Нужно идти домой.
Севка даже сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что домом назвал квартиру Евграфа Павловича. «Какой, к чертям собачьим, дом», – возмутился Севка. Попытался возмутиться.
Он должен их всех ненавидеть. Они его мучили. Они его пытали. Но когда Костя принес в комнату револьвер… Костя отдал оружие ему, как своему, как человеку, которому можно доверять. Так ведь? А ему можно доверять? Если он сам себе не доверяет, если он не может понять, отчего не рванул, поджав хвост, к спасительной воронке «наверх»?
И вот, когда ты абсолютно убедишься, что другого выхода нет, что предложенный вариант – единственно верный, а логика безупречна, вот в этот самый момент ты должен понять, что тебя обманывают. Что тебя собираются использовать или даже убить. Первое, что ты должен сделать, – отложить принятие решения. Это говорил комиссар на занятиях. Не на тех, что проводились для ребят и девчонок перед заброской в тыл. Это говорилось Севке один на один.
И сейчас Севка поступил так, как его учил Евгений Афанасьевич. Поступил, не задумываясь и не осознавая, зачем именно.
А потом, сказал комиссар, ты должен еще раз проанализировать весь ход рассуждений оппонента и – самое главное – понять, зачем тебе это предложено.
Слева, из переулка, послышался женский крик. Севка остановился и прислушался. Женщина продолжала кричать, но Севка расслышал и мужской голос, который что-то негромко говорил.
– Люди! – крикнула женщина. – Ну помогите же, кто-нибудь!
– Что случилось? – громко спросил Севка, почти крикнул.
– Помогите! Бандиты! – крикнула женщина.
– Петров! – скомандовал Севка в темноту. – Берите троих и перекройте улицу. Двое – на ту сторону! Бегом!
Севка вытащил из кобуры револьвер и, касаясь пальцами левой руки стены дома, побежал в переулок.
Женщина плакала. А в конце переулка были слышны торопливые шаги.
– Что случилось? – спросил Севка.
Он мог различить только какое-то шевеление возле стены.
– Он… – сказала женщина и заскулила. – Он меня схватил, деньги хотел… Я закричала…
– Спокойно, – сказал Севка. – Спокойно.
Женщина, судя по голосу, была нестарой. Севка плохо различал возраст на слух, но этой было максимум тридцать.
– Он вас не ударил? – спросил Севка.
– Меня… Меня – нет, – простонала женщина. – А вот его…
Сзади, от улицы, послышались шаги. Севка оглянулся – несколько человек бежали в его сторону, луч фонаря метался по стенам, по булыжникам мостовой, уперся в лицо Севки.
– Кто такой! – выкрикнул голос из-за фонаря. – Руки!
– Лейтенант Залесский, – сказал Севка, заслоняясь левой рукой рукой от света фонаря, а правой пряча револьвер в кобуру. – Тут на женщину напали…
– Документы! – Фонарь приблизился, и его свет переместился вниз, на грудь Севки.
Тот продемонстрировал свои пустые руки, медленно полез во внутренний карман и достал документы.
Фонарь не двигался, из-за него вышел высокий человек в длинной пехотной шинели, протянул руку за документами и повернул их так, чтобы свет падал на открытые страницы.
Раздался щелчок, и луч другого фонаря, послабее, скользнул по лицу Севки.
– Хорошо. – Военный вернул Севке документы. – Комендантский патруль, капитан Рогозин. Что здесь произошло?
– Да вот, услышал крик, прибежал, а тут только женщина, бандиты убежали, – пряча документы в карман, объяснил Севка и замолчал.
Луч фонаря опустился ниже, осветил женщину, стоящую на коленях, и тело, лежащее на мостовой. Черная милицейская шинель. Стоптанные сапоги. Рука, откинутая в сторону. Луч осветил лицо.
Севка вздохнул.
– Знакомый? – спросил Рогозин.
– Милиционер. Сегодня утром познакомился…
«Ты-то чего полез… Беги, пока не поздно, из города…» – это пьяный мужик сегодня утром милиционеру крикнул, а тот потом сказал Севке, что прав мужик: «Я останусь – меня повесят… Ладно я, но ведь и семьи милиции будут вешать…» И все-таки не ушел. Остался в городе. И прибежал на крик женщины.
Себя защитить не успел, нож ударил в грудь и там остался. Рукоять – обычная потертая деревяшка. Кубанка отлетела в сторону, на лице – спокойное, чуть удивленное выражение. Крови совсем не видно.
– Я крикнула, – пролепетала женщина, даже не пытаясь встать с колен, – а он… он бросился… И вот…
«А у него остались жена и дети, – подумал Севка. – И сам он остался, хотя говорил с искренней горечью, что умирает город, что нужно бросить все… и не бросил. Как там пишут в газетах? На боевом посту? Что он здесь защищал на ночной улице? Не семью, не свою семью, точно. И не Советскую власть он защищал. Но что-то оставило его в городе, ведь не страх же. Трус не бросился бы на крик, трус просто отошел бы в сторону. Или переждал бы. Бандит не стал бы возиться с визжащей бабой – ткнул бы ножом, забрал с тела кошелек и ушел».
– Я пойду, – сказал Севка патрульному. – Все равно я ничего не успел увидеть. Вообще, я выполняю спецзадание…
– Иди, лейтенант, – разрешил Рогозин. – Чего уж тут… Только смотри, осторожнее. Оружие в карман переложи, что ли. Было уже несколько нападений на красноармейцев и командиров.
– Диверсанты?
– А черт их разберет… Может, диверсанты. Может, бандиты. А может, обыкновенные жители Москвы. Им оружие нужно, для самозащиты. И чего только не сделаешь для безопасности семьи…
«Чего только не сделаешь для безопасности семьи», – беззвучно повторил Севка, глядя на лицо убитого постового.
Чего только не сделаешь.
Он дошел до подъезда дома Евграфа Павловича, вошел, постоял несколько секунд перед лифтом.
– Если есть возможность, – сказал Севка и пошел по лестнице.
У него есть возможность. У него множество возможностей. И он ими обязательно воспользуется. Непременно.
Севка нажал на кнопку звонку, подождал. Дверь открыл Костя.
– Ужин готов, – сказал лейтенант. – Ждали тебя. Раздевайся, мой руки – и в гостиную.
Почти как семья, ухмыльнулся Севка своему отражению в зеркале над умывальником. Не садятся ужинать, ожидают припозднившегося. А ведь я мог и не вернуться. Согласиться на предложение Орлова и упорхнуть в будущее. Или в прошлое, черт его знает, где находится гнездо Орлова и его помощников. Говорил он «наверх», но это тоже ничего не значило.
Отражение улыбнулось в ответ, только улыбка у него получилась кривая и невеселая.
Севка прошел в гостиную – все уже сидели. Посреди стола стояла фарфоровая супница, только был в ней не суп, а вареная картошка. В селедочнице из того же сервиза лежала нарезанная крупными кусками селедка, хлеб тоже был нарезан крупно, ужин, похоже, готовил кто-то из лейтенантов, а старшие товарищи совещались. Или просто приходили в себя, переваривая услышанное.
– Приятного аппетита, – сказал Евграф Павлович, и все приступили к ужину.
Только сейчас Севка сообразил, насколько проголодался, потом вспомнил, что сегодня обеда у них не было.
Никто за столом не проронил ни слова, пока ужин не закончился.
Молча Никита сходил на кухню за чайником и заварником, а Костя молча принес чашки, чайные ложки, сахар в хрустальной сахарнице и баранки в фарфоровой вазе.
Допив свой чай, Севка отодвинул чашку и медленно обвел взглядом всех сидевших за столом.
– Он предложил мне уйти в будущее, – сказал Севка.
Комиссар кивнул, словно подтверждая услышанное, Евграф Павлович еле заметно улыбнулся, Костя хмыкнул, а Никита с хрустом раздавил в руке баранку.
Севка рассказал все. И подробно, насколько смог. Его не перебивали.
Только когда он закончил, комиссар посмотрел на Евграфа Павловича, а тот задумчиво произнес:
– Значит, он не сказал, кто его забрал из той рощи?
– Нет.
– И у него всего два помощника…
– Да.
– И все-таки я не пойму. – Старик сложил пальцы обеих рук, словно собирался обхватить шар. – Я не пойму… Если он из будущего, то почему ничего не принес с собой? Каких-то хитрых средств. Всеволод же рассказывал о разных приспособлениях… Ведь Данила сам сказал, что прошел через эту самую воронку нормально, в одежде и с оружием. Что ему мешало…
– Что ему мешало… – повторил Севка. – Что ему мешало… И ему, и его помощнику, который попал сюда еще весной… Орлов здесь был долго? Ну, до нашего с Никитой возвращения? Сколько – час, полчаса?
– Минут двадцать, – сказал комиссар.
– Двадцать четыре минуты, – сказал Никита.
– Вы его сразу в эту комнату привели?
– Сразу, как только обыскали. – Комиссар смотрел на Севку чуть прищурясь, словно в ожидании чего-то неожиданного.
– И только в эту комнату?
– Да. Он сел на диван, попросил чаю. Евграф Павлович вышел на кухню, а я оставался с ним. Слушал ахинею, которую он нес о славном прошлом. И что это значит?
– Значит, диван… – Севка встал из-за стола, подошел к дивану. – Сидел, пил чай…
На диване не было ничего. Под валиками – ничего.
Севка сел на то место, где сидел Орлов, огляделся. Никуда больше и не дотянешься…
Севка встал и подошел к окну. Орлов ведь открывал фрамугу. Ничего. Крашеное дерево и ничего более…
Может, ничего и не было. Может быть. Но ведь Данила Орлов – ученик генерала. А тот учил, что нельзя верить в случайность и бессмысленность оппонента. И говорил, что нужно использовать любую мелочь. И что всякое действие должно быть направлено на достижение цели… И что там еще говорил сам Данила? Что старик – лучший наставник и воспитатель убийц? И Орлова он тоже воспитывал и готовил. Значит…
Ведь отчего-то Орлов вошел в дом в тот момент, когда в нем не было Севки и Кости. Может, случайно. А может, чтобы было меньше лишних глаз. И увел он Севку, уходя, не для того, чтобы сделать ему предложение, а просто для того, чтобы того не было в доме в этот момент. Они отошли довольно далеко от дома. Комиссар наверняка держит под контролем ту квартиру, которую таким широким жестом предложил своему бывшему приятелю. Пришел туда Орлов?
Хренушки! Можно спорить на что угодно, но Данила туда не явится. Во всяком случае, не сегодня. И свое предложение Севке он мог сделать и завтра. И послезавтра. И ведь совсем не напрягся, когда Севка попросил время на размышление.