«Угу, ага… – мысленно поддакнул Карбышев, – то-то я смотрю, ты и сам до сих пор в лейтенантском звании ходишь, словно только что из училища… Интересно, а кто и по каким основаниям тебя самого вот так… выдвинул?»
У него было свое мнение, основанное на том, что без качественного военного образования в условиях военного училища выдвижение выше уровня командира взвода нецелесообразно в принципе, ибо никакой боевой опыт всей совокупности базовых знаний военной науки не заменит, но Карбышев решил сейчас не спорить, этот вопрос пока отложить и сначала посмотреть на результаты «выдвиженческих инициатив» лейтенанта Иванова.
– Ладно, Сергей Иванович, оставим пока бронетехнику и поговорим об артиллерии, которая, как вы сами недавно выразились, есть «Бог войны» и решающее средство достижения победы в бою, в этом я с вами полностью согласен. Однако, насколько я понял, вся артиллерия, которую вы притащили с собой и планируете задействовать в обороне аэродрома, она у вас вся трофейная – ведь так? Не находите это странным? Да и вообще, трофеев в вашем отряде используется слишком уж много…
Карбышев умышленно сделал паузу, словно давая Сергею время осмыслить сказанное, и потом продолжил:
– А ведь это… несколько расходится с идеологической линией наших военно-политических органов. Да и верховное командование, насколько я знаю, к использованию трофеев относится… весьма неодобрительно. Что скажете?
– О, на этот счет вам совершенно не следует беспокоиться, Дмитрий Михайлович, – широко улыбнулся Сергей. – За те несколько дней, что вы блуждали по лесам, многое изменилось, и теперь, на фоне очень значительных потерь отступающей Красной армии не только в живой силе, но и в боевой технике, артиллерии, вооружениях, боеприпасах и во всех остальных ресурсах, зачастую оставленных прямо в местах хранения, концепция усиления огневой мощи и боевых возможностей наших частей за счет использования трофеев уже не вызывает сильного отторжения у командования… По крайней мере, у командования Белостокским оборонительным плацдармом. Логика тут простая: все нам на пользу, что противнику во вред. И если есть возможность нанести дополнительный урон за счет повышения собственной огневой мощи, тогда не особо важно и принципиально, наша ли собственная это огневая мощь или с элементами трофейного вооружения.
Говоря конкретно о нашем отряде – он изначально создавался как особое подразделение, способное некоторое время автономно действовать в тылу противника. Отсюда широкое использование трофейного вооружения, транспорта и боевой техники. Отсюда же повышенные требования к подвижности и маневренности, то есть обширная моторизация. Вот мы все это у противника по мере сил и берем, для пользы дела и увеличения эффективности наносимого ему урона.
А что касается трофейной артиллерии, тут, помимо того, что она у нас есть, боеприпасы к ней в изрядном количестве тоже есть, так отчего бы поэтому ее не использовать, еще вот какой важный момент имеется… Дело в том, что в области вооружений кое в чем мы немцев превосходим – взять те же самозарядные винтовки СВТ или наши «тридцатьчетверки», «Катюши», стодвадцатимиллиметровые минометы и так далее, а кое в чем – они нас. Пулеметы МГ-34 у них очень хороши, как и малокалиберная двадцатимиллиметровая зенитная артиллерия, которая за счет наличия в боекомплекте бронебойных подкалиберных снарядов успешно работает и как средство ПТО по всей нашей легкой бронетехнике. Также хороши их легкие стопятимиллиметровые гаубицы и особенно такие вот, семидесятипятимиллиметровые легкие пехотные орудия, как нельзя более полно подходящие для условий ведения маневренной войны. Наша артиллерия поддержки пехоты тоже неплоха, но разница в уровнях конструкторской и технологической школы, а также в уровнях общей технической культуры промышленного производства слишком велика, отсюда неизбежно появляются отличия не в нашу пользу.
Вот давайте, для примера, сравним советскую семидесятишестимиллиметровую полковую пушку и немецкое семидесятипятимиллиметровое легкое пехотное орудие. По классу они одинаковы, поскольку обе пушки предназначены для непосредственной поддержки пехоты на поле боя огнем и колесами, то есть должны легко и быстро перекатываться для смены позиции силами расчета. А вот дальше начинается существенная разница. Для начала, немецкая пушка и не пушка вовсе, а эдакий гибрид пушки, гаубицы и даже мортиры, поскольку, имея раздельно-гильзовое заряжание с зарядами переменной мощности и максимальный угол вертикальной наводки до семидесяти пяти градусов, она может эффективно поражать цели на дистанции от тридцати метров (как мортира или миномет) до трех с половиной километров (как пушка или гаубица). Да, по максимальной дальности стрельбы она более чем в половину уступает нашей «полковушке» (три с половиной километра против более чем семи километров), но в ближнем пехотном бою с его траншеями или оврагами, и особенно при ведении боя в населенных пунктах, где противников зачастую может разделять буквально один дом, это не так существенно, как ее мортирные и гаубичные возможности. Далее – в боевом положении немецкая пушка более чем в два раза легче, чем наша «полковушка» (около 450 килограммов против 900!), и, соответственно, их подвижность и маневренность на поле боя, в том числе легкость перекатывания силами расчета, попросту не сравнимы.
Наконец, третье и самое значимое именно для нашего отряда различие, делающее немецкие семидесятипятимиллиметровые пехотные орудия «лакомым кусочком», полезным в любых количествах. Оно заключается в том, что эта пушка изначально была спроектирована с возможностью ее возки как в связке с орудийным передком, содержащим запас снарядов, так и отдельно от него. И вот если без передка, так мало того, что для ее перевозки тогда всего лишь пара лошадей нужна, но и буксировать пушку любым автомобилем запросто получается, даже легковым. А нашу «полковушку» только с передком возить можно, и тогда либо не меньше четверки лошадей, либо грузовик или даже артиллерийский тягач, но это и сложнее, и не всегда они под рукой, а уж в условиях крайне недостаточной оснащенности нашей армии средствами артиллерийской тяги так и вообще… зачастую быстрее и проще на себе тащить, усир… очень напрягаясь при этом. Таким образом, нельзя сказать, что наши «полковушки» плохие, иначе немцы, захватив их несколько тысяч в трофеях, потом на вооружение своей армии не приняли бы – они в этом вопросе разборчивы сильно и всякое барахло, захваченное у тех же поляков, в своей армии не будут использовать…
И это, кстати, еще один довод в пользу правильности использования немецких трофеев в Красной армии, Дмитрий Михайлович: хороший трофей в любой армии свою ценность имеет, и в любой армии ему рады будут. Но немецкие легкие пехотные орудия наши полковые пушки кое в чем превосходят, да и пополнение боекомплекта к ним противник, можно сказать, сам обеспечивать будет, так что если попадутся они нам еще – освоим с большим удовольствием, как и все остальные полезные нам трофеи.
– Вот как? – хмыкнул Карбышев. – И что же, никаких недостатков у этих немецких пушек нет?
– Есть, как не быть, – ответил Сергей. – Основной недостаток заключается в том, что они в освоении посложнее наших будут, к тому же таблицы стрельбы и все инструкции к ним на немецком языке. Но это все решаемо, поскольку в качестве «консультантов» у нас имеются пленные артиллеристы, а к ним еще и Курт, для контроля искренности сотрудничества и достоверности пояснений.
– Курт? – удивленно переспросил Карбышев. – Это что еще за Курт такой?
– Да… достался нам тут, по случаю, русскоговорящий немецкий механик-антифашист… широкого профиля, – пояснил Сергей. – Яркий пример того, что не все немцы – фашисты, и не все фашисты – обязательно немцы. Парнишка толковый, старательный и очень для нас полезный, как в плане информации по немецким порядкам, организации их армии, так и в качестве консультанта по их технике, вооружению. Сейчас вот переводчиком трудится, немецкую документацию на орудия, а также разъяснения немецких артиллеристов нашим толкует.
«Теперь, ко всему, еще и Курт, – тихо пробормотал Карбышев себе под нос. – Какая интересная у людей жизнь!.. Впрочем, про него потом, позже, я ведь еще даже не все свои первоначальные вопросы прояснил».
– А вот скажите, Сергей Иванович…
Еще примерно через полчаса вопросов и ответов Карбышев неожиданно прервался, ненадолго задумался, словно бы принимая какое-то решение, а потом снова обратился к Сергею:
– Гм, тут вот какая интересная ситуация получается, Сергей Иванович: чем дольше мы с вами общаемся, тем больше у меня возникает разных вопросов, которые я непременно хотел бы обсудить. При этом я совершенно отчетливо понимаю, что бесконечно отвлекать вас своими вопросами и тем самым задерживать здесь, на аэродроме, абсолютно неправильно. В то же время прерывать столь интересное и познавательное общение я решительно не намерен, а потому хочу сделать вам некое предложение… Вы ведь, насколько я понял, и этот аэродром, и все остальные здешние рубежи обороны, включая рокаду, только до подхода подкреплений держать собираетесь, а потом позиции передадите и всем отрядом в Белосток вернетесь? Ну, вот тогда и я, вместе с вами, туда прибуду, а сейчас, на начальном этапе, там и мои помощники справятся. Пока же, уж не обессудьте, я хочу поближе посмотреть на боевую деятельность вашего отряда и попутно продолжить наше общение. Лезть в командование и путаться под ногами, козыряя своим генеральским званием, я не буду – за это не переживайте. Ну, и как вам такое предложение, Сергей Иванович?
Сергей, стараясь не подать вида, внутренне возликовал: не пришлось ничего придумывать и снова уговаривать. Карбышев сам хочет отправиться вместе с ним, и ближайшие планы войны теперь корректировать не надо.
– Признаться, рад, очень рад, Дмитрий Михайлович: мне тоже общение с вами доставляет огромное удовольствие. К тому же боевой генерал в вашем лице, прошедший за свою жизнь уже четыре войны, наверняка сможет подсказать много полезного из своего боевого опыта.