По прибытии двух батарей ПТО положение 15-го стрелкового полка стабилизировалось, и артиллерия переместилась на рубеж Волчин — Видомль, чтобы закрыть разрыв между 30-й танковой дивизией и стрелковыми подразделениями и поддержать контратаки на прорвавшиеся войска противника. Прорыв был временно локализован, противотанкисты вывели из строя пять танков и до десятка автомашин и артиллерийских тягачей. Кроме артиллерии, в бою принимали активное участие арт. тягачи Т-18 «Комсомолец», вооруженные танковыми пулеметами.
Возвращаясь из полка, Л. М. Сандалов вновь заехал на КП полковника Васильева; там уже был офицер связи из 30-й танковой дивизии. Последний сообщил, что около 11 часов танки противника прорвались от Мотыкал к Видомлю и вступили в бой с передовыми частями 30-й ТД. Сандалов посоветовал командиру 49-й дивизии направить несколько подразделений с противотанковой артиллерией на рубеж Волчин — Видомль, закрыть разрыв между его и танковой дивизиями и поддержать последнюю при контратаке прорвавшихся войск противника.
В ходе завязавшегося встречного боя противник занял Видомль, бои шли на подступах к д. Пилищи. Передний край отчетливо обозначался немецкими пикирующими бомбардировщиками: они кружили над полем боя и пикированием показывали, где находятся танки 30-й дивизии. После полудня 30-я танковая дивизия развернулась западнее Пелищей для атаки против передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий 47-го моторизованного корпуса противника и отбросила их к Видомле, потеряв, правда, до 50 танков. Начальник штаба дивизии Н. Н. Болотов особо отметил действия 1-го батальона (командир — майор М. А. Бандурко) 60-го танкового полка и 4-го батальона (командир — капитан Ф. И. Лысенко) 61-го ТП. Когда машина Бандурко была подожжена, раненый майор пересел в другой танк и снова повел свой батальон в бой.
Как вспоминал генерал-полковник Л. М. Сандалов, Жабинка после нескольких воздушных налетов была охвачена огнем, на железнодорожной станции были сожжены все составы, было разрушено здание вокзала. От Бреста доносился гул артиллерийской стрельбы. Авиация противника бомбила войска, оборудовавшие у Жабинки тыловой оборонительный рубеж; дороги были заполнены вереницами уходящих на восток беженцев. Когда на дорогах появлялись разрозненные группы военнослужащих, их останавливали импровизированные заградительные отряды (о Резун, Резун, где вы?) и направляли в ближайшие части 28-го стрелкового корпуса. Но в целом проку от этих отрядов было не слишком много. В оперсводке штаба армии к 24 июня констатировалось: «От постоянной и жестокой бомбардировки пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части, приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дали»[296].
На командном пункте 28-го СК телефонная связь поддерживалась только с 42-й дивизией и со штабом армии. Начштаба полковник Г. С. Лукин сообщил, что сводные части 6-й и 42-й дивизий и 22-я танковая дивизия под натиском пехотных дивизий вермахта при массированной поддержке танков оттеснены на 5–7 км от границы. В 14 часов полковник Сандалов вернулся на командный пункт армии в Буховичах. Со штабом округа и с 10-й армией связи по-прежнему не было. А. А. Коробков сообщил, два часа назад немецкая авиация разбомбила 843-й и 847-й окружные артиллерийские склады в Бронной Гуре и в Пинске.
По возвращении из войск начальников различных служб и отделов армейского управления командарм провел с ними краткое совещание — речь шла о том, что предпринять. На случай прорыва противника к Жабинке наметили оборудовать в тылу несколько новых оборонительных рубежей; в районе Кобрина эта задача возлагалась на сводный полк, сформированный из потерявших свои части военнослужащих, в том числе из тех, кто спасся при артобстреле Южного военного городка. По Мухавцу, от Буховичей до Пружан, предполагалось создать рубеж силам и 721-го полка 205-й моторизованной дивизии и не имеющими боевых машин подразделениями 30-й танковой дивизии. В районе Березы на строительстве оборонительного рубежа решено было использовать главные силы 205-й дивизии.
Поредевшие и уставшие части 28-го стрелкового корпуса, с трудом сдерживая натиск превосходящих сил врага, группировались в районе Жабинки; к ней же отходила понесшая большие потери 22-я танковая дивизия. К танкистам присоединились команды новобранцев, семьи командиров, жители Бреста и даже артисты московской эстрады, которые накануне развлекали их в брестском театре. К 15 часам командир 22-й дивизии В. П. Пуганов доложил, что все силы, которыми он располагает, сосредоточились в восьми километрах юго-западнее Жабинки. Потом от него поступило сообщение о тяжелом ранении начальника штаба подполковника А. С. Кислицына. Во второй половине дня КП 4-й армии переместился в Запруды. Оттуда удалось установить телефонную связь со штабами 14-го и 28-го корпусов, а также с гарнизонами в Пружанах и Пинске.
Решение командования фронта о нанесении контрудара на рассвете 23 июня не сняло вопрос о возведении тыловых оборонительных рубежей. Около 19 часов Л. М. Сандалов выехал в Кобрин проверить сводный полк, которым командовал начальник отдела боевой подготовки армии подполковник А. В. Маневич. В его распоряжении было два батальона пехоты, артдивизион и две роты танков. Когда полковник возвратился в Запруды, он неожиданно встретил там своего однокурсника по Академии Генштаба полковника Л. А. Пэрна. Пэрн разочаровал Сандалова: «Я всего-навсего делегат связи от 10-й армии. Война застала командование нашего корпуса на полевой поездке под Белостоком, и командующий армией Константин Дмитриевич Голубев приказал ехать к вам в качестве его представителя». От Пэрна Сандалов узнал, что в середине дня войска 10-й армии прочно занимали оборону у границы и лишь на левом фланге отошли на несколько километров к востоку. Штаб 10-й армии находился в лесу западнее Белостока, связи со штабом фронта не имел. 9-я авиационная дивизия, так же как и 10-я, в первые же часы потеряла большую часть своих самолетов[297].
Вслед за полковником Пэрном в Запруды прибыл представитель штаба фронта генерал-майор И. Н. Хабаров. Он сообщил о выдвижении в район Слоним — Барановичи резервного 47-го стрелкового корпуса. Хабаров заверил, что видел первые эшелоны управления корпуса и 155-й стрелковой дивизии, следовавшей из Бобруйска. 143-я дивизия из Гомеля уже выгружалась в Барановичах; 55-ю СД, расположенную в Слуцке, вечером начнут перевозить фронтовым автотранспортом по Варшавскому шоссе к Березе.
К исходу дня командование 4-й армии окончательно утратило связь с правофланговой 49-й стрелковой дивизией и 62-м УРом; о том, что происходило в районе Дрогичин, Семятиче, Волчин, никаких сведений не имелось. В этом районе, кроме гарнизонов 17-го и 18-го батальонов спецвойск УРа, находились 212-й и 222-й СП и 166-й ГАП, не дававшие немцам возможности продвинуться в глубь советской территории и занять станцию Черемха. Железнодорожный мост у Семятичей находился под постоянным обстрелом, что не давало противнику возможности использовать его. Вечером в район Семятичей по приказу начальника штаба 121-го ОПТД капитана Метелицы прибыли 1-я и 2-я батареи ПТО, в Семятичах они пополнили свои запасы боеприпасов, ГСМ и продовольствия. 15-й СП и остатки 41-го артполка сдерживали продвижение противника на рубеже Верполь — Токары.
Ночью у начальника штаба 4-й армии состоялся телефонный разговор с командармом. Тот сообщил, что в 22-й танковой дивизии осталось около ста боевых машин с незначительным запасом боеприпасов и горючего, для пополнения этих запасов, а также обеспечения танкистов и частей 6-й стрелковой дивизии продовольствием приходится использовать транспортные средства 205-й мотодивизии. В течение ночи с 22 на 23 июня в 28-м стрелковом корпусе и 22-й танковой дивизии собирались и приводились в порядок отставшие или рассеянные при отступлении подразделения. Вечером в 2–3 км северо-западнее Жабинки к 22-й танковой дивизии присоединился отряд полковника Осташенко, также не имевший связи со штабом армии. Генерал В. П. Пуганов решил отойти на восток на 15 км и занять оборону северо-западнее Кобрина. Пользуясь наступившей темнотой, объединенная группа успешно завершила этот марш. В новом месте к ним присоединились 30 бойцов 459-го СП 42-й дивизии во главе с зам. командира полка майором А. М. Дмитришиным. Около полуночи из штаба 28-го стрелкового корпуса, который, как оказалось, находился в Кобрине, прибыл офицер связи с устным приказом комкора — совместно с танкистами утром 23 июня начать наступление на Брест. На вопрос полковника о местонахождении штаба дивизии он ничего ответить не мог (вероятно, в штабе корпуса считали отряд Осташенко основными силами дивизии). Письменный приказ в течение ночи не поступил, вследствие чего ни 22-я ТД, ни воины 6-й дивизии участия в армейском контрударе не принимали.
Попытка контрудара, предпринятая 23 июня силами 30-й дивизии 14-го мехкорпуса и остатков подразделений 28-го стрелкового корпуса, окончилась для армии полной катастрофой. «Танки нашего корпуса 17-й и 18-й танковых дивизий справились уже более чем с 500 танками противника. На плохих пыльных дорогах мы беспрерывно продвигаемся вперед… Поздно днем мы достигли Пружан и Ружан. В пути мы видели много русских танков, расстрелянных и сожженных. Но также и много наших товарищей пало», — записал в дневнике неизвестный немецкий офицер о боях под Брестом и Кобрином. Немец, конечно, поднаврал, ибо во всем 14-м МК было 510 танков, и к моменту написания еще не все они были выведены из строя. К тому же не менее 30–40 % их следует записать на счет Люфтваффе, а часть танков 22-й дивизии, сожженных на стоянках в парке Южного военного городка Бреста, — на счет артиллеристов.
Общий итог удручал: за два дня боев мехкорпус лишился большей части танков и другой техники, 6-я и 42-я дивизии 28-го корпуса организационно прекратили существование еще 22 июня. В политдонесении политотдела 6-й стрелковой дивизии от 5 июля 1941 г. указывалось: «К вечеру 22.6.41 г. под действием превосходящих сил противника большая часть личного состава была выведена из строя. Командиры [полков] полковник Матвеев и майор Дородных, были убиты».