– Он?.. – Марина широко распахнула глаза и, оглядевшись по сторонам, тихо прошептала: – Товарищ лейтенант, вы серьезно?! Да он же еще мальчишка совсем, а я… И потом, вы же знаете, там, в лагере военнопленных, меня… Ну, вы понимаете… И, кстати, про «кинулся в неравный бой…» – это ведь как раз последствия моего пребывания в том лагере… И этот позор теперь уже навсегда, до самой смерти…
– Ты знаешь, Марина, есть много поговорок и анекдотов на тему того, что красота и ум – они в женщине есть вещи несовместные. Так вот, я думал, что это не про тебя. Неужели ошибался?
Сергей с удовольствием полюбовался лицом слегка ошеломленной его последними словами Марины, а потом продолжил:
– Разъясняю твои сомнения по пунктам. Во-первых, он уже не мальчишка – на войне все мальчишки только до первого боя мальчишки, а потом уже нет, кому выжить повезет… Так что он вполне себе боевой оф… командир – да, молодой, да, еще малоопытный, опять же, в мордобое его надо будет поднатаскать, но он далеко не мальчишка. И кстати, разница в возрасте у вас не такая уж и великая, чтобы из этого трагедию устраивать. Во-вторых, что касается лагеря, так он тебя первый раз в том самом лагере и увидел, когда ты из немецкой казармы вышла, – с тех пор глаз и не сводит, так что ты эти свои выдумки брось, пустое это, особенно для него. И вот еще, про лагерь и тебя в том лагере… Там ты пленных лечила и от смерти спасала, как могла, а все пленные это видели… И вот это самое главное, а все остальное… Умные сами все поймут и навсегда забудут, а те, кто сразу не поймет и не забудет, тому по первому разу остальные объяснят, может даже и с уроном для его здоровья и товарного вида. А если кто и тогда не поймет, язык свой поганый распускать будет… Дураков и подонков я в своем подразделении держать не намерен! Да и карму такие паскудники себе очень сильно портят, а ведь вокруг война, и воздаяние за грехи, неожиданно для самого подонка, может случиться очень быстро… Поэтому ты, красавица, меня не разочаровывай и дурочкой из переулочка не прикидывайся. Ясно тебе?
– Ясно, Командир, – Марина, которая на людях демонстративно бодрилась и шутила, но которую тот… факт ее биографии камнем давил в душе, а теперь, после этих слов ее нового командира, вроде как начал трескаться и осыпаться пеплом облегчения, несмело и чуть растерянно улыбнулась.
– Ну, а раз ясно – тогда прекращай эти свои рефлексии, и парня хорошего не упусти, а иначе потом, после войны, ох, как сильно об этом жалеть будешь… И вот еще что. Как отрядный медик, займись-ка ты нашим связистом лично, в смысле лечения – это мой тебе командирский приказ. Ему сейчас снова на узел связи идти – немецких радистов в эфире больше некому контролировать, так ты к нему заходи почаще, состояние здоровья проверяй, перевязки там, примочки всякие, что по медицине нужны будут, да попутно чаем парня напои, а там, глядишь, и не только по лечебным делам у вас общение завяжется… Все, красавица, беги, да и мне пора, а то вон – «виновник торжества» нарисовался…
– Подождите, товарищ лейтенант, – торопливо защебетала Марина, – я ведь как раз к вам идти собиралась, одну интересную историю рассказать. У нас сейчас в медсанбате – на излечении – лежит немецкий офицер: майор, командир отдельной ремонтно-технической роты. Что интересно: он не ранен, но сильно, очень сильно избит, и это сделали не наши, это его свои, еще до нашей атаки и захвата Суховоли…
Пока Сергей разговаривал с Мариной, слушал историю избитого немецкого майора и при этом изо всех сил сдерживался, чтобы не покрыть громким отборным матом собравшихся на бесплатное развлечение городских зевак, на шум прибежал запыхавшийся упомянутый «виновник торжества» в лице особиста. Первым делом разогнав зевак, он подошел к Сергею, делать «явку с повинной».
– Извините, товарищ лейтенант, мое упущение, – оглядев мизансцену недавнего побоища, негромко признал вину старший политрук. Не подумал, что эти олухи фашиста так поведут, без наручников…
– Без наручников? – переспросил Сергей и недовольно нахмурился. – А где, товарищ старший политрук, ты здесь, в пределах досягаемости, наручники найти сможешь? Привыкли там, у себя, в особых отделах… А веревку или, на крайний случай, брючный ремень – кстати, его же собственный – использовать не проще было? И тогда получается, не в том ты виноват, что не подумал, а в том, что заранее инструктаж по правилам конвоирования и связывания не провел. Так получается?
– Так, товарищ лейтенант… – потупился особист, не став качать права насчет того, что ему делает замечания младший по званию.
Сергей его правильное поведение отметил и оценил – похоже, этот помощник Трофимова, действительно, человек неплохой – не гоношистый дурак, как тот, второй, и дело с ним иметь можно.
– Ладно, товарищ старший политрук, раз уж все закончилось без особых последствий, раздувать не будем. Ты потом инструктаж всему комендантскому взводу обязательно проведи и заодно подумай, как ты это происшествие местным объяснишь, если они вдруг спросят, а общение с ними тебе сегодня еще предстоит… Об этом позже, а сейчас – возьми свои материалы по нашим пленным, и пойдем, пройдемся по территории, покажешь нам с Сотниковым перспективных кандидатов в командиры взводного и ротного звена. Особенно меня сейчас танкисты интересуют.
– По танкистам – есть одна интересная кандидатура, – быстро вернувшись со своими заметками, радостно сообщил особист. – Старший лейтенант, перед самой войной как раз танковую роту принял… Кстати, по национальности он белорус, родом неподалеку отсюда, из Брестской области. В плен не сдавался – попал по результатам неудачной атаки, без сознания. Попал не в одиночку, вместе с другими танкистами своей роты, так что тут все чисто, я всех опросил, перепроверил. В плену вел себя достойно, пытался поддерживать порядок, ободрял своих танкистов и других бойцов, из тех, кто рядом был. Думаю, он вам подойдет.
– Вот это ты молодец, товарищ старший политрук, вот это ты как нельзя вовремя информацию предоставил. Пойдем, поглядим на этого «страшного» лейтенанта…
Перспективного кандидата в командиры мобильного броневого резерва они нашли в парке сбора советской боевой техники. Грязный, чумазый, в замасленном танковом комбинезоне, он увлеченно ковырялся в моторном отсеке танка БТ-7 вместе с другими, не менее чумазыми танкистами, как потом оказалось, своими бывшими подчиненными, вместе с которыми он и попал в плен.
– Вон тот, белобрысый, с еще незажившими кровоподтеками на лице, – тихо подсказал особист. – Это его, беспамятного, немцы таким особым способом, с использованием сапог и прикладов, в плен брали, как только танковый комбез на нем расстегнули и командирские кубари на петлицах увидели…
Сергей некоторое время понаблюдал, при этом отметив для себя ту привычную уверенность, с которой старлей копается в танковых механизмах, а потом властно скомандовал:
– Товарищ старший лейтенант, подойдите ко мне!
Танкист оглянулся, обозрел представительную «особую тройку» из старшего политрука-особиста, кавалерийского капитана и пехотного лейтенанта, который почему-то командовал в присутствии старших по званию, но, очевидно, вспомнив свой нынешний статус бывшего пленного, чиниться не стал, подошел, теребя в руках промасленную ветошь.
– Старший лейтенант Ковальчук, командир роты легких танков отдельного разведывательного батальона 7-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса.
Особист и капитан по-прежнему молчали, а вот первый же вопрос пехотного лейтенанта показал танкисту, что тот не так прост.
– А почему не Т-34?
– Что?
Сергей, видя недоумение в глазах танкиста, уточнил:
– Я спрашиваю, почему вы с ремонтом легкого танка возитесь, когда рядом Т-34 стоит. У него и броня покрепче, и пушка посерьезнее. Не логичнее ли его первым восстановить попробовать?
– Так… не знаю я «тридцатьчетверку» – они у нас до войны секретными были, в опечатанных боксах или под охраной, под брезентом стояли, и переучивали на них по особым спискам… А легкую «бэтэшку» я до мелочей знаю – к примеру, вот эту ласточку мы с ребятами к вечеру на ход поставим.
– На ход – это хорошо, это есть гут, – слегка рассеянно пробормотал Сергей. – А вот скажи мне, старший лейтенант Ковальчук, ты как у фашистов в «гостях» оказался?
Танкист оказался с юмором и ответил с легким смешком:
– Так это… погорел я, товарищ лейтенант, а тут немцы… ну, и уволокли нас к себе эти черти.
– Вот как! – тоже со смешком повторил Сергей. – Так ты у нас «погорелец»? И в каком же смысле ты «погорел»?
– Да во всех смыслах… – погрустнел танкист, – и танки мои в бою пожгли, и боевую задачу не выполнил…
– А подробнее?
Танкист мельком глянул на особиста, мол, можно ли рассказывать, получил разрешающий кивок и начал рассказ.
– Наш батальон в составе боевого авангарда дивизии шел в направлении Гродно, по пути, в левый фланг, со стороны границы, нас постоянно клевала своей артиллерией немецкая пехота, а в небе висели их пикировщики…
– Это ты потом подробно расскажешь товарищу старшему политруку, – чуть нетерпеливо прервал Ковальчука Сергей, – меня сейчас больше интересует, как именно и при каких обстоятельствах ты в плен попал.
– Известно как, – еще больше погрустнел танкист, – получил от товарища комиссара танкового батальона приказ: «Решительным броском и смелой атакой» выдвинуться вперед и в сторону по ходу движения танковой дивизии и с ходу уничтожить боевые порядки противника на фланге.
– Вот как… – задумчиво протянул Сергей. – И что, командир батальона не возражал?
– Комбат к тому времени уже погиб – сгорел в танке…
– Ладно, продолжай.
– Ну, и попер я сдуру, а немецкая пехота, как оказалось, только того и ждала – у них и ПТО оказалась к бою готова, и бронебойщики с противотанковыми ружьями не дремали, да потом еще и их полевая артиллерия к потехе подключилась… А у меня в роте только легкие танки, причем даже не скоростные «бэтэшки» – их немцы к тому времени уже повыбил