После освобождения из лагеря я жил на оккупированной территории в селе Комарово. Работал конюхом, выполнял другие хозяйственные работы.
После освобождения села Красной армией весной 1944 года был вновь мобилизован. Служил в 3‐й танковой армии. После победы вернулся в Комарово».
Савин Александр Григорьевич – артиллерист-разведчик бронепоезда 77‐го полка 10‐й дивизии войск НКВД о боях в составе 58‐й горнострелковой дивизии:
«Трудным был путь из окружения под Гусятиным. Километрах в 25–30 от Умани, на полевой дороге мы обнаружили брошенную автомашину с зенитным пулеметом. Я её обследовал, покопался и она завелась. Всей группой ехали на ней до Умани. Остановились около воинской части, – оказался особый отдел 58‐й стрелковой дивизии. Всю группу направили в роту. Я попал минометчиком ротного миномета и с ходу вступил в бой в составе 58‐й стрелковой дивизии. Я не знаю, какой это полк, батальон или рота. Вели тяжелые бои.
Вскоре меня вызвали в Особый отдел 58‐й стрелковой дивизии. Я немного был удивлен, зачем им понадобился. Оказывается, я был включен в группу сопровождения документов Особого отдела и штаба 58‐й стрелковой дивизии. Нужно было иметь, на всякий случай, шофера дублера. Так я оказался в этой группе.
Так начался наш долгий и трудный путь из окружения, в которое попали 6‐я и 12‐я армии. Через какие населенные пункты проезжали, сказать не могу. Лейтенант определял нам путь, соблюдая предосторожность. Добрались до Кировограда. Местные жители сказали, – на окраине города немцы. Доехали до узловой станции Пятихатки, остановились на окраине поселка. Ночью немцы подвергли жестокой бомбардировке, все горело. Рано утром вошли немцы. Доехали до Днепра, но переправиться нам удалось только в Запорожье. Прибыли в район Такмака за Днепром, поступили в распоряжение Особого отдела 18‐й армии. Меня оставили продолжать службу при Особом отделе 18‐й армии, шофером.
Вот так закончился мой первый период – самый трудный этап моей жизни. Это был трагический и в то же время героический период».
Брыжко Григорий Корнеевич, старожил города Умани, 1926 года рождения:
«Наша семья проживала в Умани на ее юго-восточной окраине. Прямо за нашими домами находился кирпичный завод, а далее карьеры, где добывали глину для производства кирпича. Именно с этой стороны в последние дни июля 1941 года к городу подходил противник.
Боев за Умань не было. Советские войска начали оставлять город уже 28 и 29 июля. Поэтому до появления немецких частей в течение трех дней в городе было полное безвластие. Только изредка появлялись машины с советскими солдатами, которые на большой скорости проносились по притихшему пустынному городу и уходили на юго-восток. Охранялись только городская тюрьма, здание райкома партии и район железнодорожного вокзала. Но там работали специальные команды, которые работали на уничтожения всего самого ценного, в том числе и следов своей разрушительной «работы».
В эти дни пустующие воинские казармы, магазины города и другие склады подвергались разграблению населением. Местные жители тащили все, что имело хоть какую-то ценность. Более оборотистые мужики и бабы тут же бросились на мельницу и растащили мешками муку, с маслобойни забрали уцелевшее растительное масло, со швейной фабрики – отрезы ткани и готовые изделия. Брали в первую очередь то, что было необходимо для жизни. Но затем в городе появились крестьяне из окрестных сел с телегами и мешками. Разграбление приобрело окончательно стихийный характер. С местной детской музыкальной школы были вынесены инструменты, с библиотек – книги.
Немцы также особой активности не проявляли. 30 и 31 июля их авиация сбросила на город несколько бомб, но практически все они упали в огороды, поэтому больших разрушений не было. Зато в небе над городом часто появлялись их самолеты-разведчики, которые внимательно отслеживали все происходившее в Умани и ее окрестностях.
1 августа в полдень со стороны села Гордецкого по Умани было произведено несколько артиллерийских выстрелов. Один из снарядов попал в здание военторга, другой – в водонапорную башню. Вскоре в город с западной окраины без единого выстрела начала входить немецкая пехота, появились мотоциклисты. Сопротивление им никто не оказывал.
Мы, подростки, прячась в садах с опаской издали наблюдали за немцами, которые шли открыто, без всякой для себя опаски. По всему было видно, что обстановку они знали хорошо и, возможно, даже готовили свое вступление в Умань. В тот день улицы города были абсолютно пустыми, но в центре фашистов встретила группа людей с хлебом-солью.
С первых же дней оккупации в Умани, где до войны проживало очень много евреев, фашисты установили жесткий режим. Те из евреев, кто надеялся увидеть в немцах понимание из-за схожести языка и называли их культурной нацией, жестоко ошиблись. Мне довелось быть свидетелем того, как колонны евреев следовали под конвоем в Сухой яр, где их расстреливали. Там были уничтожены более десяти тысяч евреев.
От нееврейской части населения немцы требовали абсолютного повиновения и работы. Понятно, что о людях фашистская власть никак не заботилась. Но созданные ими местные власти вскоре сделали все, чтобы хоть как-то наладить жизнь города. Первым заработал местный рынок, затем открылось множество мелких кустарных мастерских. Люди спешили убрать урожай со своих садов и огородов…
Советских бойцов, плененных в районе Подвысокого, под конвоем привели и загнали в глиняный карьер, который находился менее, чем в километре от нашего дома. В первое время охрана этого лагеря была очень слабой, а немцы имели приказ отпускать военнопленных из числа украинцев с тем, чтобы не заниматься их кормежкой. Эту заботу взяли на себя местные жители. Ежедневно десятки женщин, в том числе и моя мама, варили в огромных чанах картофель, свеклу и ведрами относили их в лагерь. Позже в ход пошли другие овощи…
Караульные из числа немцев и неизвестно откуда появившихся украинских полицаев быстро поняли свою выгоду от такого положения и начали брать за отпуск пленных взятки – домашнюю птицу, сало, самогон. Помню, за какого-то советского раненого офицера мой отец отдал последнюю ценность – старинные карманные часы. Большую помощь уманчанам в деле кормления и освобождения пленных оказывали крестьяне из окрестных деревень. Общая беда сплотила народ.
Но понятно, что так долго продолжаться не могло. Освобожденного из плена нужно было переодеть и как-то разместить хотя бы на время. Запасы одежды и продуктов очень скоро кончились, а пополнить их мы не имели возможности. К тому же к осени и немцы, из-за возросшего сопротивления советских войск и развертывания в их тылу партизанского движения, ужесточили режим содержания военнопленных.
Тем не менее, мы продолжали оказывать посильную помощь военнопленным, находившимся в Уманской яме. Помню, двоюродный брат одного из моих товарищей был мобилизован возить лошадьми в этот лагерь в бочках воду. Было решено использовать данный шанс. Мы передали через водовоза в лагерь записку, а затем организовали вывоз из него в порожних бочках нескольких человек. Позже отец мне сказал, что один из спасенных был майором, а после войны приезжал в Умань, чтобы лично поблагодарить своих спасителей.
К осени 1941 года, после падения Киева, Умань оказалась в глубоком немецком тылу. Немцы решили оборудовать здесь аэродром с твердым покрытием взлетно-посадочной полосы. Для выполнения этих работ были привлечены военнопленные и местное население. Лично я возил вагонетками щебень из местного каменного карьера.
Среди военнопленных, работавших на строительстве аэродрома, вскоре сложилась подпольная боевая группа. Видимо, готовился организованный массовый побег. Подробностей, конечно, я не знаю. На однажды незнакомые люди, работавшие в карьере, положили в нашу тележку тяжелый сверток, присыпали его щебнем и приказали отвезти на аэродром. Там нас встретили люди из числа военнопленных и забрали сверток. Думаю, в нем было оружие. Несколько раз мне доводилось передавать на волю записки.
Не знаю по какой причине, но восстание в лагере военнопленных не удалось. Думаю, нашлись предатели или хорошо сработала фашистская служба безопасности. С наступлением зимы в лагере началась повальная смертность, но вместо умерших пригоняли новых, захваченных во время окружения советских войск под Киевом.
Позже, с целью избежать отправки на принудительные работы в Германию, я устроился работать кочегаром на электростанции, которая обслуживала аэродром. Электриком там работал мужчина, которого в конце августа 1941 года местным жителям удалось вывести с Уманской ямы. Я не помню его имени, но он часто рассказывал нам о танках и чувствовалось, что хорошо разбирался в технике.
Весной 1944 года, когда немцы потерпели поражение под Корсунь-Шевченковым, электрик досрочно отослал нас, кочегаров, домой. В эту ночь электростанция взлетела на воздух, погасли огни на взлетно-посадочной полосе и потерпели аварию два самолета. Задержать виновника этой диверсии фашисты не смогли и решили арестовать кочегаров. Мне с товарищем чудом удалось избежать жестокой расправы. Но это отдельная история.
С приходом советских войск я был мобилизован в Красную армию и находился в ее рядах до 1950 года, мне довелось даже стоять в оцеплении на Красной площади во время знаменитого Парада Победы.
В советское время память о Великой Отечественной войне на Украине хранилась бережно и приумножалась постоянно. В Умани было оборудовано воинское кладбище, над братской могилой в центре города был возведен величественный обелиск и зажжен Вечный огонь, был установлен памятник на месте Уманской ямы. В городе была увековечена память наших земляков генералов армии И.Д. Черняховского и А.И. Радзиевского, других героев Великой Отечественной войны. Ветераны войны постоянно приглашались в школы и на другие массовые мероприятия. Во многих школах были созданы мемориальные музеи.
После 1991 года интерес украинских властей к истории Великой Отечественной войны заметно ослаб. Заросли травой братские могилы советских воинов, погас Вечный огонь в центре города. Но по-прежнему жива память в сердцах немногих оставшихся в живых ветеранов той великой войны и людей, неравнодушных к истории и судьбе своего края. Отрадно, что среди этих патриотов немало и молодых людей. Именно это обстоятельство внушает мне веру, что кровь и муки тех тысяч советских воинов, бойцов и командиров, которые сражались под Уманью летом 1941 года, были принесены не зря».