А перед тем, как остановиться на виртуальном 1941 годе, имеет смысл вспомнить ту европейскую и мировую ситуацию, которая вела Германию и Россию к их второму военному столкновению – такому же взаимно ненужному, как и первое столкновение в 1914 году.
О европейской ситуации в 1939–1941 годах
Начало Второй мировой войны датируют по-разному, иногда относя его к 1931 году – ко времени начала японской агрессии против Китая и захвата Маньчжурии. Особых возражений такой подход не вызывает – японская агрессия, как и война в Испании, была своего рода прологом Второй мировой…
Можно отнести начало Второй мировой войны даже к 1919 году, то есть ко времени сразу после окончания Первой мировой войны. И это тоже будет верным, потому что «мирный» Версальский договор 1919 года заранее закладывал в политическую ситуацию такие факторы, которые вели ко Второй мировой войне почти неизбежно.
однако мы возьмем за точку отсчета события, хронологически более близкие к 1 сентября 1939 года, когда началась германо-польская война, которой Англия и Франция вкупе со стоявшей за ними Америкой быстро придали характер мировой войны.
Итак, 29–30 сентября 1938 года в Мюнхене было подписано соглашение о передаче Германии Судетской области Чехословакии, граничившей с рейхом. Из примерно четырнадцати миллионов населения версальского «новодела» – Чехословакии – немцы составляли первое после «титульной» нации, чехов, национальное меньшинство. «Чешских» немцев было до трех с половиной миллионов, даже чуть больше, чем словаков, и в Мюнхене, по сути, восторжествовало право наций на самоопределение.
Что же до нации Швейка, то она к тридцатым годам XX века не имела ни здравого смысла главного своего национального героя, ни былой, давно утраченной, способности к самопожертвованию и сопротивлению, свойственной ее подзабытым национальным героям Яну Гусу и Яну Жижке. В марте 1939 года, после того, как легитимно избранный самими чехами президент Чехословакии Гаха «вручил судьбу чешской нации в руки фюрера», немцы вошли в Прагу. Чехия была преобразована в имперский протекторат Богемия и Моравия, президентом которого до 1945 года остался все тот же Гаха.
Одной из наиболее забавных фальсификаций истории (забавных потому, что она легко разоблачается любым внимательным школьником) является утверждение, что Гитлер-де «оккупировал Чехословакию».
Во-первых, в международно-правовом отношении он ее не оккупировал, а принял под имперскую руку при согласии самого главы чешского государства и без малейшего вооруженного противодействия чешского народа.
Во-вторых, протекторат был образован на землях лишь Чехии, а Словакия устами словацкого сейма провозгласила себя самостоятельным государством во главе с президентом магистром Тисо. И мир этот акт вполне признал. Признал его и СССР, потому что установил со Словакией официальные дипломатические отношения.
Наконец, не забудем, что через полвека с небольшим после Мюнхена Чехословакию расчленил не «тоталитарный» австрийский немец Адольф Гитлер, а вполне «демократический» чешский чех Вацлав Гавел, подтвердив этим то ли искусственность государства «Чехословакия», то ли эффективность подрывной работы по разъединению чехов и словаков.
«Процесс» шел и далее, и в ночь с 22 на 23 марта 1939 года литовский министр иностранных дел Урбшис подписал договор между Литовской республикой и Германской империей о передаче рейху Клайпедского края.
Этот акт тоже подают как акт насилия нацистов над Литвой. Однако на деле это было всего лишь восстановлением справедливости, поскольку германская Мемельская область, взятая в 1920 году под контроль Антантой после поражения немцев в Первой мировой войне, в 1923 году была подарена Литве как Клайпеда. Но в конце 1938 года на выборах в Клайпеде-Мемеле местные нацисты получили голоса 90 % избирателей. С учетом того, что выборы проходили в крае, принадлежащем еще Литве, эта цифра в комментариях не нуждается.
Последней серьезной «больной» проблемой Европы оставались Данциг и Польский «коридор». Старинный польско-немецкий (причем к ХХ веку давно и почти поголовно немецкий) портовый город Гданьск-Данциг после Первой мировой войны был объявлен «вольным городом» – «республикой Данциг» под мандатом Лиги Наций. А территорию Германии перерезал узкий «коридор», соединивший Польшу с морем, но отделивший от остальной Германии Восточную Пруссию. Такое решение Антанты и США было подлым по отношению не только к немцам, но и по отношению ко всей Европе и всему миру, потому что само по себе программировало будущий европейский конфликт. Это понимали все умные люди в реальном масштабе времени, но здесь отмечу лишь «меморандум из Фонтенбло» Ллойд Джорджа от 25 марта 1919 года. В этом меморандуме «лев» английской политики писал:
«Если в конце концов Германия почувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 года, она найдет средства, чтобы добиться у своих победителей возмещения… Поддержание мира будет… зависеть от устранения всех причин для раздражения, которое постоянно поднимает дух патриотизма; оно будет зависеть от справедливости, от сознания того, что люди действуют честно в своем стремлении компенсировать потери. Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты или прощены.
По этим соображениям я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств. Я не могу не усмотреть причину будущей войны в том, что германский народ, который достаточно проявил себя как одна из самых энергичных и сильных наций мира, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них (Ллойд Джордж мог бы сказать и определеннее – Чехии и Польши. – С. К.) никогда раньше не могли создать стабильных правительств для самих себя, и теперь в каждое из этих государств попадет масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной. Предложение комиссии по польским делам о передаче 2100 тыс. немцев под власть народа иной религии, народа, который на протяжении всей своей истории не смог доказать, что он способен к стабильному самоуправлению, на мой взгляд, должно рано или поздно привести к новой войне на Востоке Европы».
Одного этого документа достаточно для того, чтобы оправдать позицию Германии в «польском» вопросе в 1939 году и однозначно осудить позицию Польши. Дело в том, что в 1939 году германский рейх жестко требовал от Польши скорейшего решения проблемы «коридора» путем, например, референдума под международным контролем.
Если бы жители «коридора» высказались за оставление его в составе Польши, Германия должна была получить право или на прорытие подземного тоннеля для связи с Восточной Пруссией, или на постройку надземной экстерриториальной транспортной эстакады через «коридор». Если бы население высказалось за Германию, Польша должна была получить право на экстерриториальную коммуникацию с польским портом Гдыней и Данцигом, возвращенным в рейх.
Поляки отказывались, потому что «руководство» Польши руководилось из Лондона и Парижа, а в конечном счете – из Вашингтона. Заокеанскому же руководству в Европе нужна была война, а не мир. Причем война Германии с Польшей, по замыслам этого руководства, должна была перерасти в войну Германии с Советской Россией.
Позиция Польши заводила в тупик не только отношения с Германией, но и военные переговоры СССР с Англией и Францией, которые начались в Москве 12 августа 1939 года.
Мало того, что поляки и слышать не желали об изменении ублюдочного «статус-кво» с «коридором», они не желали даже иметь реальные его гарантии, потому что единственной реальной гарантией мог быть тройственный англо-франко-советский договор, гарантирующий Польшу. Поляки же не только не соглашались на ввод советских войск в Польшу в случае нападения на нее Германии, они отказывали потенциальному русскому союзнику даже в аэродромах – даже после того, как немцы вторгнутся в Польшу. Однако и позиция англо-французов вела ситуацию туда же – в тупик. Возможен был, впрочем, с точки зрения «союзников», и иной вариант – такая «общая» война с Германией, когда примерно 80–90 % военных усилий пришлось бы на СССР.
Поскольку Сталину и России война была не нужна, 23 августа 1939 года в Москве был подписан советско-германский Пакт о ненападении, который, к слову, основывался (об этом часто забывают) на советско-германском договоре о нейтралитете 1926 года, продленном Гитлером в 1933 году и действовавшем к моменту подписания Пакта 1939 года.
Приведу лишь две оценки этого Пакта, сделанные в реальном масштабе времени. Первая принадлежит восьмидесятилетнему Павлу Николаевичу Милюкову, знаменитому кадету, бывшему министру иностранных дел Временного правительства:
«Соглашение Сталина с Гитлером о нейтралитете России…
Западные демократии – если они решат вступить в войну с Германией, примут такое решение добровольно, уже после заключения советско-германского договора 23 августа…
Неужели кто-то из русских хочет, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла на одну недовооруженную еще Россию? В чем провинился тут Сталин? В том, что он предпочел нейтралитет и тем выиграл время?
Пакт явно не направлен против демократий, и если карта мира окажется иной, чем того ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР…»
А вот цитата из шифровки московского посла Франции Наджиара в Париж:
«Сделка 23 августа не является вероломным ударом по Польше и нам, которого желала Германия».
Это было правдой. При этом правдой было и то, что Пакт исключал вероломство Франции и Англии по отношению к России и объективно вынуждал Польшу к реалистичной позиции. Увы, Польша и реальность – вещи несовместные. Несмотря на свою явную неправоту, Польша на мирный компромисс с рейхом не пошла.
Такой была предыстория начавшейся 1 сентября 1939 года германо-польской войны. Усилиями Англии и Франции при закулисном руководстве США она тут же превратилась в общеевропейскую войну с перспективами перерастания ее в войну мировую в интересах США.