Скоро возвращусь, и тогда мы установим между собой телефонную связь, — сказал я на прощание Ахлюстину. — В случае необходимости твой корпус прикроет бригада Матишева. Люди в ней обучены, почти все ленинградцы. Сам Матишев опытный командир, еще в гражданскую был награжден орденом Красного Знамени. Советую познакомиться с ним поближе»[59]. Мнение генерала-железнодорожника весьма показательно. Он поставил бригаду железнодорожных войск, соединение в большей степени производственное, нежели боевое, едва ли не наравне с механизированным корпусом. Но 13-й МК был в очень низкой степени готовности (особенно 31-я и 208-я дивизии), а времени на повышение его боевых качеств уже не осталось.
1.7. Прямые и косвенные доказательства того, что приближается начало войныНепонимание или нежелание понять это
Когда читаешь в исторической литературе советского периода и в письмах старых солдат о том, что происходило на западной границе СССР весной и в начале лета 1941 г., создается ощущение какого-то замкнутого круга. Все в приграничной полосе говорило о близости войны, но почему-то Москва никак не реагировала на эти вопиющие свидетельства. Или те, кому было положено, не обращали на это внимания и не докладывали, или их доклады отметали как «дезу». Задолго до рокового воскресенья местное население начало в массовом порядке скупать в магазинах — благо отменили карточки — все, что могло долго храниться: спички, сахар, соль, муку, крупы. Как вспоминала Ю. И. Илларионова, вдова зам. командира 22-й танковой дивизии полкового комиссара А. А. Илларионова, 21 июня жена капитана Д. Л. Малинского — она работала в областной больнице — рассказала ей о том, что местное население открыто говорит о войне и опустошило полки магазинов[60]. 20 июня С. И. Портнов, командир 168-го стрелкового полка 24-й Самаро-Ульяновской дивизии (полк дислоцировался в местечке Воложин Минской области) обнаружил в почтовом ящике записку: «Пан полковник! Увезите семью в Россию. Скоро здесь будет война»[61]. Генерал армии И. И. Федюнинский (в июне 1941 г. — полковник, командир 15-го стрелкового корпуса 5-й армии КОВО) годы спустя свидетельствовал: «Женам командиров в Ковеле, Львове и Луцке чуть ли не открыто говорили: — Подождите. Вот скоро начнется война — немцы вам покажут!»[62].
Полковник В. А. Рожнятовский, служивший в июне 1941 г. начальником оперативного отделения штаба 22-й танковой дивизии, вспоминал, что в одной из полученных сводок сообщалось, что немцы реквизировали все лодки в приграничных районах, по ночам свозят их к Бугу и тщательно маскируют[63].
Было что вспомнить и знаменитому асу, трижды Герою Советского Союза А. И. Покрышкину. Он встретил войну на самом южном участке западной границы страны, в Молдавии. «Во время одного из прилетов в Бельцы я на несколько минут забежал на свою квартиру. Увидев меня, хозяин обрадовался, пригласил к себе пообедать. Я удивился: раньше этого не случалось. С чего бы такое гостеприимство? Искренне ли его радушие? Задерживаться я не мог и отказался от обеда. Прощаясь у двери, хозяин дрожащей рукой взял меня за плечо и взволнованно прошептал:
— Послушайте, на этой неделе Германия нападет на Советский Союз.
Мне пришлось изобразить на лице безразличие к его сообщению, назвать эти слухи провокационными. Но старик не унимался:
— Это не слухи! Какие слухи, если из Румынии люди бегут от фашиста Антонеску. Они все видят. Армия Гитлера стоит по ту сторону Прута, и пушки нацелены на нас! Что будет, что будет? Куда нам, старикам, податься? Если бы я был помоложе, сегодня же уехал бы в Россию. Мы сейчас молимся за нее, за ее силу. Гитлер здесь должен разбить себе лоб, иначе беда…
Я поспешил на аэродром. По дороге думал о старике, о его словах. Сколько пренебрежения к нам было в нем раньше! Потом оно сменилось безразличием, а теперь вот искренними симпатиями»[64].
Бывший командующий Северным флотом А. С. Головко вспоминал об инциденте, случившемся 17 июня 1941 г.: «Около четырнадцати часов ко мне в кабинет вбежал запыхавшийся оперативный дежурный.
— Немецкие самолеты! — не доложил, а закричал он…
— Уточните, — сказал я, стараясь сохранить спокойствие и тем самым успокаивая взволнованного дежурного. Придя в себя, он объяснил, что над бухтой и Полярным только что прошел самолет с фашистскими опознавательными знаками, и на такой высоте, что оперативный дежурный, выглянув из окна своего помещения, увидел даже летчика в кабине… Моментально все стало ясно — начинается война. Иначе на такое нахальство — пройти над главной базой флота — даже гитлеровцы бы не отважились»[65].
Вечером 21 июня в Москве сел пассажирский самолет ГВФ СССР, пилотируемый И. Ф. Андреевым. Закончился рейс по маршруту Москва — Берлин — Москва. И что, казалось бы, было необычного в этом рейсе? Самолет из Берлина прилетел с ТРЕМЯ пассажирами на борту[66]. Неужели и это событие не вызвало ни у кого, кому положено было по роду службы обращать внимание на подобные факты, никаких подозрений?
13 июня 128-й моторизованный полк 29-й мотодивизии получил приказ — 17-го покинуть место постоянной дислокации (бывший монастырь в Жировичах) и выехать в летний лагерь ближе к государственной границе. Зам. командира полка батальонный комиссар И. Я. Ракитин пошел в гарнизонную парикмахерскую и остригся «под ноль». Удивленному клубному библиотекарю (зам. политрука Халилову) он откровенно посоветовал: «Подстригись — будет война. Немцы стриженых не убивают, а с чубом примут за политработника и будут издеваться»[67]. Как в воду глядел комиссар, погибший в одном из первых боев, но до сих пор числящийся «без вести пропавшим». В местечке Ружанысток артиллеристы РГК также занимали комплекс зданий католического монастыря. Монахов выселили еще в 39-м, но храм не тронули, и в нем продолжали совершаться богослужения. В июне священник открыто призывал прихожан молиться, чтобы кара Божья обрушилась на большевиков в день летнего солнцестояния, то есть 22-го числа. Неуместно, конечно, видеть в протестантско-безбожном вермахте меч Господень, но дело совсем в ином. Даже священнослужитель знал, что должно случиться 22 июня, и местные органы НКВД — НКГБ по инстанции о его призывах доложить были просто обязаны. А результат? В ночь на 17 июня на участке Ломжанского погранотряда была задержана группа диверсантов из восьми человек, одетых в форму командиров РККА и войск НКВД. Возглавлял группу немец, но состав ее был пестрым: русские белоэмигранты, украинские националисты-уоновцы, поляки[68]. А результат? Впрочем, какого результата ожидать, если в Москву сплошь и рядом докладывалось не то, что имело место в действительности, а то, что хотелось бы слышать Сталину, который не мог не отдавать себе отчета: страна и армия к войне не готовы. Известный своими выдающимися летными достижениями пилот ГВФ (впоследствии Главный маршал авиации) А. Е. Голованов весной 1941 г. был назначен командиром вновь формирующегося 212-го отдельного дальнебомбардировочного авиаполка. Прибыв в Минск для представления командованию округа, Голованов побывал на приеме у генерала армии Д. Г. Павлова. Встреча была по-своему примечательной. Предложив подчинить полк непосредственно ему, Павлов тут же связался с Москвой.
«Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы.
— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно.
Он положил трубку.
— Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе»[69].
«Моя разведка работает хорошо…» Ой ли, Дмитрий Григорьевич, не слишком ли вы передоверились своему разведотделу? В ВИЖе № 6 за 1994 г. был опубликован совершенно убийственный материал. В подборке архивных документов под общим заголовком «МОСКВЕ КРИЧАЛИ О ВОЙНЕ» была приведена докладная записка бывшего начальника Ломжанского оперативного поста РО штаба ЗапОВО капитана Кравцова. Датирована она 4 января 1942 г. и адресована уполномоченному особого отдела НКВД Западного фронта. В ней содержится как отчет о работе пункта в предшествующие нападению последние дни, так и резкая критика в адрес руководства отдела. По его словам, начальник — полковник С. В. Блохин, заместители — подполковники Ивченко и Ильницкий и начальник отделения информации майор Самойлович большинство присланных достоверных сведений отвергали, считая их провокационными и дезинформирующими. Начальство постоянно упрекало Ломжанский пункт за то, что в их разведдонесениях «преувеличена численность германских войск». В апреле из данных резидентур «Арнольд», «Висла» и «Почтовый» явствовало, что на советско-германской границе сосредоточено до 1,5 миллиона войск вермахта и их союзников, о чем было немедленно доложено руководству; подполковник Ильницкий наложил резолюцию: «Такую глупость можно ожидать только от Ломжинского пункта». Особый интерес представляют последние строки записки, наглядно характеризующие стиль работы отдела, на который была возложена важнейшая задача: вести «мониторинг» всего того, что происходит на сопредельной стороне, анализировать, отсеивая правду от вымыслов и «д