Когда пулеметная очередь закончилась, Малышев оглянулся на Орлова и, отбросив в сторону винтовку, упал на колени, поднимая руки. Рядом с ним рухнул коленями в лужу старший лейтенант Орлов.
И их стали бить.
…Черные одинаковые силуэты. Севка почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Слева от входа – не Скрипников. Туда отступил автоматчик. Где-то еще должен быть один, старшина говорил, что двое охранников…
Мысли неслись вскачь, автоматчик слева начал движение, поворачиваясь к внезапно появившемуся в блиндаже чужаку.
Лейтенант в фуражке. И второй должен быть в фуражке. И начальство – наверняка в фуражке… а капитан Скрипников был в пилотке. В пилотке он был, точно.
Севка вскинул руку с револьвером.
Выстрел. Отдача отозвалась в руке, уши заложило.
Высокий человек в пилотке рухнул, капли крови полетели вперед, забрызгав тех, кто сидел за столом лицом к двери.
– Не стреляйте, – крикнул Севка, отбрасывая в сторону оружие. – Не стреляйте, прошу вас!
Он упал на колени, поднимая руки и продолжая кричать.
– Это немец! Слышите! Немец!
Только сейчас, в эту секунду, Севка понял, что его могут убить. Нет, он сознавал, что рискует, но больше боялся убить своего, советского, а теперь осознал, что и сам может погибнуть, расстрелянный в упор этими черными силуэтами.
И поэтому он кричал с неподдельным ужасом, вцепился побелевшими пальцами в край стола, запрокинув голову, пытаясь увидеть лицо того самого начальника, от слова которого теперь зависит жизнь Всеволода Залесского.
– Не стреляйте!
– Не стрелять! – прозвучало в блиндаже.
Севку ударили в лицо, швырнули на пол, устланный ветками. Навалились сверху, заламывая руки.
За дверью взревел пулемет.
– Посмотри, что там, – приказал спокойный голос.
Севка лежал, прижавшись щекой к листьям на полу, и продолжал шептать, крепко-крепко зажмурив глаза:
– Не стреляйте, это немец, немец… Не стреляйте…
Пулемет замолчал, послышались невнятные крики. Потом кто-то вбежал в блиндаж.
– Что? – спросил уверенный низкий голос, принадлежавший, по-видимому, начальнику.
– Старший лейтенант расстрелял из зенитного пулемета грузовик. Сказал, что это диверсионная группа…
– И что?
– Я посмотрел… Похоже, он прав. Немецкая рация, карты, ракетницы… Нужно тщательнее ознакомиться, но пока я приказал старшего лейтенанта не убивать.
– Значит, и этого можно поднять на ноги, – сказал начальник. – Поднимайте.
Севку поставили на ноги, но рук не отпустили. Кто-то невидимый смахнул у него с лица приставшие листья.
– Значит, так выглядит наш герой… – Человек встал из-за стола и подошел к Севке. – Черт, бывает же такое… Как зовут?
– Всеволод Залесский… – Севка спохватился, что назвал свое настоящее имя, но ничего уже поделать не мог.
– Значит, Залесский… – Человек в черном кожаном плаще внимательно смотрел в лицо Севки, словно изучал его. – Повернись к свету…
Севка повернул голову.
– Бывает же… – протянул человек в плаще. – Ты как понял, что это немец?
– Ну… – Севка дернул плечом и застонал – руку сразу же заломили.
– Отпустите его, – приказал человек в плаще и оглянулся на командира, все еще сидевшего за столом. – Вы бы, майор, пошли, глянули, что ли… Если это действительно диверсанты, то с минуты на минуту можно ждать атаки со стороны моста. Всех, кто есть, отправляйте в окопы.
– Есть. – Майор встал и вышел.
– Никита, давай за ним, – приказал человек в плаще. – Проследи, чтобы не рванули мост сгоряча. А ты присаживайся, политрук.
– Товарищ комиссар, у вас на лице кровь, – сказал кто-то из-за спины Севки.
– Это не моя. – Комиссар достал из внутреннего кармана платок и провел по лицу. – Все?
– Да.
– Ну и хорошо. Ты скажи водителям, чтобы заводились. Проследи, чтобы комдива в бронеавтомобиле разместили. И – минутная готовность. Нечего нам тут в отражении атаки участвовать.
– А как же…
– Не беспокойся, я сам как-нибудь справлюсь. – Комиссар сел за стол напротив Севки, устроившегося на ящике.
На вид комиссару было лет сорок – сорок пять. В углах глаз – морщинки, над переносицей кожа собрана в глубокие вертикальные складки. Взгляд спокойный, но Севка вдруг отчего-то подумал, что, не меняясь в лице и так же доброжелательно улыбаясь, этот комиссар спокойно разрядит пистолет в лицо собеседнику. Или прикажет его вывести в расход.
– Так как ты сообразил, что это диверсанты? – Комиссар сложил руки перед собой, как прилежный ученик, только пальцы что-то бесшумно выстукивали, медленно-медленно.
– Это мой командир, старший лейтенант Орлов…
– Тот, что с пулеметом?
– Наверное. В смысле – да. Он увидел и понял… А я… я уж потом, когда капитан… то есть немец, своему водителю показал тройку рукой… вот так…
Севка поднял руку и оттопырил три пальца с большим.
– А это по-немецки…
– Наверное… – кивнул комиссар. – На таких вещах и прокалываются обычно. По мелочам. То есть из-за такой ерунды немцы лишились удовольствия лично поболтать со мной…
– Товарищ комиссар, – позвали от входа. – Тут старший сержант Малышев просится к вам, говорит – очень важно. Говорит – вопрос государственной безопасности.
– Ну, раз говорит – впускай. – Комиссар посмотрел на Севку. – Твой сержант?
– Мы вместе шли… – Севка оглянулся на дверь.
Какая такая государственная безопасность? Что еще придумал старший сержант Малышев?
Севка сжал руки в кулаки.
Чего это его интересует сержант? Ему нужно думать о своей судьбе. Стоит комиссару задать вопрос о прошлом… или только проверить документы. И все. Все.
И шутить он не станет.
– Разрешите? – старший сержант Малышев вытянулся у входа.
– Входи, сержант. Что у тебя?
Малышев протянул комиссару сложенный лист бумаги.
– Что это? – спросил комиссар.
– Записка вам от старшего лейтенанта Орлова, – отчеканил Малышев. – И вот тут еще карта.
Комиссар взял записку, развернул ее… Вздрогнул, посмотрел на сержанта, перевел взгляд на Севку. Еще раз перечитал записку.
– Сержант, позови сюда лейтенанта Ивановского, он, наверное, возле входа… – голос комиссара чуть дрогнул.
Когда лейтенант вошел, отодвинул Малышева, комиссар положил записку перед собой текстом вниз и несколько раз провел ладонью, разглаживая.
– Никита, сейчас очень аккуратно выйди наружу, без разговоров выруби старшего лейтенанта Орлова… Только выруби, он мне нужен живым. И тащи сюда.
– Есть. – Лейтенант вышел из блиндажа.
– Как зовут этого Орлова? – спросил комиссар.
Желваки дернулись у него на лице.
– Данила, – сказал Севка и похолодел, увидев, как меняется выражение лица комиссара, как мгновенно исчезает даже подобие улыбки, проступают сталь и камень. И лед.
– Отчество?
– Я не помню…
– Ефимович, – сказал Малышев. – Старший лейтенант Данила Ефимович Орлов.
– Так… – Комиссар выпрямился, в руке его вдруг оказался пистолет. – Данила Ефимович Орлов… Это ж сколько ему сейчас? Лет сорок пять?
– Да нет, он сказал, что двадцать шесть… – Севка растерянно смотрел на небольшой пистолет, очень уместно выглядевший в руке комиссара.
– А на вид?
– Да столько же…
– Может, не он… – пробормотал комиссар, взял записку в левую руку, еще раз перечитал. – Тогда почему?..
– Нет его, – выпалил влетевший в блиндаж Ивановский. – Ушел. Только-только, говорят, был и исчез… Прикажете догнать? Только…
– Что?
– Танки на той стороне. Две штуки. И пехота до роты.
– Значит, нужно уходить. – Комиссар спрятал пистолет в карман, прошел к выходу.
Севка осторожно перевел дыхание.
– А что там еще за карта? – спросил комиссар.
– Вот. – Малышев протянул свернутую топографическую карту.
– Хорошо. – Комиссар ее взял, и, не разворачивая, сунул за борт плаща. – Старший сержант свободен, а политрук… политрук следует за мной. Никита, подними его револьвер, и поехали.
Со стороны реки доносились выстрелы пушек и пулемета. Один снаряд взметнул фонтан песка возле дзота.
– В машину. – Комиссар пропустил Севку на заднее сиденье, сел рядом и захлопнул дверцу.
Лейтенант сел на переднее сиденье возле водителя.
Вначале тронулась легковушка, потом за ней двинулся бронеавтомобиль.
Севка оглянулся – старший сержант Малышев стоял возле блиндажа и растерянно махал рукой.
Дождь стих, на дороге стояли лужи, в которых отражались стремительно несущиеся облака.
– Всеволод, – комиссар потер переносицу, – у старшего лейтенанта на лице были особые приметы?
Севка пожал плечами.
– Ты его давно знаешь?
– Позавчера познакомились, вместе выходили из окружения… А что?
– Ничего, наверное… Мало ли бывает на свете совпадений…
Севка прикрыл глаза, пытаясь мысленно представить себе лицо Орлова.
Обветренная кожа, черные брови и ресницы, зеленые глаза. Четко очерченные скулы. И тонкая полоска от внешнего края левого глаза к виску. Шрам.
– Шрам у него. Вот тут. – Севка показал пальцем на своем лице. – Старый.
– Так говоришь, что всего два дня знакомы? – задумчиво произнес комиссар. – Может, подскажешь, что он имел в виду, когда написал, что очень советует спросить у тебя точную дату твоего рождения и выбить честный ответ?
Глава 4
31 июля 1941 года, 05 часов 20 минут.
Западный фронт
– Кто бы мог подумать, что бывают такие шустрые лейтенанты, – сказал Сличенко и поморщился. – Ведь упал же, кровь из виска…
– Наверное, пуля прошла вскользь. – Егоров осторожно, как мог, стащил с капитана гимнастерку. – А у вас – навылет.
– Что-то в «тэтэшках» есть и хорошее. – Сличенко закрыл глаза, вдохнул и выдохнул сквозь зубы. – Высокая пробивная способность, например… Пуля из «нагана» могла бы остаться внутри… А из немецкого «парабеллума» – так вообще разворотить все к черту. Все-таки девять миллиметров…
Капитан застонал, когда Егоров стал накладывать ему на плечо повязку.