, по замыслам этого руководства, должна была перерасти в войну Германии с Советской Россией.
Позиция Польши заводила в тупик не только отношения с Германией, но и военные переговоры СССР с Англией и Францией, которые начались в Москве 12 августа 1939 года.
Мало того, что поляки и слышать не желали об изменении ублюдочного «статус-кво» с «коридором», они не желали даже иметь реальные его гарантии, потому что единственной реальной гарантией мог быть тройственный англо-франко-советский договор, гарантирующий Польшу. Поляки же не только не соглашались на ввод советских войск в Польшу в случае нападения на нее Германии, они отказывали потенциальному русскому союзнику даже в аэродромах – даже после того, как немцы вторгнутся в Польшу. Однако и позиция англо-французов вела ситуацию туда же – в тупик. Возможен был, впрочем, с точки зрения «союзников», и иной вариант – такая «общая» война с Германией, когда примерно 80–90 % военных усилий пришлось бы на СССР.
Поскольку Сталину и России война была не нужна, 23 августа 1939 года в Москве был подписан советско-германский Пакт о ненападении, который, к слову, основывался (об этом часто забывают) на советско-германском договоре о нейтралитете 1926 года, продленном Гитлером в 1933 году и действовавшем к моменту подписания Пакта 1939 года.
Приведу лишь две оценки этого Пакта, сделанные в реальном масштабе времени. Первая принадлежит восьмидесятилетнему Павлу Николаевичу Милюкову, знаменитому кадету, бывшему министру иностранных дел Временного правительства:
«Соглашение Сталина с Гитлером о нейтралитете России…
Западные демократии – если они решат вступить в войну с Германией, примут такое решение добровольно, уже после заключения советско-германского договора 23 августа…
Неужели кто-то из русских хочет, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла на одну недовооруженную еще Россию? В чем провинился тут Сталин? В том, что он предпочел нейтралитет и тем выиграл время?
Пакт явно не направлен против демократий, и если карта мира окажется иной, чем того ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР…»
А вот цитата из шифровки московского посла Франции Наджиара в Париж:
«Сделка 23 августа не является вероломным ударом по Польше и нам, которого желала Германия».
Это было правдой. При этом правдой было и то, что Пакт исключал вероломство Франции и Англии по отношению к России и объективно вынуждал Польшу к реалистичной позиции. Увы, Польша и реальность – вещи несовместные. Несмотря на свою явную неправоту, Польша на мирный компромисс с рейхом не пошла.
Такой была предыстория начавшейся 1 сентября 1939 года германо-польской войны. Усилиями Англии и Франции при закулисном руководстве США она тут же превратилась в общеевропейскую войну с перспективами перерастания ее в войну мировую в интересах США.
Однако панская «гоноровая» Польша рухнула так быстро, что этого не ожидал никто, в первую очередь – сам Гитлер. 17 сентября 1939 года по договоренности с Германией советские войска вошли в Западную Украину и Западную Белоруссию, отошедшие к Польше по Рижскому договору 1921 года.
Казалось бы, обязательства Англии и Франции по гарантированию «независимости» напрочь прогнившего «государства» можно было считать исчерпанными, и было бы разумно начать мирные консультации с целью деэскалации конфликта. Тем не менее Англия и Франция нагнетали напряженность и, объявив после 1 сентября 1939 года войну Германии, не сворачивали ее даже после поражения Польши.
Именно это положение вещей заранее планировалось мировой вненациональной Золотой Элитой, и поэтому ни о каком соглашении Англии и Франции с Германией речи быть не могло. Однако до весны 1940 года война англо-французов с рейхом была почти бескровной и справедливо получила наименование «странной», «сидячей». При этом Гитлер ничего не имел против прекращения «войны».
В начале февраля 1940 года Вашингтон объявил о намерении послать в Европу своего специального представителя – Самнера Уэллеса. Официальное сообщение о целях поездки подчеркивало: «Господин Уэллес не получил полномочий делать предложения или принимать обязательства от имени правительства США… Его поездка предпринимается только с целью информации президента и государственного секретаря США о существующем положении в Европе».
12 февраля 1940 года начальник Генерального штаба Сухопутных войск Германии генерал Гальдер записал в свой служебный дневник информацию, полученную из германского МИДа:
«Самнер Уэллес. Его маршрут: Рим, Берлин, Париж, Лондон. Задачи: а) сбор информации; б) подготовка предложений о посредничестве на следующих двух условиях: восстановление польского государства; восстановление Чехословакии в соответствии с Мюнхенским соглашением.
Никакого вмешательства во внутренние дела Германии. Никаких чрезмерных репараций. Американская помощь: деньги для поддержания европейских валют, чтобы помочь поставить на ноги европейскую торговлю…»
Увы, это была лишь мирная «упаковка» визита Уэллеса, внутри которой содержалась скорая настоящая война.
17 февраля 1940 года Уэллес отплыл из Нового в Старый свет, 23 февраля он был уже там и приступил к серии зондажей в ведущих европейских столицах. 26 февраля Уэллес имел первую встречу с Муссолини, 29 февраля убыл из Рима и 2 марта беседовал с Гитлером. Затем последовали Париж, Лондон и опять Рим. В Москву Уэллес не заглянул.
Проведя свои зондажи, Уэллес отбыл за океан, но в беседах в Лондоне и Париже американский эмиссар твердо обещал союзникам участие Соединенных Штатов в будущих военных событиях. Фактически миссией Уэллеса Америка – еще не ввязываясь в бои прямо, – обеспечивала будущую большую войну политически. Эта война должна была истощить и ослабить Европу и обогатить и усилить США.
В конце XVIII века знаменитый французский политик и дипломат Шарль-Морис Талейран писал:
«На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днем. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулезного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны».
Впервые этот поразительный прогноз сбылся в ходе Первой мировой войны, когда роль эмиссара Америки отводилась «полковнику» Хаузу. Теперь прогноз Талейрана вновь должен был сбыться, и визит в Европу Самнера Уэллеса стал его предвозвещением.
Если бы наступил скорый мир, то Германия быстро становилась бы экономическим (а затем – и политическим) руководителем неких Соединенных Штатов Европы в русле германских идей Срединной Европы. Англия и Германия могли бы восстановить и развить совместные проекты в духе заключенного в феврале 1939 года, но к 1940 году уже полузабытого Дюссельдорфского соглашения о взаимном экономическом сотрудничестве.
Советский Союз, дружественный Германии и все более экономически укрепляющийся, в новой ситуации обретал бы все большую комплексную мощь и, соответственно, все большее влияние на европейские и мировые дела.
Италия вовлекалась бы в новые европейские орбиты так, как это было бы выгодно Италии и Европе, а не США.
Франции в такой Европе тоже нашлось бы вполне достойное место, как и другим европейским странам.
Но такая Европа Америке была не нужна, и с началом весны 1940 года начался новый тур европейского противостояния – «норвежский». Причем англичане сами спровоцировали немцев на активные действия, что хорошо видно из беседы советского полпреда Майского с норвежским посланником в Лондоне Кольбаном. В ответ на вопрос Майского, не опасаются ли норвежцы германской оккупации, Кольбан заявил, что они опасаются скорее опрометчивых действий «со стороны наших английских друзей».
Резон в таких опасениях был. Скажем, 6 марта 1940 года генерал Гальдер записывал в дневнике:
«Англия, как и Франция, потребовала от Норвегии и Швеции разрешения на пропуск своих войск. Фюрер намерен действовать. К 10.03 подготовка будет закончена. 15.03 – начало операции „Везерюбунг“».
Формально пропуска войск англо-французы требовали от норвежцев для обеспечения своей военной помощи финнам в их войне с СССР. Но как раз 6 марта 1940 года финская делегация во главе с Рюти выехала в Москву – заключать мир. Так что войска на территории Норвегии Лондону нужны были для блокирования поставок в Германию шведской железной руды через норвежские порты.
Англичане предлагали норвежцам широкую военную поддержку в случае предоставления портов, прикрытие Тронхейма, Бергена, Ставангера, Нарвика… Высадка англичан в Норвегии планировалась не позднее 20 марта 1940 года, а первый эшелон предполагалось переправить морем в Нарвик 15 марта. Еще до этого Черчилль – тогда морской министр – намеревался минировать норвежские территориальные воды – без согласия Норвегии, естественно.
Не менее важна была для Лондона и Дания. В случае оккупации английскими войсками норвежской территории Дания становилась бы выгодной потенциальной континентальной базой для английских войск, ориентированных на саму Германию, а также важной военно-морской базой для английского флота.
Вот при каком положении вещей германские посланники в Копенгагене и Осло 9 апреля 1940 года в пять часов утра вручили министрам иностранных дел Дании и Норвегии схожие меморандумы. В них говорилось, что отныне Германия берет на себя военную защиту Дании и Норвегии от возможной англо-французской агрессии и с этой целью вводит на их территорию свои войска. К тому часу германские корабли уже более суток находились в море на пути к Норвегии.