Карбышев, не торопясь, давая время умыться всем желающим, направился в сторону кухни, где рассчитывал сначала поговорить со старшиной Авдеевым.
Но уже на подходе резко передумал и решил сначала послушать… Старшина Авдеев очень спокойно, можно даже сказать, интеллигентно, то есть без криков и матерной брани, воспитывал одного из бойцов.
– Ты, сынок, если вдруг когда в своей деревне, или откуда там ты на службу прибыл, окажешься, так вот там ты, если по большой нужде до ветру сходишь, свои портки можешь обратно не натягивать – так и ходи, а они пусть по земле да по грязи у тебя волочатся. А что, тебе не привыкать грязнулей, как та свинья из лужи, ходить. Или вообще, сними да выброси те портки, когда они от грязи совсем уже в непотребство превратятся, да и ходи по деревне без них, только рубаху свою, тельную, пониже натягивай, чтобы люди твои причиндалы и задницу, такую же грязную, как ты сам и есть, меньше видели… И знаешь, сынок, почему я это все тебе советую?
Здоровенный, высокий и широкий детина лет двадцати в замызганном обмундировании с пустыми пехотными петлицами, с густой многодневной щетиной на простоватом лице, в ответ на вопрос старшины только опустил голову и виновато шмыгнул носом.
– А советую я тебе это потому, что в родной деревне ты своему внешнему виду полный хозяин, – продолжил старшина, так и не дождавшись ответа, – и там ты хоть вовек не мойся, не стирайся, бороду не брей – на все твоя воля, а стыд глаза не выест. Но здесь армия, сынок, здесь порядок один для всех и требования к внешнему виду тоже для всех единые. Поэтому, если ты, по свинской натуре своей, привык грязнулей ходить, потому как во всех местах чесаться тебе не лень, так от этого надо как можно быстрее отвыкать, иначе, как говорят знающие люди, по службе очень сильно не повезет… Ну вот скажи мне, как ты, в таком виде, в общий строй встанешь да командиру отряда на глаза покажешься? Что он о тебе подумает? И что потом сделает?
– Так, это… – решился ответить воспитуемый, – меня еще со вчера, сразу после боя, с напарником в дальний секрет направили и только утром сменили, вот я и не успел…
– «Не успел…» – язвительно повторил Авдеев. – Чего же ты не успел, детинушка? Не успел сообразить, что утром тоже помыться можно было? А для кого, по-твоему, именно утром, после кормежки, здоровенная бочка горячей воды нагрета была? Для кого рядом мыло, полотенца, бритвенные принадлежности разложены были? Или ты не видел, как другие бойцы, которые тоже ночью задействованы были, сразу после завтрака мыться-стираться отправились?
– Так я думал, вечером и побреюсь и простирнусь, кто ж знал, что лейтенант Иванов уже сегодня приедет…
– «Кто ж знал…» – передразнил здоровяка Авдеев. – Тебе, грязнуля ты безголовая, ничего о планах да поступках командира нашего отряда знать и не полагается – твое дело постоянно в чистоте да опрятности себя блюсти, вот и вся нехитрая премудрость. Ты хоть понимаешь, что тебя, за неряшливость твою, лейтенант Иванов запросто может из нашего отряда выгнать? И воюй потом как знаешь и где придется.
– Не… не надо из отряда, – слегка запинаясь от волнения, взревел здоровяк, – я это… я воевать… больше не повторится… Вот…
– Ладно уж, гроз… грязный воин, – смягчился старшина, – на первый раз два наряда вне очереди отработаешь, но на будущее смотри у меня!.. А сейчас – пулей лети в умывальник, потом к нашему каптерщику. Он выдаст тебе чистое обмундирование, из подменного. Там же тебя и побреют скоренько, я распоряжусь. До приезда Командира еще минут десять-пятнадцать, да и как приедет – построение не сразу будет, так что вполне можешь успеть. Все уразумел? Тогда давай, шевели своими булками, сынок, время поджимает…
Карбышев, еле сдерживая смех от красочных эпитетов и образных сравнений старшины, дождался окончания воспитательного процесса и только потом обозначил свое присутствие.
– Силен, старшина, крепко ты этого грязнулю пропесочил, я аж заслушался. И что, лейтенант Иванов его действительно выгнал бы?
– Товарищ генерал-лейтенант, а я как раз к вам собирался, доложить, что дальний дозор на шоссе Командира встретил, и примерно через четверть часа он будет здесь, – невозмутимо доложился Авдеев. – Что же касается этого неряхи, нет, конечно, это я так, для пользы воспитания, краски немного сгустил, чтобы того здоровенного кабана проняло. Так-то он парнишка неплохой – из бывших пленных, что мы вчера у немца отбили, в бой идти добровольцем вызвался и воевал храбро, в атаке на немцев словно яростный пес бросался. А его оплошка по внешнему виду – так он в отряде всего ничего, еще и двух дней не прошло, вот и не привык пока, что у нас с гигиеной строго и командование помывку да стирку личного состава на последнюю очередь не ставит. Ничего, как обвыкнется немного, справный боец будет…
Глава 14
– Товарищ генерал-лейтенант, а может, все-таки самолетом и сразу в Белосток?..
– Нет, лейтенант, женщин, детей и стариков вместе со всеми моими помощниками отправляйте, а я пока здесь останусь… Посмотрю, понаблюдаю…
Сергей с огромным трудом удержался, чтобы не сплюнуть от досады – вот не зря говорили древние насчет осторожности в своих желаниях, ибо они могут исполниться… в том смысле, что он активно искал Карбышева, нашел его и тем самым принял на себя определенную ответственность за его дальнейшую судьбу, а тот… Вот не хочет он в тыл, в безопасность, хочет именно на передовой, лично и собственными глазами, сражение с немцами на заранее подготовленных позициях понаблюдать.
Первым чувством Сергея, когда он прибыл на аэродром и узнал, что Игорь Петров в своем разведпоиске нашел-таки Карбышева, была чистая, светлая радость. Радость оттого, что теперь этот сильный духом и достойный во всех отношениях талантливый генерал, отдавший всю свою жизнь служению Родине, не сгинет в застенках фашистских концлагерей после долгих лет пыток и издевательств, что теперь его жизнь и судьба пойдут по другому пути: по-прежнему безусловного служения Отечеству, но без мучений и преждевременной смерти. Он и искал-то его, по большому счету, именно потому, что знал о нахождении Карбышева в начале войны именно здесь, на местном театре военных действий, и имел шанс его найти своими возможностями, а значит, спасти хорошего человека и истинного патриота России от плена и смерти в этом плену.
Варианты использования генерал-лейтенанта на благо Белостокского оборонительного района, путем задействования его энциклопедических знаний и огромного боевого опыта военного инженера-фортификатора, замелькали в мыслях уже потом, и все они выглядели как приятный бонус и великолепные перспективы, если Карбышев согласится принять на себя организацию и руководство всеми инженерными подразделениями намечающегося укрепрайона.
Вот только для этого было крайне желательно убрать пожилого генерала с передовой подальше – туда, где он сможет спокойно и в безопасности заниматься любимым делом инженерного оборудования оборонительного плацдарма, попутно передавая свой опыт и знания старательным ученикам. А здесь как раз и удачная оказия подвернулась: сегодня в ночь освобожденные на аэродроме из плена «Сталинские соколы» трофейные «юнкерсы» под Белосток перегонять будут, вот Сергей сразу и прикинул, что этими самолетами и беженцев, что с Карбышевым пришли, и его самого, вместе с его помощниками, можно будет вполне безопасно в тыл переправить.
Но здесь и возникла проблема: Карбышев, зацепившись за развитую полевую фортификацию на оборонительных позициях аэродрома, ни в какую не хотел улетать, желая лично оценить эффективность построенной обороны.
Оно бы и ладно, все равно ничего здесь фашиствующим ублюдкам не обломится, окромя широкомасштабных пи…лей, – но вот как он потом, самостоятельно, отсюда до Белостока добираться будет?
«…Получается, за ним чуть позже сюда еще раз ехать придется, и потом, уже с ним, в Белосток? Но отсюда в Белосток прямой дороги нет, надо будет тогда либо возвращаться обратно в Суховолю, и потом оттуда по шоссе, либо ехать дальше по рокаде, до Осовца, и оттуда потом поворачивать на Белосток, но Осовец сейчас штурмуют немцы, и там их до черта…
Нет, тема про Осовец и его освобождение однозначно стоит в планах, поскольку тут тебе и наши предвоенные запасы, и трофеи, и еще один важный узел обороны по рокаде, и перекрытие второго магистрального шоссе от границы… Да и морально-политические мотивы никуда не делись – крепость Осовец, овеянная славой героической обороны и «атаки мертвецов» еще в Первую мировую войну, это самый сильный сейчас (пока советскому народу неизвестно про героическую оборону Брестской крепости) наглядный пример, символ мужества и боевой стойкости русской армии, поэтому негоже ее в грязных фашистских лапах оставлять, как, кстати, и Брестскую крепость с ее гарнизоном, все еще сражающимся в полном окружении.
Но это все чуть позже, потому что для этого и сил со средствами огневого поражения значительно больше нужно будет собрать, и планирование операции обеспечить… И, кстати, Карбышев тут тоже сможет помочь, потому что он особенности местности и здешних долговременных оборонительных сооружений по личному опыту еще той войны очень хорошо знает.
А вот прямо сейчас планы войны совсем другие, и повторный возврат на аэродром, за генералом, в них никак не вписывается. Попробовать еще раз?..»
Карбышев, старательно подавляя добродушную, чуть лукавую улыбку, с большим интересом наблюдал за отголосками эмоций на лице удрученного лейтенанта Иванова, ожидая, какие еще тот придумает аргументы, чтобы снова попытаться уговорить его отправиться в тыл.
Этот лейтенант ему глянулся сразу, с первой минуты общения, и к заочной приязни добавилась симпатия очная, к тому же явно взаимная. Может, это произошло оттого, что Карбышев ясно увидел: ему здесь действительно рады, и радость эта искренняя, без задних мыслей, без корысти и притворства – простая человеческая радость. А может, потому, что Карбышев, заглянув в глаза лейтенанту, неожиданно для себя увидел там не наивный взгляд неопытного, только совсем недавно из училища, молодого командира, нет – он увидел глаза много повидавшего и пережившего, не раз побывавшего в бою воина и многоопытного командира, с которым можно будет говорить на равных, на одном уровне понимания сложных и не всегда объяснимых событий этой войны.