Рассвело третье утро войны, но по-прежнему не было видно никаких признаков, что экипаж танка жив. Местные жители перестали обращать на него внимание: мало ли таких осталось после бури войны!
Но как только со стороны Расейняя показалась тяжело груженная немецкая машина, советский танк неожиданно ожил. Повернулась стальная башня, пушка нацелилась на машину. Звонкий выстрел и оглушающий взрыв сотрясли всю окрестность. Немецкая машина вспыхнула как факел. Позднее местные жители обнаружили возле нее четыре обугленных трупа врага.
Советские воины не покинули своей машины и после этого. Наверное, они решили до последнего вздоха сражаться с врагами. Сегодня трудно представить, сколько храбрости они показали, как горячо горела ненависть в их сердцах. Ведь неподвижный танк – хорошая цель, это стальной гроб для всего экипажа. Мы никогда не узнаем, что говорили тогда танкисты. Но их поступок свидетельствует, что это были люди необыкновенной воли.
Взорванная машина – это еще не весь счет фашистам. Когда на дороге показались два броневика врага, танкисты и их встретили огнем. У деревни Дайняй они и закончили свой путь. Закончили на третий день войны.
Сражающийся советский танк создал фашистам проблемы. Он блокировал дорогу, по которой должны были идти немецкие колонны. Против маленькой советской крепости фашисты подтянули две противотанковые пушки. Но одну из них они даже не успели подготовить к бою. Танкисты вовремя заметили ее и уничтожили метким выстрелом.
Однако борьба была неравной. Прямым попаданием в смотровую щель фашисты вынудили танк замолчать. Позднее они пригнали местных жителей, которые извлекли из танка шесть трупов. Там их и похоронили, а документы взяли немцы.
Война оставила на нашей земле немало могил. Уважая память павших, советские люди после войны перенесли их на братские кладбища. Одни из тех могил уже раскрыли свои тайны. Уже выяснены имена и фамилии погибших, найдены родственники. А могила танкистов, приютившаяся у кустарника, оставалась немой. Но колхозники и после стольких лет помнили этот бой, говорили об этом. В это лето они пришли в военкомат и сказали:
– Посмотрите.
Заговорила могила у деревни Дайняй. Откопав, нашли личные вещи танкистов. Но они говорят очень мало. Две
фляги и три авторучки без надписей или знаков. Два ремня показывают, что в танке было два офицера.
Более красноречивыми оказались ложки. На одной из них вырезана фамилия: Смирное В . А. На второй – три буквы: Ш.Н.А . Видимо, это первые буквы фамилии, имени и отчества солдата.
Самая ценная находка, устанавливающая личность герое в – портсигар и в нем комсомольский билет, порядочно испорченный временем. Внутренние листки билета склеились с каким-то другим документом. На первой странице можно прочитать только последние цифры номера билета – …1573. Ясная фамилия и неполное имя: Ершов Пав…
Самой информативной оказалась квитанция. На ней можно прочесть все записи. Из нее узнаем фамилию одного из танкистов, место его жительства. Квитанция говорит:
«Паспорт, серия ЛУ 289759, выдан 8 октября 1935 г. Псковским отделом милиции Ершову Павлу Егоровичу, сдан 11 февраля 1940 г. в Чудовский военкомат.
Надеемся, что по этим данным удастся найти близких Ершова или людей, знавших его. Таким образом мы откроем еще одну страницу в жизни воина. Но кто были остальные танкисты? О них надо знать. Это наш долг перед героями.Вряд ли мы узнаем имена всех членов экипажа. Вряд ли точно установим, кто скрывается за инициалами Ш.Н.А. Да и кто такой был Смирнов В. А., узнать уже вряд ли возможно. Но вот найти родных Ершова Павла Егоровича, я думаю, можно. Данных для этого имеется достаточно. А потом можно подумать, и каким способом (скажем памятная доска на родине или даже посмертная награда) увековечить память одного конкретного члена героического экипажа одинокого танка КВ.
Перевод с литовского Александра Новиченко
Владислав Гончаров. Первый котел
Контрудар под Сольцами в июле 1941 года
К исходу шестнадцатого дня войны, 7 июля 1941 года, основные силы 4-й немецкой танковой группы – 3 танковых, 3 моторизованных и 2 пехотных дивизии – смогли преодолеть «линию Сталина» по старой государственной границе. Но к этому времени советское командование наконец-то сумело выстроить перед ними сплошную линию обороны: 9 дивизий 41-го, 22-го, 24-го и 29-го стрелковых корпусов, а также остатки 12-го и 21-го механизированных корпусов, 3-й танковой и 163-й моторизованной дивизий 1-го мехкорпуса. Даже с учетом меньшей численности советских дивизий, значительной их недоукомплектованности [54] и крайней нехватки корпусных и армейских частей противник вряд ли имел здесь даже полуторное численное превосходство. Можно было надеяться, что эту линию обороны удастся удержать хотя бы до подхода немецкой пехоты – 5 дивизий 1-го и 21-го армейских корпусов.
Однако в ночь на 8 июля боевая группа «Зекендорф» 6-й танковой дивизии, потеснив части 235-й стрелковой дивизии на фронте 41-го стрелкового корпуса, вышла к реке Череха, прикрывающей с юга подходы к Пскову, и сумела переправиться через нее. Утром 8 июля немецкие танки проявились на шоссе Псков – Порхов восточнее Карамышево. Директивой № 24 от 8 июля командование фронтом распорядилось нанести здесь контрудар силами 3-й танковой дивизии, собрав для ее поддержки менее четырех стрелковых полков. Однако немцы успели быстро навести мосты через не слишком широкую Череху и уже в следующую ночь перебросили на плацдарм боевую группу «Раус», таким образом сосредоточив здесь основную ударную силу 3-й танковой дивизии.
В то же время попытка быстро перебросить сюда основные силы 111-й и 118-й стрелковых дивизий, занимавших оборону на спокойном участке фронта на рубеже Псковского УР западнее Пскова, не увенчалась успехом из-за нераспорядительности командования 41-го стрелкового корпуса и несвоевременного взрыва мостов через реку Великая. Утром 9 июля группы «Раус» и «Зекендорф» нанесли удар с плацдарма у Карамышево; в тот же день, опасаясь обхода, войска 41-го стрелкового корпуса оставили Псков. Фронт в очередной раз был прорван.
В этот же день 1-й механизированный корпус вместе с 41-м и 22-м стрелковыми корпусами были объединены в 11-ю армию, фактически формируемую заново. Всего в армии теперь насчитывалось 9 дивизий – 6 стрелковых, 2 танковых и одна моторизованная [55] :
• 41-й стрелковый корпус – 111-я, 118-я, 235-я и 90-я [56] стрелковые дивизии
• 22-й стрелковый корпус – 180-я и 182-я стрелковые дивизии
• 1-й механизированный корпус – 3-я танковая дивизия, 163-я моторизованная дивизия
• 21-я танковая дивизия
• 183-я стрелковая дивизия
Однако большинство этих соединений уже понесло серьезные потери в предыдущих боях. Так в 128-й стрелковой дивизии насчитывалось 2070 человек, 11 орудий и минометов. 163-я моторизованная дивизия к 6 июля потеряла половину своих танков, 70 % артиллерии и 60 % личного состава. 111 – я стрелковая дивизия отходила на Лугу в виде отдельных неорганизованных групп; впоследствии выяснилось, что в ней сохранилось около 7 тысяч человек личного состава – но для восстановления боеспособности соединения требовалось некоторое время. 21-я танковая дивизия, срочно переброшенная с Карельского перешейка и к 10 июля сосредоточившаяся в Луге, фактически состояла из одного 42-го танкового полка.
Лучше обстояло дело в 22-м Эстонском территориальном стрелковом корпусе, еще не успевшем побывать в серьезных боях – например, его 180-я дивизия имела 11 332 бойца, 3039 лошадей и 193 орудия (37-мм – 31,45-мм – 58, 76-мм – 74, 76-мм зенитных – 4, 122-мм – 14, 152-мм – 12); в корпусной артиллерии насчитывалось 53 107-мм и 9 152-мм орудий. Однако автомашин в корпусе было лишь около трети от штатного количества, а к артсистемам иностранных образцов не хватало снарядов. Вдобавок «национальный» состав корпуса считался (и считается ныне у многих историков) ненадежным – судя по всему, не вполне справедливо. Встречаются даже рассказы о том, что « большинство солдат и офицеров Эстонского территориального корпуса Красной армии (22-й территориальный стрелковый корпус, бывшая Эстонская армия), выведенного с началом войны из пределов Эстонии, перешли на Псковщине на сторону немцев (июль 1941) и были готовы сразу же продолжать войну против СССР», а «его остатки переведены на Урал, в трудовые части (работали, в частности, на лесоповале)» [57] .
Однако это и аналогичные утверждения являются неправдой. В целом корпус – в том числе и его эстонские бойцы – неплохо проявил себя в июльских боях. 180-я стрелковая дивизия в мае 1942 года стала 28-й гвардейской, а 182-я была расформирована лишь после окончания войны с Германией, летом 1945 года.
Командующим 11-й армией был назначен генерал-лейтенант В. И. Морозов, а ее управление приказом командования фронта от 8 июля перемещалось с левого крыла фронта на станцию Дно (90 км восточнее Пскова). Большая часть соединений прежней 11-й армии (за исключением 29-го стрелкового корпуса) была передана в состав 27-й армии генерала Н. Э. Берзарина, отлично показавшего себя в ходе боев за Двинск.
5-й воздушно-десантный корпус, отличившийся под Двинском, был выведен из боя и отправлен на переформирование. 29-й стрелковый корпус передавался в состав 22-й армии Западного фронта. Выведенные из боя остатки 12-го механизированного корпуса были сосредоточены для переформирования в район города Сольцы, а затем были направлены на другую сторону озера Ильмень, в район 20–30 км юго-восточнее Новгорода.
Левый фланг 11-й армии (22-й стрелковый корпус) пока еще удерживал рубеж по реке Череха. Южнее, от Новоржева до Идрицы по линии Выбор, Пушкинские Горы, Опочка оборонялась 27-я армия (11 дивизий), причем ее 65-й стрелковый корпус, утратив боеспособность, выходил из боя и сосредотачивался в 40 км восточнее Опочки. 22-я армия по