Утром 12.10 подошли к селу Пристаилово, где хотели переправиться через Псел. Колхозники сказали: в Лебедине нет ни немцев, ни частей Красной Армии, а милиция два дня назад оставила город. Река Псел у села Пристаилово течет по болотистому лугу, образуя кроме главного русла еще четыре протоки, довольно глубокие, хотя и неширокие. Два моста оказались взорваны, но по отдельным доскам можно было пройти, хотя и с трудом. На одной из проток не уцелело никакого моста. Делать нечего; по лугу и болоту, в дождь и грязь, по пояс в воде мы прошли около 5 из необходимых 7 км. Тут мы услышали с запада и юга сильную пулеметную стрельбу и увидели бегущих колхозников, объяснивших нам: «Немцы утром заняли Лебедин, а теперь прочесывают лес в поисках наших бойцов и партизан»… Пришлось опять перейти болото, реку Псел и через село Пристаилово выйти к хутору Горки, где мы ночевали, голодные, мокрые, грязные и сильно озябшие.
До сих пор встреч с немцами не было, хотя издали мы наблюдали за ними. Знали об их зверском отношении к населению в селах, хуторах, на полях и дорогах. Из хутора Горки мы направились к селу Михайловка; здесь немцев ожидали к вечеру. Мы решили идти на Сумы через хутор Падалка, где встретили колхозника, сказавшего, что у него есть связь с партизанами. Он рассказал нам обстановку и обещал дать проводника. Прошло два дня, и стало известно: одну из групп партизан немцы схватили, начали облаву в близлежащих хуторах…
До хутора Падалки оставалось не больше 1,5 км. Дорога поднималась в гору, и метров за 200 увидели едущего навстречу на подводе колхозника, за которым скакал всадник. Ничего подозрительного в этом не было, поскольку и раньше встречали подводы, направлявшиеся за бураками или рожью, а разбежавшихся беспризорных лошадей колхозники ловили и приводили домой. Решили подробно об всем расспросить встречных. Подвода не дошла до нас 20 м, когда с нее соскочил немец, а к нам подъехал верховой поляк и направили на нас пистолет и автомат. Бежать в ровном поле было бесполезно, оружия у нас не имелось. Нас стали обыскивать, причем делали это очень тщательно. У меня забрали часы, зажигалку, ручку, карандаш, портмоне, ножик, запасные очки и денег 5000 руб. У товарищей Коузова и Королева тоже забрали все, что нашли. Все сложили на подводу, где было награбленное имущество: куры, яйца и какие-то носильные вещи. Это случилось 18 октября в 16 ч.
Прошли 3 км, зашли в овраг, остановились, нас раздели и снова стали обыскивать. Со всех сняли форменное обмундирование — гимнастерки и брюки, — а тов. Королеву приказали стащить еще красноармейские сапоги. У нас с Коузовым сапоги были рваные, их оставили. Хотели забрать и белье, но поскольку в нем было много вшей и грязи — снимать не стали. Часть из снятого тут же разорвали и бросили, остальное сложили на подводу. Ограбленные и раздетые, мы ожидали расстрела. В дороге по их разговорам, особенно по словам поляка, язык которого я понимал, стало ясно: меня приняли за комиссара, а Королева за командира. Примерно 15 мин ефрейтор-немец и рядовой-поляк о чем-то говорили между собой, после чего приказали нам идти обратно. Пройдя метров 15, мы затем побежали вдоль канавы. В это время немец и поляк продолжали что-то кричать друг другу, потом сели на подводу и поехали к хутору Марусеньки.
Почему нас не расстреляли и не отвели в штаб? Первое, что я думаю, — они удовлетворились награбленным, которое, возможно, в штабе отобрал бы их начальник. Второе — наступала темнота, и если бы нас повели дальше, мы бы, безусловно, сбежали. Кроме того, в поле работало много колхозников, с которыми поляк любезно разговаривал, и это, вероятно, сдержало их от мысли покончить с нами немедленно. Вообще-то, несомненно, повезло.
У хутора Галушки нас остановили колхозники, потребовали документы, а один и говорит: «Вы, партизаны, сжигаете скирды хлеба, а немцы за это нас расстреливают». Но другой его оборвал и разрешил ночевать у него в хате. Ночью достали кое-какое тряпье и узнали, что Сумы заняли немцы. Мы решили идти на северо-восток южнее станции Ворожба. Но прежде предстояло преодолеть большой тракт Ромны — Сумы, по которому более трех суток на восток почти беспрерывно двигались немецкие танки, автомобили, подводы, пехота и небольшие группы конницы. Накануне прошли сильные дожди, дороги раскисли и стали непроходимы для автомобилей. Поэтому многие немцы остановились в близлежащих хуторах, а другие шли с обозами. Пробраться мимо них незамеченными было трудно, к тому же я уже практически не мог самостоятельно двигаться, пришлось двое суток скрываться в огородах и ямах, вырытых для бураков.
Ранним утром третьего дня, пользуясь небольшим туманом, мы перешли дорогу у хутора Ключиновка и двинулись по маршруту: Ульяновка, Анновка, где перешли железную дорогу Ворожба — Сумы, прошли села Ободы и Любимовка, станцию Локинская, село Медвенское, разъезд Шумаково, где перебрались через реку Сейм, и 4 ноября вышли к станции Черемисиново. Отсюда до станции Касторное часть пути проделали по железной дороге, часть — пешком. Здесь сели в поезд и 6 ноября в 12 ч прибыли в Воронеж, доложив о прибытии начальнику гарнизона полковнику Реутову. Через три часа я явился к члену Военного совета Юго-Западного направления Н.С. Хрущеву…
ОБСТАНОВКА ПРИ ВЫХОДЕ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ
1. Полное отсутствие сведений о положении на фронте. Никто не знал ничего о противнике, линии фронта. На всем протяжении маршрута, — а мы преодолели около 700 км, — у колхозников, выходивших из окружения бойцов не имелось ни одной нашей газеты. Единственное исключение — листовка, найденная нами 26–27 сентября в районе Суха Лохвица, в которой говорилось: «Товарищи, держитесь — помощь идет».
2. Ввиду зверского террора колхозники никуда из своих хуторов не выходили и потому определенно сказать, где противник, не могли. Некоторые боялись говорить, а бывали случаи, когда отдельные люди намеренно направляли бойцов и командиров КА в лапы к немцам.
3. Противник очень часто использовал для передвижения подводы, возы колхозников, и потому наверняка определить издали, кто идет, очень трудно.
4. Распускаемые кулаками, попами и другими антисоветскими элементами, а также дезертировавшими с фронта красноармейцами и даже командирами провокационные слухи о том, что немцы имеют огромные успехи, заняли Ленинград, Москву, Харьков, крайне нервировали.
5. В связи с активностью действий партизан немцы издали приказ и зверски проводили его в жизнь об уничтожении всех людей, обнаруженных в лесах, ярах, лощинах, болотах, двигающихся не по дорогам. Дороги же использовали немцы для своих передвижений.
6. Очень частые дожди, а отсюда и непролазная грязь и холод сокращали темп нашего движения.
7. На оккупированной территории остались почти исключительно женщины, дети, прячущиеся дезертиры и группы идущих на восток бойцов и командиров, что затрудняло ночевку и питание. Много ночей пришлось провести в поле, иногда по два-три дня голодать, поддерживать свои силы сырой кукурузой, бураками и подсолнухами. В большинстве случаев колхозники оказывали посильную помощь, делились тем, что у них самих было.
8. Разоренные совхозы, колхозы, частично сожженные деревни, разрушенные мосты и железные дороги, оставшиеся неубранными трупы наших людей, брошенное оружие, автотранспорт, трактора, сельскохозяйственные орудия, прекрасный урожай, который гибнет, павший и ставший беспризорным скот — вот что мы видели на оккупированной территории. Эту печальную картину дополняют плачи и возмущения преобладающего большинства населения, радость и ожидание скорого прихода немцев — некоторого количества сволочей — врагов Советской власти…
Бывший командующий ВВС ЮЗФ
генерал-лейтенант авиации Астахов
22 декабря 1941 г.
Источник: Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). Ф. 311. Оп. 1. Д. 4. Л. 1–8. (Первая страница документа отсутствует.)
Приложение 10. Доклад зам. командующего ВВС ЮЗФ полковника С.В. Слюсарева о попытке вывезти из района Киева летно-технический состав Военному совету ВВС Красной Армии
29 июля 1941 г. я получил приказание командующего ВВС ЮЗФ генерал-лейтенанта Астахова организовать ночную группу из личного состава, летающего на самолетах Р-5 и СБ, и ею руководить. Такая группа была создана и включала две отдельные корпусные эскадрильи и 33-й бап 19-й ад. За прошедшее время я лично летал на боевые задания ночью для ударов по аэродромам и железнодорожным узлам, выполнил 9 самолето-вылетов на самолете СБ.
Впоследствии ночная группа приказом командующего была объединена при штабе 19-й ад и в нее вошли 33-й и 136-й бап, 104-я и 36-я каэ.
14.9.1941 г. 19-я ад перебазировалась на новый аэродромный узел в район Ахтырки, после чего генерал-лейтенант Астахов приказал мне находиться при нем в г. Прилуки. 16.9 я был в г. Пирятин и получил через начальника штаба генерал-майора Шкурина приказ командующего организовать вывозку из района Киева летно-технического состава, не имеющего своих самолетов.
16.9.1941 г. на рассвете вылетел на самолете У-2 в Киев, одновременно послал в Ахтырку инспектора по технике пилотирования капитана Голобина к командиру 19-й ад с приказом подготовить самолеты СБ для ночной перевозки людей. К этому времени противник замкнул окружение фронта, выйдя на линию Конотоп — Лубны — Лохвица — Миргород, и далее на юг до Днепра.
При перелете линии фронта капитан Голобин был сбит и приказа не доставил, а посланный затем на истребителе И-16 второй инспектор капитан Жданов не смог долететь до места назначения из-за тумана. На аэродроме Борисполь я организовал ночной старт, и поскольку самолеты не прибыли, решил вылететь сам, чтобы выяснить, в чем дело. К этому времени был получен приказ об оставлении Киева в ночь на 18.9.1941 г. Утром этого дня я прилетел на самолете УТИ-4 в штаб фронта в г. Пирятин, но штаба там уже не было. Произвел посадку на аэродроме Драбово, в 15 км южнее Пирятина, в расположении 43-го иап 36-й иад. Полк имел задачу прикрывать отход штаба фронта в направлении на Лохвицу.