И тогда, получается, защита броневиков в бою таким способом представляется нерациональной и даже неумной, но вот все остальное, что я здесь успел увидеть, сделано совсем не глупо, а наоборот, очень даже рационально. Но поскольку, по правилам классической логики, одно и то же событие в одной и той же системе оценок не может быть одновременно и рациональным, и нерациональным, из этого несоответствия можно сделать лишь один непротиворечивый вывод: я пока просто не понимаю логики такого подхода к окапыванию броневиков и не знаю причин, повлекших за собой это решение. А значит, этот вопрос предстоит дополнительно прояснить в разговоре с командиром здешней бодрой компании – лейтенантом Ивановым.
Кстати, если говорить о компании, очень уж она разномастная. Я до войны нигде таких штатов и такого сочетания пехоты, бронетехники, артиллерии и транспорта не видел. По составу это скорее напоминает сборную солянку из «кусочков» от разных частей, но надо признать, все вместе эти «кусочки» смотрятся весьма гармонично… В отличие от наших предвоенных идей «механизированной» кавалерии, пулеметно-артиллерийских батальонов без средств перевозки и механизированных танковых корпусов, насыщенных обычной пехотой, которая наступала за танками именно пешком.
Либо наши военные на самом верху одумались и осознали необходимость такого… «гармоничного» совмещения пехоты, артиллерии и бронетехники в составе единых подразделений, либо такое совмещение является персональным «тактическим изыском» лейтенанта Иванова… И это еще одна тема для разговора с ним…»
Второе, что его здесь очень приятно удивило, и даже поразило – сами люди, защитники аэродрома, точнее, их взгляды, выражение глаз…
Карбышев за эту первую, скорбную неделю войны успел заглянуть в глаза многим бойцам и командирам, и то, что он там видел, тяжелым камнем ложилось на сердце. Неуверенность, ошеломление, разочарование, смятение, тщательно скрываемый страх неизвестности, отчаяние от осознания безысходности, вызванное бесполезностью и безрезультатностью своих усилий.
А здесь… Здесь он видел совсем другие глаза – веселые, спокойно-сосредоточенные, невозмутимые, некоторые шальные и бесшабашные, нетерпеливые, словно поскорее ждущие боя, но ни одного потухшего взгляда побежденного, ни одного растерянного, сломленного печальными обстоятельствами взгляда он так и не увидел.
Да и сами бойцы – он видел уверенных в себе, решительных и энергичных воинов, которые совсем не боялись предстоящего боя и немцев. Сытые, хорошо обмундированные и экипированные, многие даже с различными неуставными излишествами, в виде трофейного оружия и амуниции, все они, свободные от несения службы в боевом охранении, не спали и не прятались по углам в одиночестве, погружаясь в тягостные думы о своей дальнейшей судьбе и возможной скорой смерти на этой войне, как это делали многие рядовые бойцы в ходе панического отступления от Гродно советских войск.
Нет, вместо этого они, перебрасываясь шуточками, весело таскали бревна, жерди, доски и мешки с землей, продолжая укреплять и дооборудовать свои оборонительные позиции.
А еще – практически все они выглядели опрятно, то есть были помыты, побриты и в чистом, явно недавно стиранном, обмундировании. Нет, на земляных работах Карбышев наблюдал и грязные, сильно поношенные гимнастерки с галифе, но это, как ему пояснили, была уже траченная службой подменка, которую рачительный старшина, руками своих помощников, собирал после боев, отстирывал, чинил-штопал и потом выдавал на грязные работы, чтобы свежее обмундирование почем зря не изнашивать. Он же заботился и о том, чтобы у всех в отряде была возможность регулярно мыться, бриться и стричься, для чего в отряде имелись несколько парикмахеров и даже брадобрей (для тех, кто сам не мог или не умел), найденные старшиной среди беженцев и теперь вроде как вольнонаемные служащие РККА. Столь совершенную организацию хозяйственного обеспечения службы в боевых условиях Карбышев на этой войне тоже видел впервые…
«Как же все-таки непохожи эти энергичные и уверенные в себе бойцы на тех усталых, утомленных постоянными боями красноармейцев, которых я видел до этого в составе отступающих войск первого эшелона обороны, – подумал Карбышев, наблюдая их бодрую суету. – Очень мне интересно, что же такого сказал, а скорее сделал – слова сейчас немногого стоят – их командир, лейтенант Иванов, чтобы они вдруг так резко изменились. Точнее, изменились не они сами – изменилось их отношение к войне и бою, их внутренняя самооценка. Об этом надо будет обязательно с ним поговорить».
Командовал этой бодрой суетой, этим деловитым людским муравейником все тот же старшина Авдеев, и, что для генерала было весьма удивительно, его слушались беспрекословно даже те, кто был гораздо старше его по званию – например, те же летчики с тремя, а некоторые и с четырьмя кубарями в петлицах. Он же обеспечивал и «материальную составляющую» для строительства оборонительных позиций, организовав рубку и пилку окрестных деревьев при помощи немецких двуручных цепных бензомоторных пил, найденных в залежах трофейного имущества здесь же, на аэродроме.
Причем вырубка леса проводилась не абы как, а по определенному плану – сразу в нескольких местах, причем так, чтобы в лесном массиве не было проплешин, видимых с воздуха, и в то же время получались весьма протяженные, извилистые просеки, скрытые кронами деревьев, где можно было прятать от обнаружения противником технику, транспорт и вообще все, что душе угодно.
Карбышев, уже давно привлеченный звуками моторов и лязгом цепей бензопил, тем не менее сдержал свой первоначальный порыв, сначала закончил вдумчивый осмотр оборонительных позиций, потом еще осмотрел трофейные немецкие малокалиберные скорострельные зенитки, уже установленные в кузовах немецких же грузовиков и сейчас тоже замаскированные под деревьями, и только потом отправился смотреть, что и чем там пилят.
Осмотрел импровизированные «лесозаготовки», высоко оценил, как саму идею «выпиливания» просек, так и хорошую организацию самого процесса валки деревьев с последующей их разделкой на бревна, жерди и ветки, которые потом использовались как маскировочный материал.
Потом отошел подальше, чтобы шум и треск не мешали процессу размышлений, и устроился в тени развесистого дуба на границе летного поля, чтобы подвести итоги своих наблюдений и спокойно обдумать увиденное.
«Надо же, трофейные немецкие бензопилы… Неожиданно. Зато теперь стало понятно, каким образом местные фортификаторы так быстро себе оборону построили… Подозреваю, у них тут, в немецких запасах, складированных на аэродроме, и кирки да большие саперные лопаты нашлись, а я-то все голову ломал, потому как не сходились у меня объемы земляных работ и человеко-часы производства этих работ обычными пехотными лопатками.
Так они, глядишь, уже сегодня к концу дня перекрытия окопов, ходов сообщения и щелей закончат, а завтра блиндажи строить начнут, в три наката, как положено. Их тогда отсюда даже штурмовые пикировщики выковырять не смогут… Ох, и интересные тут дела творятся!..
В целом, уже сейчас, будучи еще не совсем законченной, оборона крепкая и в инженерном отношении организована на «отлично» – я такого качественного подхода к полевой фортификации на этой войне еще не видел. По перспективам: немецкий пехотный батальон наверняка об нее все свои зубы обломает, причем безрезультатно, а полку тут и развернуться-то негде, так что все перспективы долгого и успешного удержания аэродрома налицо… Но посмотреть на ход и результаты оборонительных боев было бы очень интересно для накопления статистического материала по эффективности инженерного обеспечения обороны в современной войне.
При этом сама инженерная школа, которую я здесь увидел, весьма своеобразная и содержит оригинальные идеи, которых, насколько я помню, в предвоенных программах обучения специалистов военно-инженерного дела не было. Отсюда вопрос: что это? Нестандартные озарения дилетанта, или наоборот, высокий профессионализм и развитие военно-инженерного искусства на основе нового, малоизвестного пока боевого опыта?
И вот не думаю я, что все эти изыски военно-инженерного обеспечения обороны – заслуга местного старшины. Нет, руки, безусловно, его и бойцов под его руководством, но вот голова, то есть планирование, размещение на местности, объектная спецификация возводимых сооружений… Либо это сам лейтенант Иванов, либо у него в отряде уже есть хороший военный инженер, но я почему-то склоняюсь именно к первому варианту – он сам.
Кхм, подводя общие итоги всему, что я тут увидел, следует признать, что я со все большим нетерпением ожидаю знакомства с этим, столь одаренным в различных областях военного дела, молодым командиром…»
Вместе с неспешными размышлениями подкралась легкая приятная расслабленность, которая затем плавно, незаметно, погрузила уставший организм в сон. А вот пробуждение было резким, словно от толчка – его спровоцировали звуки общей суматохи и взбудораженности среди защитников аэродрома.
Карбышев, спросонок решивший, что надвигается противник и идет подготовка к бою, очень быстро понял, что это не так, и, успокоившись, осмотрелся уже более внимательно.
Все неотложные работы, вроде дальнейшего обустройства боевых позиций или валки деревьев, продолжались в прежнем режиме. Но вот бойцы отдыхающей смены, до этого вольготно развалившиеся кто где на свежей травке в тени деревьев и с голым торсом – они сейчас поспешно стягивались в район кухни, к расположенным там в один ряд умывальникам, где быстро умывались и потом натягивали гимнастерки, ремни, проверяли друг у друга уставной внешний вид.
«Ого, ты погляди, как все забегали, засуетились… Внешним видом своим озаботились, не иначе, ожидается скорое прибытие командира отряда, лейтенанта Иванова. Давненько я такого оживленного старания при подготовке к встрече начальства не видел, и это еще один плюс в его пользу – значит, командные компетенции на высоком уровне.
А вот что касается умывания – оно и мне, пожалуй, лишний раз умыться не помешает, на такой-то жаре. Заодно и уточню, почему меня о скором приезде лейтенанта Иванова не предупредили».