Отход
Первые оборонительные операции армий прикрытия государственной границы Юго-Западного фронта закончились неудачно. Не сыграли своей роли и укрепленные районы, строившиеся по линии новой границы СССР. Но читатель помнит, что по линии старой государственной границы также находилась мощная линия укрепленных районов, значительная часть которых опиралась на реки Случь, Збруч и Днестр. Не до конца были использованы и фронтовые резервы. В связи с этим не трудно прийти к решению о планомерном отводе войск с тем, чтобы выиграть время и собрать силы для стойкого сопротивления врагу на линии старой границы.
Успешный отход остатков войск армий прикрытия Юго-Западного фронта на линию укрепленных районов, расположенных по старой границе СССР, представлял собой особый вид боевых действий и во многом зависел от состояния последних, от их способности принять на себя отходящие войска, дать им возможность привести себя в порядок и занять оборону.
Отход, как известно, один из самых трудных видов боевых действий. Войска должны отходить так, чтобы не дать противнику организовать их постоянное преследование и, главное, не позволить ему выйти на фланги и в тыл отступающих колонн. Это достигается многими приемами и, прежде всего, непрерывным и оперативным управлением на всех уровнях. С последним как раз и были основные проблемы. Так, В.А. Новобранец пишет:
«Отход наш был всегда вынужденным, по приказу и планомерным. Не было ни одного случая панического бегства, как это утверждают некоторые писаки. Однако Ставке казалось, что мы отходим слишком быстро. Чтобы задержать нас, Ставка приняла смехотворное с точки зрения тактики решение – нам запретили перемещать штаб армии без ведома и разрешения штаба фронта, а чаще всего самой Ставки. Из-за этого мы нередко попадали в самое нелепое положение. Штаб армии занимал указанное свыше место вплоть до того момента, когда по нам открывали огонь наступающие немецкие автоматчики. В таких случаях штаб перемещался уже не по плану, а по тревоге. Из-за этого надолго терялось управление войсками, работа штаба нарушалась. Не надо быть военным, чтобы понять, как это отрицательно отражалось на боевых действиях войск. Бывало, что мы попадали в положение, из которого выходили почти чудом».
Большая надежда была на укрепленные районы по старой границе СССР, но они, как выяснилось, далеко не отвечали предъявлявшимся к ним требованиям. Так, если Коростенский, Новоград-Волынский и Летичевский укрепленные районы имели в мирное время кадры артиллеристов и пулеметчиков для занятия дотов, то Остропольский, Шепетовский, Изяславский, Староконстантиновский укрепленные районы не имели ни войск, ни подготовленных инженерных сооружений и поэтому не могли быть эффективно использованы войсками отходящей 6‐й армии.
Особо важная роль в планах командования фронтом отводилась Остропольскому укрепленному району, который должен был связать фланги Новоград-Волынского и Летичевского укрепленных районов. Он неоднократно упоминался в оперативных документах, но надлежащей для того силы не имел. Такое же положение оказалось и на стыке Летичевского и Могилев-Подольского укрепленных районов в районе села Мурованые Куриловцы, который должен был обеспечить стык между Юго-Западным и Южным фронтами.
Управление войсками во время отхода требует от командующих и командиров особых качеств: военной грамотности, большой вдумчивости, оперативной распорядительности, умения организовывать взаимодействие войск по рубежам, времени и способам ведения боя. Этими качествами обладали далеко не все, в том числе и командующий 6‐й армией генерал Музыченко. Так, В.А. Новобранец в своих воспоминаниях пишет:
«Как-то Музыченко поручил мне передать приказ одной дивизии занять для обороны рубеж в тылу врага. Намечался отход.
Дивизия выполнила приказ и заняла оборону.
Часа через три Музыченко посылает меня в ту же дивизию с приказом сняться с обороны и сосредоточиться в таком-то районе в качестве резерва армии.
Прибыл я опять к этому же командиру дивизии и передал новый приказ. Командир дивизии пожал плечами и с явной миной недовольства сказал:
– Я только что был в резерве. Получив приказ на оборону, мы начали окапываться. А теперь что… снова сниматься?! Вы понимаете, чем это грозит? Двигаться надо днем, но меня же разбомбят с воздуха. Вы что, смеетесь, что ли?! Никуда я днем не пойду!
Ну что я мог ему ответить? Вместе с ним ругать Музыченко? Этого нельзя было делать.
– Дело ваше, – говорю, – товарищ полковник. Но, по-видимому, обстановка изменилась и заставила изменить приказ. Как же прикажете доложить командующему? Выполняете его приказ или нет?
А про себя подумал: «А если он откажется выполнять приказ? Как я об этом доложу командарму? Он же по горячке и по директиве Сталина может тут же у себя в кабинете пристрелить меня?!»
Поэтому стал убеждать командира дивизии:
– Приказ есть приказ, товарищ полковник. Не нам с вами его обсуждать…
Полковник не хуже меня понимал эту формулу военной дисциплины. Подумав, видимо, о том же, о чем и я, он сказал:
– Хорошо, передайте командующему, что приказ будет выполнен.
Уехал я от него с тяжестью на душе. Приехал в штаб и доложил Музыченко, что дивизия приступила к выполнению его приказа.
Пошел я в свой отдел. Мне надо было срочно разобраться с новыми данными о противнике. Кроме того, у меня не ладилась организация партизанских отрядов. Не хватало оружия и взрывчатки. Я намеревался достать все это у начальника артиллерии армии генерала Федорова.
Прошло не более трех-четырех часов, как снова вызывают к командующему. Прихожу.
– Вот что, товарищ подполковник, – говорит Музыченко, – садитесь в мой танк и быстро к командиру Н-ской дивизии. Передайте приказ – занять ту же оборону, которую они оставили.
Я был так потрясен, что потерял дар речи. Стою и смотрю на командующего. По-видимому, я выглядел так необычно, что Музыченко крикнул:
– Ну, что вы стоите, что вам не ясно?!
– Товарищ командующий, – наконец приобрел я дар речи, – в течение этого дня вы отдаете этой дивизии три взаимоисключающие друг друга приказа. Кроме того, я ведь не работник оперативного отдела. У меня есть своя специфика работы по разведотделу.
– Молчать! – рявкнул генерал и схватился за пистолет.
Ну, думаю, ухлопает ни за что ни про что… прав был П.С. Рыбалко, что это не командарм, а вахмистр по уму…
Никогда в жизни мне не приходилось выполнять такой трудной и позорной задачи. Было стыдно и за наше командование, и за себя. Как я буду опять смотреть в глаза командиру этой дивизии?
Но приказ есть приказ! Поехал в район расположения дивизии. И то, что увидел по дороге, не поддается описанию. На дорогах и по всему полю валялись трупы людей и лошадей, разбитые и обгорелые машины, искореженное разное военное имущество, рассыпанные крупы, макароны. От тревоги и смятения меня буквально затрясло как в лихорадке. В саду около одинокого дома заметил группу офицеров. Подъезжаю. Узнаю командира дивизии и офицеров его штаба.
Вылезаю из танка, подхожу и передаю этот третий приказ:
– Товарищ, командир дивизии, командующий шестой армией приказал дивизии занять прежнюю оборону.
Полковник молча и как-то оцепенело посмотрел на меня. Мне показалось, что его поразил столбняк. И вдруг он взорвался самой площадной бранью с матерщиной и на командующего, и на штаб армии, и на меня, а из глаз неожиданно брызнули слезы:
– Да что вы, мать вашу так и этак, издеваетесь над нами, что ли? Кто таких идиотов насажал на нашу голову? Чем я теперь буду обороняться… (нецензурно)? Где моя дивизия, я вас спрашиваю? Где я вас спрашиваю? Вот она лежит… трупами! И снова… (нецензурно). Дрожит и плачет…
Когда благодаря свободно излившемуся гневу немного успокоился, рассказал: вышла дивизия из окопов, построилась в колонны и начала марш, как было приказано командующим. На марше налетела немецкая авиация и разбомбила дивизию. Эта дивизия еще до этого в боях потеряла три четверти своего состава, а теперь была совсем разбита.
Закончив рассказ, комдив опять взорвался матерщиной:
– Что вы думаете..? Что вы там в штабе армии делаете?..
Я жалел только об одном, что в это время здесь не было Музыченко – вахмистра по уму и знаниям, но в звании генерала, что он не видел «плодов своего полководческого искусства».
Возвратился я в штаб армии и доложил командующему, что дивизия на марше разгромлена и обороняться некому.
Генерал молча выслушал мой доклад, недовольно, как тюлень фыркнул и ушел, как будто речь шла о мелком фронтовом эпизоде».
Не оправдали себя и надежды на укрепленные районы, расположенные по линии старой границы СССР.
В результате такого состояния большинства укрепленных районов отход войск на их линию, в сущности, ничем не отличался от отхода на обычный рубеж. Рационально рассмотреть этот отход в его хронологической последовательности, основываясь на материалах как советской, так и германской стороны.
Уже 1 июля было ясно, что правый фланг 5‐й армии и левый фланг 6‐й армии Юго-Западного фронта всерьез и надолго оторваны друг от друга и что стык этих армий в районе Шепетовки прикрыт весьма ненадежно. Задержавшиеся совершенно случайно в этом районе части выгрузившегося 5‐го механизированного корпуса 16‐й армии получили приказ выйти из боя и погрузиться и убыть вслед за своей армией в состав Западного фронта. 5‐й механизированный корпус должны были сменить части 7‐го стрелкового корпуса, которые к тому времени еще не прибыли. Поэтому немецкие войска, овладев Шепетовкой, могли практически свободно продвигаться дальше на Житомир.
26‐я и 12‐я армии также, хоть и с боями, но отходили в восточном направлении, оставляя один населенный пункт за другим. Попытки их командующих «зацепиться» за промежуточные рубежи и организовать на них оборону успеха не имели.
На Юге в Бессарабии в течение 30 июня и 1 июля 1941 года на всем фронте по реке Прут немцы вели разведку и занимали исходное положение для наступления, а советские войска готовились к отражению этого наступления. Несмотря на это, 1 и 2 июля 55‐й стрелковый корпус 18‐й армии без воздействия противника начал отход за Днестр.