рамма: «Авиацией противника в районе Большой Берестовицы полк рассеян, принимаю меры». К исходу дня части дивизии на широком фронте, можно сказать, разрозненно, подошли к реке Россь. Сведений о 144-м, связь с которым прервалась и не была восстановлена, более не поступало. От командира дивизии прибыл майор Сагалин и передал следующее распоряжение: 42-му и 102-му кавполкам, используя броды на реке Россь, переправиться севернее Волковыска и сосредоточиться в Замковом лесу (2 км севернее Волковыска); к рассвету 27 июня выйти на шоссе Волковыск — Зельва с задачей прикрыть отход 27-й стрелковой дивизии. Комдив с 24-м кавполком и 8-м ТП переправился южнее Волковыска, обеспечивая отход 27-й с юга от шоссе. Начав выполнение этого приказа, майор Яхонтов потерял связь с генералом Зыбиным — целостность 36-й дивизии, распавшейся на два отряда и неизвестно куда девшийся 144-й полк, была утрачена навсегда.
Теперь, после того как активные действия группы Болдина были прекращены, уже сами немцы перешли в наступление и в ряде мест добились успеха, ибо 6-й мехкорпус не мог противостоять им из-за отсутствия горючего и боеприпасов; его подразделения начали оставлять занимаемые рубежи. Как писал В. А. Данилов, на следующий день, 27 июня, в штаб 6-го кавкорпуса вернулись офицеры, откомандированные к Болдину. От них узнали печальную весть о потере управления и фактическом распаде конно-механизированной группы[414]. Впоследствии штаб корпуса и отряд 36-й дивизии во главе с ее командиром отступали на восток вместе с танкистами генерала Д. К. Мостовенко.
ПРИКАЗ КОМАНДИРА 6-ГО КАВАЛЕРИЙСКОГО КОРПУСА:
«26.6.
14.00. Лес южнее Еленя — [Гура].
1) С получением сего приказываю: выступить из занимаемого района и перейти в район Тростено, Литвин Луг, Озерок.
2) Передвигаться расчлененно, используя лесные массивы.
3) Обратно с делегатами связи — [прислать донесения] о времени выступления и о боевом состоянии.
4) КП корпуса до наступления темноты на месте, дальнейшем — южная окраина Тальковщины.
В ночь на 26 июня первой начала отступать 4-я танковая дивизия. Ее сильно поредевшие части переправились через Свислочь и продолжили отход в восточном направлении, оставляя на дорогах танки, автомашины и другую технику с опустевшими баками. К сожалению, это последнее, что можно сказать о действиях соединения в районе Гродно. О том, что было дальше, имеются только отрывочные сведения, свидетельства непосредственных участников событий. А. К. Игнатьев, разведрота 7-го танкового полка, башенный стрелок БА: «Привели себя в порядок и стали двигаться дальше, но попали под первую очень сильную бомбежку… Немцы снизились очень низко и начали бомбить с головы колонны. Нас спасло от полного разгрома, что с левой стороны был лес и экипажи, кто как мог, шмыгнули в лес и уже точно попасть было сложно. Мы пытались по самолетам стрелять из пушек и пулеметов, но это было очень неэффективно. Танки почти не пострадали, пострадали наши 3 или 4 бронемашины из 16 и очень много автомашин, которые везли снаряжение и горючее. Когда наш экипаж выехал на дорогу, то на дороге все горело и рвались снаряды. Командир роты дал команду собрать роту в колонну. И я здесь увидел разбомбленные и простреленные наши бронемашины и раненых товарищей. Когда колонну привели в порядок, двинулись дальше по направлению Слонима»[415]. Г. Ф. Попков, 4-й гаубичный полк: «Когда оказались на восточном берегу, впереди шел бой, но когда мы подъехали к местечку, то его уже не было, оно сгорело. На поле боя были видны следы рукопашной схватки, потому что и немцы и наши лежали, как снопы на поле. Немного пройдя, на опушке леса видели жуткую картину. Видать, наша конница здесь выходила из леса, и было много лошадей побитых и раненых, а раненая лошадь издает ужасные звуки — страшно слышать. Вот тут наш командир взвода лейтенант Ветчинкин и напустился на начальника штаба 2-го дивизиона капитана Разуваева, и если бы не ушел капитан, то, он, наверное, его бы застрелил… Мы двинулись дальше, но подошли к реке, где нужно было делать переправу. Но здесь переправиться не удалось, так [как] немец пристрелял все до кв[адратного] метра. Мы пошли на прорыв, бросив всю технику»[416].
7-я танковая дивизия, еще не утратив полностью боеспособности, совместно со 128-м моторизованным полком 29-й МД, в течение дня 26 июня медленно откатывалась на юг. В 21 час того же дня дивизия, шедшая в арьергарде и прикрывавшая отход частей 29-й моторизованной и 36-й кавалерийской дивизий, свернула оборону у Крынок и восточнее них начала переправляться через р. Свислочь. Считается, что генерал Болдин оказался в окружении и был отрезан от войск своей группы. Это не совсем так. В своих мемуарах генерал пишет, что он до 26 июня 1941 г. находился в боевых порядках, непосредственно контактируя с командиром 6-го кавалерийского корпуса. Не ясно, правда, как он руководил группой и руководил ли вообще (если речь идет о действительном принятии решений, а не сидении на НП). Его адъютант старший лейтенант Е. С. Крицин рассказал кое-что военкору К. М. Симонову о тех днях, и это единственное свидетельство такого рода, ибо сам Болдин «стыдливо» подробности опустил. «…у Берестовицы нам разбили с самолета грузовик, и всех убило… Пересели с ним в другую машину — и в штаб армии. Он дал там указания, пробыл сутки и до 28 июня объезжал части. Ходил сам в трудную минуту в атаку с танковой группой у Кузница — Соколки…» Ходить в атаки, конечно, можно и генералу, в особых обстоятельствах, но лучше все же для дела, чтобы он руководил сражением, а не участвовал в нем лично. Самоличное участие чревато потерей управления войсками, что, собственно, потом и произошло. По словам сына пропавшего без вести зам. командира 128-го МП С. И. Ракитина, он встречался только с одним из сослуживцев отца, Таракановым. Но тот ничего конкретного сказать не мог, кроме того, что полк был разрезан немецкой мехколонной и они оказались по разные ее стороны. Н. С. Халилов вспоминал: «Полковника [Каруну] видел, когда мы, оставшиеся в живых 11 человек, отступали на восток, на одной лесной поляне. Он был в кабине ЗИС-5, на машине было несколько бойцов и пулеметы. Мы подошли к машине. Он нас не принял. Я залез на подножку кабины, но он меня пнул сапогом. Я упал, а он поехал».
124-й артполк РГК, так недолго пробывший в составе КМГ, успел за два дня уйти за Волковыск. Под Волковыском расстреляли по каким-то целям остатки боекомплекта, после этого в лесу были уничтожены штабные документы, и, как говорят, тогда же полк покинула большая часть комсостава. На остатках топлива потянулись на восток к Слониму. Так запомнилось. Но в Слониме уже несколько дней были немцы, и вряд ли 124-й ГАП дошел до него. Скорее всего, он остановился где-то в Деречине, где были зимние квартиры 311-го ПАП РГК, или в Зельве. В конце концов, он мог идти в Пески, где сам стоял до мая месяца. Ни одного целого склада ГСМ по дороге не нашли, топливо кончилось. Тогда бойцы сняли с орудий и закопали прицелы и замки, прострелили и подожгли двигатели тягачей. После печальной процедуры уничтожения матчасти личный состав двинулся к Барановичам[417]. Выйти из окружения удалось немногим, но, по слухам, кто-то все же вынес на себе Знамя 124-го ГАП РГК. Судьба командования полка (командир — майор Дивизенко, зам. по политчасти батальонный комиссар Карпенко, начальник штаба — капитан Данилов) осталась неизвестной. Дивизенко «пробился» по ОБД, как пропавший без вести в июне 1941 г.
9.3. Отступление на востокДействия диверсантов
При беспорядочном отходе и перемешивании тылов на восток уже двигались так называемые «дикие» колонны, в которые стихийно собирались автомашины, трактора, тягачи и повозки из разных частей. Даже если речь шла не о бегстве, а о выполнении какого-либо задания своего командования, из-за хаоса на автодорогах шансов найти родную часть почти не было. Авиация противника, пользуясь своей безнаказанностью, продолжала наносить по отступающим удар за ударом — кюветы и обочины дорог заполнялись разбитыми и поврежденными транспортными средствами и их обломками, по сторонам множились холмики безымянных могил.
В этой лавине, катящейся к старой госгранице, так бы и затерялась одинокая машина 50-го танкового полка, если бы не моя переписка с бывшим сержантом П. С. Коптяевым, поселившимся после освобождения из плена в городке бывшей Восточной Пруссии, носящем сейчас имя Гвардейск. После того так в каком-то сосновом лесу были зарыты сейфы с документами 25-й танковой дивизии, разношерстная колонна автомашин тронулась в сторону Слонима. Но на каком-то из переходов машина, в которой кроме сержанта были младший политрук Боженко (старший) и еще до десятка людей, в том числе два незнакомых лейтенанта, отстала. Отследить маршрут следования мне не удается, но не этим воспоминания Коптяева важны. Он стал свидетелем такого рода «работы» переодетых в советскую форму диверсантов, которая, скорее всего, была четко ими отрепетирована, многократно проделана на тяжких дорогах отступления и пожала весьма обильную жатву.
Проехав несколько дней в общем направлении на восток, грузовик с бойцами и командирами встретил военного регулировщика, который показал им двигаться прямо. Выехав на опушку леса, они увидели, что дорога идет по насыпи через заболоченную пойму реки и вся насыпь забита стоящими автомашинами. Мост был разрушен (название реки тоже установить не удалось, хотя не исключено, что это была Зельвянка), и старший колонны, полковник, руководил работами. Видимо, никакого саперного инвентаря у них не было, ибо солдаты не восстанавливали переправу, а камнями, бревнами, фашинами и землей просто перекрывали русло реки. Работали всю ночь, и к утру переход через реку был готов. Уже рассвело, и где-то вдали слышался рокот авиационных двигателей. Полковник громко скомандовал: «По машинам, заводить моторы, по сигналу зеленой ракетой начать движение». И вот здесь произошло то, что П. С. Коптяев запомнил на всю жизнь. Головная машина тронулась с места и вдруг остановилась, застопорив движение всей колонны. Стоявший поблизости «лейтенант» выхватил пистолет и застрелил полковника. На него кинулись и обезоружили, а потом расстегнули на нем шинель: под ней оказался немецкий китель. По всей колонне началась стрельба, и тут налетели бомбардировщики. Все, кто мог, бросились врассыпную, в том числе и Коптяев с товарищами. Машина 50-го полка стояла в самом хвосте, укрытая в кустарнике. Водитель сдал назад, в лес, потом вывернул направо, и через 3–4 километра они выехали к исправному понтонному мосту, где не было затора и стоял еще один полковник с автоматом, который, как оказалось, ждал здесь ту самую, только что уничтоженную на насыпи автоколонну (вероятно, регулировщик тоже был «липовый» и сознательно направлял машины к разрушенной переправе, когда неподалеку имелась целая). Потом они двигались на Слоним уже в другой колонне, но снова отстали из-за того, что заглох двигатель (в эти дни заливали в бак все, что придется — когда спирт, а когда и керосин). Когда подъехали к Слониму, навстречу им несся ЗИС-5, а на шоссе за ним рвались мины. Свернули на проселок и поехали в сторону Барановичей, но в какой-то дереву