На военной стезе Иван Христофорович был человеком опытным и по праву заслуженным, но вот в писательском деле – крайне оригинальным. Перечитывать его можно до бесконечности, открывая для себя при этом все новые и новые грани его изобретательности и таланта.
«Я остолбенел… Я не мог прийти в себя… Что же вынудило Ставку принять столь трудное решение?» – недоумевал (или делал вид после войны, что и в самом деле недоумевал) опытный боевой генерал, участник трех войн, начальник оперативного отдела штаба фронта. А ведь причина была четко, с убийственной простотой изложена в первой же фразе директивы, которую мемуарист в свое время удачно «подрезал» и читателям не сообщил: «для сохранения армии». Что же здесь непонятно? И что в этом неожиданного?
Положение на флангах Юго-Западного и примыкавших к нему Брянского и Южного фронтов Баграмян знал и постоянно отмечал на картах своего оперативного отдела. Отмечал он и положение дел на всем советско-германском фронте – так, как делало это в те месяцы не только большинство штабистов, но и многие рядовые граждане. Не знать, под какой откос в последние две недели катится фронт на большинстве участков, начальник оперативного отдела просто не мог, разве что судил о положении на фронтах не по картам, документам и информационным сводкам Генштаба, а исключительно по сообщениям Совинформбюро. В них в начале войны можно было услышать (вернее, не услышать) и не такое. Об оставлении городов радио сообщало с опозданием в 3–5 дней, о сдаче Полтавы было извещено только через 12 (к тому времени немцы уже давно вышли на территорию Харьковской области и десятый день сидели в занятом с ходу Краснограде). О сдаче самого Харькова Совинформбюро поведает народу лишь на шестой день – 29 октября 1941 года.
Рассуждения о том, что проводимое в ходе отхода выпрямление линии фронта (у немцев такие «выпрямления» станут позднее дежурным аргументом, оправдывавшим любое отступление) позволило бы вывести в резерв ряд стрелковых и кавалерийских соединений, являются верными. Но рассчитывать на то, что резервы эти останутся в распоряжении Юго-Западного фронта или хотя бы всего направления, было наивно. 15 октября Ставка думала не о резервах для Тимошенко и Черевиченко, а об использовании выводимых с передовой дивизий на Московском направлении. Именно они должны были стать тем «последним батальоном», которому, по меткому выражению Наполеона, и суждено было решить исход кампании 1941 года.
Практически так и случилось: в конце октября погрузится в эшелоны для отправки под Наро-Фоминск 1-я гвардейская мотострелковая дивизия А. И. Лизюкова, следом за ней уедет на Западный фронт 2-й кавкорпус П. А. Белова (его дерзкий рейд по тылам группы армий «Центр» будет до июня 1942 года сковывать все инициативы немецкого командования на Московском направлении). В ноябре – декабре Юго-Западный фронт станет поставщиком войск не только для Ставки ВГК (1-я гвардейская стрелковая дивизия), но и для Южного фронта (216-я, 275-я, 295-я стрелковые дивизии, 3-я танковая бригада, три дивизии кавалерийской группы А. Ф. Бычковского и др.).
Если что и могло по-настоящему удивить генерал-майора Баграмяна в директиве Ставки, так это окончательный рубеж отвода войск – река Оскол. С первого взгляда на карту наиболее выгодным для ведения прочной обороны рубежом, вне всякого сомнения, представлялся Северский Донец – гораздо более серьезная водная преграда, нежели мелкий и неширокий Оскол. Да и расположен Донец по отношению к Харькову ближе, то есть намного выгоднее с точки зрения организации будущего наступления на город. Причина, однако, была проста: рубеж на Осколе соответствовал глубине, на которую к тому времени уже прорвались немецкие ударные группировки на участках Брянского и Южного фронтов.
То, что при этом в руки врага переходил весь Харьковский промышленный район, значительная часть Донбасса и две стратегические рокадные железнодорожные и автомобильные магистрали, для Ставки было прискорбно, но решающего значения уже не имело. Речь шла о спасении армии, а вместе с ней и всей страны – решение, знакомое каждому отечественному школьнику со времен фельдмаршала М. И. Кутузова, Бородинской битвы и Отечественной войны 1812 года.
Но, в отличие от Кутузова, заявившего о том, что «с потерей Москвы не потеряна Россия», Ставка ВГК в директиве № 00301 от 15 октября 1941 года не упомянула об оставляемом Харькове ни единым словом. Факт этот не только поразил до глубины души генерала Баграмяна осенью 1941-го, но и породил многочисленные мифы и легенды среди послевоенных исследователей, историков и краеведов. Одним из первых, если не самым первым мифотворцем оказался, к сожалению, сам Баграмян: именно он при составлении оперативной директивы штаба Юго-Западного фронта № 0161/оп от 16 октября 1941 года, регламентировавшей отвод войск фронта на период с 17 по 23 октября, точно так же ни разу не упомянул про Харьков.
Действия 38-й армии на харьковском направлении с 27 сентября по 28 ноября 1941 года
Задача на длительную оборону и максимально долгое удержание Харькова в директивах от 15 и 16 октября не ставилась. Тем более не шла речь об обороне города «до последнего патрона» и «до последнего человека». Название «Харьков» многократно звучало в правительстве СССР, Ставке ВГК и Государственном Комитете обороны СССР не в середине октября, а месяцем ранее. Понимая, что город, возможно, придется сдать, заранее был разработан комплекс мер по максимально более полной (тотальной) эвакуации одного из крупнейших промышленных центров страны. Захватчикам должны были достаться не работающие заводы и фабрики, а пустые здания, заминированные корпуса, взорванные стратегические объекты.
12 сентября 1941 года ГКО принял постановления № 666 (об эвакуации дизельного завода № 75) и № 667 (об эвакуации танкового завода № 183), а 16 сентября постановлением № 681 утвердил план эвакуации предприятий Харькова и Харьковской области. Директора важнейших заводов (танкового – Ю. Е. Максарев и дизельного – Д. Е. Кочетков) о предстоящем перемещении узнали 15 сентября, из телеграмм Наркомата танковой промышленности. Через два дня в Нижний Тагил с завода № 183 ушел первый эшелон с группой конструкторов и технологов, техдокументацией танка Т-34, моделями, штампами и уникальными станками [188] , а в Сталинград началась переброска всех цехов ХТЗ [189] . 4 октября 1941 года последовало постановление № 731 «Об эвакуации 2-й очереди Харьковских заводов № 183, 75 и ХТЗ».
Думали при этом не только о станках и металле, но и о будущем страны: 16 сентября 1941 года, одновременно с планом эвакуации харьковских предприятий, Председатель ГКО И. В. Сталин подписал постановление № 685 «Об эвакуации женщин и детей из г. Харькова». О документе этом историки не вспоминали. Хотя могли бы им, безусловно, гордиться: подобные решения принимались, помимо Харькова, лишь дважды – по женщинам и детям Курской области и детям Москвы.
Осенью 1941 года Харьковская область выполнила требования директивы СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года («При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, ни килограмма хлеба, ни литра горючего, угонять скот»), а по уничтожению и выведению из строя объектов промышленности и жизнеобеспечения даже перевыполнила.
Идея создания Харьковского узла инженерных заграждений начала прорабатываться в Москве одновременно с принятием первых директив об эвакуации городских предприятий. К практической ее реализации в последних числах сентября 1941 года приступил человек, ставший легендой во многом благодаря именно этой операции, – полковник И. Г. Старинов.
Тема эта заслуживает отдельного развернутого повествования. Здесь же мы ограничимся лишь парой деталей. В подготовке и оборудовании беспрецедентного доселе узла инженерных заграждений была задействована не только прибывшая в Харьков вместе со Стариновым оперативная группа специалистов по спецминированию, но и шесть инженерно-саперных батальонов и три железнодорожные бригады Юго-Западного фронта. Впечатляющими оказались и результаты проделанной работы: многие магистрали (например, стратегическое шоссе Харьков – Чугуев) немцы не могли эксплуатировать до декабря 1941 года, а Харьковский аэродромный узел был парализован до весны 1942-го. О восстановлении и введении в строй ряда крупнейших предприятий (ХЭМЗ, ХТЗ, авиазавод № 135, моторостроительный завод № 75 и др.) немецкая администрация вообще не поднимала вопрос в течение всей оккупации.
Всех составляющих разыгрываемого на полях Харьковской области гамбита не видели ни в штабе ОКВ в Берлине, ни в штабе группы армий «Юг». Как не догадывались немцы и о том, что вместо ферзя (а на меньшее, по их расчетам, четвертый город СССР и крупнейший транспортный узел Юго-Восточной Европы не тянул) советское командование жертвует им фигуру гораздо меньшего калибра. И то лишь для того, чтобы по всем правилам гамбита выиграть инициативу и возможность для скорейшего перехода в наступление.
Тонкостей «гамбита Тимошенко» в немецких штабах не уловили и с ходу вцепились в вожделенную наживку. 25 октября дивизии 55-го армейского корпуса генерала пехоты Эрвина Фирова полностью овладели Харьковом и автономным районом ХТЗ. По мнению командования вермахта, это означало достижение главной цели ГА «Юг» в осенней кампании 1941 года. Изданный в этот день приказ Фирова был проникнут восторженным пафосом в стиле воззваний Бонапарта к своим гренадерам:«Солдаты! Харьков, третий по величине индустриальный город России, взят. Горжусь успехом, достигнутым благодаря вашей отваге. В яростной борьбе вы шаг за шагом оттеснили из Полтавы в высшей степени упорного противника. Вы вынесли все тяготы погоды, дожди, снег и мороз. Вы вели ваши машины сквозь грязь и распутицу. Вы стойко и твердо преодолели невыразимые трудности. Вы не отступили, пока враг не был окончательно разбит. Солдаты! Мы гордимся вами! Только история будущего сможет полностью отдать должное вашей славе. У вас есть гордое право сознавать свою причастность к истории». [190]