Судя по всему, погибло в лагерях порядка 2,5 млн. Из них в первую же зиму 1941/42 года — до 1,8 млн.
То есть от половины до двух третей всех сдавшихся. Причем существует, по меньшей мере, 2140 тысяч человек, о судьбе которых никто ничего определенного не знает [136].
К октябрю 1941 года от кадрового состава Красной Армии осталось лишь 8 %. Она существовала лишь за счет ежедневного пополнения вновь призванными новобранцами и запасниками.
Нацисты ожидали, что к третьему месяцу войны они встретят не более 40 новых дивизий Красной Армии. На самом деле только летом 1942 года на фронт направлено 102 новые дивизии Красной Армии (плюс к уже развернутым 222).
К этому-ополчения
В июле 1941 года в Москве было сформировано 12 дивизий народного ополчения. Пять дивизий (2, 8, 29, 139, 140-я), ввиду потерь, в октябре 1941-го были расформированы, остальные участвовали в боях до конца войны. В октябре 1941 года в Москве было сформировано еще 4 дивизии народного ополчения. Всего народное ополчение Москвы составило свыше 160 тыс. чел. В Ленинграде в июне — сентябре 1941 года было сформировано и отправлено на фронт 10 дивизий и 14 пулеметно-артиллерийских батальонов (около 135 тыс. чел.). Всего в ополчение вступило 200 тыс. чел. [137].
Расформированы «ввиду потерь»… Попросту говоря, уничтожены. Студенты и старшеклассники, рабочая молодежь, преподаватели вузов… Они не имели никакой воинской подготовки, были вооружены кое-как и совсем никак не обмундированы. Суворов уверяет, что «винтовка на пятерых» — пропагандистский штамп, ничего подобного не было. Врет или не знает. Было. Как раз ополченцы порой шли в бой с пресловутой «винтовкой на пятерых».
Много ли толку было от ополченцев? Немного, понятное дело. Но и они задерживали врага ценой своей гибели. Нацистам требовалось какое-то время, чтобы развернуть боевые порядки, перебить ополченцев и двинуться дальше. А навстречу им гнали новых… Впрочем, не всегда гнали: сами шли.
И на нацистов, и на «доблестных союзников» производили сильное впечатление советские методы ведения войны. Солдат буквально не стоил ничего, красные легко отдавали десятки жизней за самый незначительный успех.
Можно долго приводить примеры того, как недоумевают нацистские генералы и офицеры: почему советские начальники так не берегут своих солдат?! Для многих из них это служит убедительным доказательством: это еврейские комиссары сознательно губят русский народ.
Сохранился вопрос, который легенды приписывают то Гальдеру, то Вейдлингу, то Пауэльсу, то даже Дуайту Эйзенхауэру. Задавался он в разных вариантах легенды то Коневу, то Жукову, то иным военачальникам СССР. Во всех версиях легенды советскому военачальнику задают один и тот же недоуменный вопрос:
— Почему вы так мало бережете жизни ваших солдат?
На что советский военачальник пожимает плечами и отвечает вполне браво:
— Воюем по-нашему! По-сталински!
Вопрос — в сталинизме ли тут дело?
Можно спорить, какие кадры военной хроники — самые страшные. Для меня страшнее всего кадры вроде бы идиллические. На этих кадрах по плоской, как стол, равнине до самого горизонта идут пленные солдаты Красной Армии. Часть — в одном белье, часть — в летнем обмундировании. Попадаются раненые, но их немного. В основном идут вполне «целые», здоровые молодые мужчины. Они стараются выдерживать колонны, но их потоки все время смешиваются, сталкиваются, запутываются, расходятся. Видно, что все воинские части давно перемешались между собой, рядом идут незнакомые. Конвоиры закинули винтовки за спину, расстегнули кителя… Им жарко, им лениво, конвоиры только что не ковыряют в носу.
А чувство жути возникает потому, что я знаю судьбу этих невообразимых толп, отсюда и до горизонта. Они еще не знают, но я-то знаю, что будет с этими парнями совсем скоро. Идут покойники. Живые мертвецы подставляют лица осеннему солнышку, улыбаются, о чем-то говорят…
Почти такие же страшные кадры: весело смеющиеся старшеклассники разбирают винтовки. Сытые московские мальчики, не замутненные «буржуазной рефлексией» глаза, откровенное удовольствие участвовать в великих делах. Через несколько часов эти мальчики выкопают сами себе моги… я хотел сказать, выкопают окопы и будут лежать в них, еще живые, неуклюже выставив винтовки. А нацистский пулеметчик, жалея их, вздохнет перед тем, как прижать пальцем спусковой крючок.
Мальчики на хрониках еще не знают, что обречены. Я знаю, и потому на сердце такая тоска. Пусть и не у меня жизнь стекает сквозь пальцы, словно горстка песка.
Солоухин совершенно справедливо писал, что больше всего России не хватает и будет не хватать потомков убитых большевиками. Он совершенно прав, но добавлю: нам не хватает и всегда будет мучительно не хватать тех, кто зимой 1941/42 года умер в страшных лагерях — кусках чистого поля, окруженных «колючкой». И тех, кто навсегда остался в траншеях, неумело выкопанных ополченцами. И тех, кто вполне мог не погибнуть, но погиб из-за того, что руководство вовсе не считало важным сохранить его жизнь. И потомков всех этих людей.
Наивно думать, что на полях танковых атак, в траншеях и лагерях лежат «просто» мертвые мальчики. Нет… Так могли думать сталинские сарычи, гордо назвавшие сами себя соколами. Судя по всему, их интеллектуальный уровень не позволял беднягам понять: вовсе не танки и пушки выигрывают войны, а люди. Если так, они были не в состоянии понять и того, что молодые мужчины — основа экономики. А мужчины постарше — основа всякого интеллектуального, духовного, технологического… вообще всякого движения общества. Если их нет — нет ни экономики, ни развития, ни науки, ни техники.
Нам же следует четко понять: на полях вместе с трупами мальчиков лежат громадные объемы работы, которую уже некому переделать. Лежат целые сейфы, целые банки денег, которых некому заработать. Лежат неубранные урожаи и невыплавленная сталь, непройденные тысячи километров таежных трасс, неразработанные рудники, непостроенные дома, неперевезенные грузы… Лежат несозданные научные теории и философские концепции, ненаписанные книги, неснятые фильмы и непроведенные эксперименты. Лежат новые средства лечения чумы и новаторские методы работы по металлу и дереву.
Всего богатства, потерянного на полях сражений Второй мировой, мы не узнаем никогда. Но примерно сказать можно… Число призванных за четыре года войны составило 28 807 150 человек. Из них 3600 тысяч передано для работы на военных предприятиях и в тыловых учреждениях. 11 794 тысячи военнослужащих погибло. Примерно столько же стояло в конце войны под ружьем: 11 793 800 человек и 1 046 тысяч находилось в госпиталях. К этому добавьте то ли 4, то ли 5 млн, то ли даже 5,6 млн «предателей», о судьбе 2 млн из которых до сих пор ничего не известно.
Вот и получится: число мужчин призывного возраста, погибших во время войны, примерно равно числу уцелевших или даже немного больше. Значит, и объем общественного богатства потерян примерно такой же: грубо говоря, половина. Россия располовинена войной и ее чудовищными потерями. Земля, рудные жилы и реки остались на месте — но Россия обнищала в два раза. А насколько уменьшился ее потенциал развития, вообще невозможно сказать.
Естественный вопрос: а можно ли было спасти хотя бы часть этих людей? Не будем даже говорить о возможности предотвратить войну. Будем исходить из того, что война была неизбежна… Но сразу несколько вопросов:
1. Можно ли было сразу остановить противника? Не пустить его в глубь территории СССР? То есть можно ли было избежать гибели людей от акций нацистов, проводимого ими геноцида цыган и евреев, неизбежных потерь людей при бомбежках городов, артобстрелов и движения армий?
2. Можно ли было вести политику, при которой сдачи в плен были бы менее устрашающими? Такую, чтобы люди меньше готовы были бежать куда угодно из Красной Армии?
3. Можно ли было вести войну, расточая меньше человеческих жизней? Что было бы нужно для этого?
Кто и за что воевал?
Нет ничего нового в том, что в одной и той же войне, в составе одной и той же армии могут воевать разные люди и за разные цели. Среди всего прочего, жители СССР могли воевать и за коммунистическую идею. Почему нет?
Часть населения СССР были убежденные коммунисты. Для них было вполне приемлемо, что их Родина — Советский Союз, ядро будущей Земшарной республики Советов. Что сама компартия, членами которой они состояли, — только секция III Коммунистического интернационала. И что они идут в бой за торжество бесподобной коммунистической идеи.
Во-первых, определенное число фанатиков досталось еще от времен Гражданской войны. К ее началу Дмитрий Михайлович Карбышев — выдающийся военный инженер и ученый — был староват для активных боевых действий — 61 год. Родился он в 1880 году в семье военных. Закончил кадетский корпус, затем Николаевское инженерное училище. Участник Русско-японской и Первой мировой войн, он во время Гражданской войны 1917–1922 годов служит в Красной Армии как военный инженер. Потом преподает в Академии имени М.В. Фрунзе и Военной академии Генштаба. На счету профессора и генерал-лейтенанта Д.Н. Карбышева — около ста научных трудов по военно-инженерному искусству.
8 августа 1941 года во время боя он был тяжело контужен и захвачен в плен. Нацисты считали большой удачей пленение такого ценного военного специалиста. Ему не однажды предлагали перейти на службу к немцам, суля величайшие блага, но Дмитрий Карбышев постоянно отвечал отказом!
Не сломило его и заключение в лагеря Майданек, Освенцим, Маутхаузен. «Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе», — отвечал Карбышев на все предложения.
Дмитрия Михайловича Карбышева убили в холодную ночь 18 февраля 1945 года. Живого генерала обливали водой на морозе, пока он не обледенел.