Еще две дивизии (и не облегченные горные, а полнокровные стрелковые: 4-я – из Ворошиловграда, 136-я – из Ростова-на-Дону) и две танковые бригады перебрасывались в состав Южного фронта (директива № 001965 от 14 сентября 1941 года). Но использовать их предполагалось не для усиления стыка фронтов у Краснограда и защиты Донбасса, а гораздо южнее – у Большого Токмака и Мелитополя [157] . Из переговоров начальника Генштаба Б.М. Шапошникова с комфронта Д.И. Рябышевым 17 сентября 1941 года:
«Обе дивизии боевые, полностью укомплектованы по штатам в 14 500 человек с двумя артиллерийскими полками в каждой, каждая имеет по дивизиону PC. Обе танковые бригады заново сформированные. Одним словом, в Ваше распоряжение передаются хорошие ударные части». [158]
К моменту их прибытия враг успел отбросить 18-ю и 9-ю советские армии от Каховки к Мелитополю, захватил крымские перешейки и «закупорил» Крым. В обоих случаях Ставка занималась «латанием дыр», укрепляя наиболее слабые участки обороны. Обеспечение стыков соединений, армий и фронтов оставалось при этом уделом комдивов и командармов, хотя стремление немцев пробивать бреши именно там заметили уже давно. Соответствующую директиву Ставка направила командующим фронтами и направлениями еще 5 августа 1941 года:
«Опыт многочисленных боев показал, что прорыв оборонительного фронта наших частей почти всегда начинался на слабо защищенных, а часто и совершенно не обеспеченных стыках частей, соединений, армий и фронтов. Командующие и командиры соединений (частей) забыли, что стыки всегда были и есть наиболее уязвимым местом в боевых порядках войск. Противник без особых усилий и часто незначительными силами прорывал стык наших частей, создавал фланги в боевых порядках обороны, вводил в прорыв танки и мотопехоту и подвергал угрозе окружения части боевого порядка наших войск, ставя их в тяжелое положение.
Ставка приказала:
1) возложить полную ответственность за стыки частей на командиров соединений, которым они непосредственно подчинены;
2) вести непрерывную и особенно тщательную разведку на стыках частей (соединений);
3) создавать на стыках частей и соединений устойчивую, глубокую оборону с широким применением противотанковых и противопехотных заграждений;
4) создавать на стыках полосу сплошного огневого заграждения путем организации перекрестного пулеметного, минометного и артиллерийского огня частей, действующих на фронте и расположенных в глубине;
5) располагать за стыками резервы и их контратаками уничтожать прорвавшегося противника;
6) держать стыки боевых порядков войск под постоянным и личным контролем старших начальников. Ставка требует от командиров всех степеней исключительного внимания к стыкам, их прочного обеспечения и величайшего упорства в борьбе за них.
По поручению Ставки Верховного Командования
Б. Шапошников». [159]Выполнить эти требования было сложно, да и почти нечем. Одна-две танковые бригады (подвижной резерв командармов), даже сражаясь до последнего танка, не могли остановить массированных прорывов врага. О «глубокой обороне» и «полосах сплошного огневого заграждения» оставалось лишь мечтать. Отход войск Юго-Западного фронта и правого крыла Южного фронта проходил в преддверии скорого наступления врага и имел ряд особенностей, не способствовавших цементированию советской обороны (в особенности на стыках фронтов, куда нацеливалось острие вражеских ударов). Наиболее существенными из этих особенностей были:
• несовпадение направлений отхода Юго-Западного фронта и всех входивших в него армий (40-й, 21-й, 38-й и 6-й): линия фронта отодвигалась на восток, а направления отхода армий смещались при этом на северо-восток, что осложняло управление, взаимодействие и организацию тыла отступавших войск;
• снятие ряда дивизий Южного фронта с фронта обороны на Днепре с передачей участков другим соединениям и переброской войск сначала в 38-ю армию под Полтаву (169-я и 226-я стрелковые дивизии), а с 21 сентября – в 6-ю армию под Красноград (255-я, 270-я, 275-я стрелковые дивизии, 26-я кавдивизия). Целью перебросок было «удлинение (наращивание) линии фронта» [160] , а проще говоря – закрытие разрывов в обороне. Сменявшие их части вновь полученной полосы обороны и стоявшего перед ней противника досконально не знали, а времени на подготовку и проведение войсковой разведки практически не имели;
• нестабильный состав армий, вызванный непрерывной переброской и переподчинением войск. Ситуация доходила подчас до абсурда: 19 сентября в 12-й армии числились всего одна дивизия (274-я стрелковая), 95-й погранотряд и два сводных полка; в 6-й армии к 1 октября – три дивизии (255-я, 270-я и 275-я стрелковые) и малочисленная кавалерийская группа генерал-майора А. Ф. Бычковского [161] . В результате боевой состав армий не дотягивал до численности довоенного неукомплектованного корпуса;
• изменение задач и границ 6-й и 12-й армий. Усилия 6-й армии направлялись уже не на удержании позиций по Днепру, а на борьбу за Красноград, прикрытие образовавшегося разрыва и нейтрализацию возможного удара на Харьков с юга. Сосредоточение войск 6-й армии против острия и южного фаса Красноградского клина имело положительный момент – полоса ее действий сокращалась почти вдвое, а плотность боевых порядков увеличивалась. Но для соседей ничего положительного в этом не было: с уходом 6-й армии к Краснограду ровно вдвое удлинялась полоса находившейся южнее 12-й армии. Дополнительных войск ей при этом не выделялось, а опасность прорыва тонкой линии обороны существенно возрастала;
• целенаправленное усиление обороны Юго-Западного фронта у Краснограда неизбежно вело к ослаблению обороны Южного фронта под Днепропетровском, а «группировка 12-й армии к 26 сентября не отвечала обстановке, сложившейся на ее правом фланге, ввиду явной угрозы со стороны главных сил 1-й танковой группы противника, изготовившейся для наступления» [162] . Острие вражеского удара было направлено на ослабленный стык Юго-Западного и Южного фронтов, точнее, их 6-й и 12-й армий, вновь сформированных согласно директиве Ставки № 001259 от 25 августа 1941 года взамен погибших в окружении под Уманью.Злосчастный Красноградский выступ торчал в советской обороне, как кость в горле. Его существование создавало массу проблем, усугублявших одна другую, отвлекало массу сил и таило немало угроз. Сегодня об этом никто, к сожалению, уже не помнит, вспоминая почему-то о действиях кого угодно: 6-й немецкой армии Рейхенау, 1-й танковой группы Клейста, 2-й танковой группы Гудериана – но только не о 17-й армии Штюльпнагеля.
Зато в документах Ставки ВГК, штабов Юго-Западного направления и Юго-Западного фронта красноградская «заноза» видна невооруженным глазом. Согласно директиве командующего Юго-Западным фронтом Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко № 28/оп от 27 сентября 1941 года основная часть войск фронта (40-я, 21-я и 38-я армии) должна была «организовать прочную оборону и не допустить прорыва противника на восток» [163] . И хотя решено это было не им, а Ставкой (причем не только для Юго-Западного, но и для других фронтов), войска чуть ли не впервые с начала войны избавлялись от необходимости нанесения непрерывных тактических контрударов. Проведение таких контрударов считалось непременной составляющей стратегии и тактики «активной обороны», соответствовало патриотическим установкам советской военной доктрины («Ни пяди земли не отдавать врагу!») и вменялось в обязанность командирам всех рангов и уровней. Этого требовала Ставка, на этом же упорно настаивал с первого дня прибытия на Юго-Западный фронт и Тимошенко.
В ряде случаев контрудары советских войск давали тактический выигрыш, но в условиях 1941 года изматывали не столько силы противника, сколько свои собственные, и без того измотанные и немногочисленные. Примеров, когда части и соединения в считанные дни и недели просто сгорали в «боях местного значения», хватает. Приведем лишь один – незаезженный и мало кому известный.
16 сентября с целью нанесения контрудара по приближавшимся к Полтаве частям 55-го армейского корпуса немцев прибыла сформированная под Харьковом 10-я танковая бригада (командир бригады – подполковник В. А. Бунтман-Дорошкевич, военком – полковой комиссар А. К. Погосов, начштаба – майор Б. Д. Супян). По словам авторов описания боевого пути 38-й армии, эшелон с танками Т-34 к началу боев в бригаду не прибыл, поэтому в ней насчитывалось всего 43 танка, из них 4 КВ и 39 легких [164] – только не Т-70, как об этом писали, поскольку их выпуск начнется лишь в 1942 году. А вот бывший командир танкового полка этой бригады, непосредственно участвовавший в описываемых событиях дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов вспоминал иное: «тридцатьчетверки» в бригаде были, и не одна или две. «2-й батальон капитана П. П. Понивага состоял полностью из танков Т-34, а 1-й батальон капитана В. Г. Богачева – из средних танков Т-34 и тяжелых КВ. Всего в полку было немногим более 100 танков» [165] . Под Полтавой в распоряжение полка поступил танковый батальон Полтавского автотракторного училища – «около 40 машин разных типов» [166] . Итого к 16 сентября – до 140 танков (количество, сравнимое с численностью танковой дивизии вермахта). Треть из них будет потеряна в ближайшие три дня. К утру 19 сентября выйдут из боя и переправятся на восточный берег Ворсклы, заняв оборону в районе Чутово, всего 92 танка [167] . К 1 октября их останется 9 [168] , к 5 октября – 3 (один Т-34 и два Т-60) [169] . За две недели боев и контрударов местного значения от бригады осталась рота, затем – взвод.
Атаки деревень и высот, проводившиеся без закрепления успеха и удержания пунктов, отвоеванных ценой пролитой – и подчас немалой! – крови, с последующим их оставлением и отходом на прежние позиции, не лучшим образом сказывались на моральном духе и настроениях войск. Но отныне нанесение контрударов предполагалось проводить не «повсюду и везде», а лишь против вклиниваний противника в оборону (с целью восстановления прежнего рубежа) и для срыва подготовки врага к наступлению (правда, для этого переброску и концентрацию его войск следовало вовремя обнаружить). Армии получали хоть и запоздалую, но реальную – так, по крайней мере, тогда казалось – возмож