ь». Цель ее была сформулирована в приказе о наступлении на Москву, подписанном 29 мая командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Клюге и начальником штаба генералом Велером. Но при этом совершенно секретный приказ был составлен в 22 экземплярах, в то время как приказы по другим операциям составлялись в 10, максимум в 16 экземплярах. Часть этих документов различными способами специально подбрасывали советскому командованию. Кроме того, для большей убедительности дезинформации, в полосе группы армий «Центр» постоянно проводилась аэрофотосъемка московских оборонительных позиций, окраин города, районов Владимира, Иванова, Тамбова, Горького, Рыбинска и др. Осуществлялась радиодезинформация, усилилась переброска агентов через линию фронта на Западном направлении. Немецкими штабами были размножены планы столицы и крупных городов в полосе «предстоящего» наступления и разосланы во все штабы, вплоть до полков.
Специалисты знают, что в любом, даже очень хорошо спланированном, деле всегда может проявиться непредвиденное обстоятельство. Так, в записях фельдмаршала Кейтеля, сделанных им в 1946 году в Нюрнберге незадолго до казни, имеются такие сведения: «Первым и необъяснимым тогда событием явилась публикация копии плана наступления в прессе западных противников. Во всяком случае одна из фраз «основополагающей директивы» фюрера была воспроизведена настолько точно, что никаких сомнений в предательстве быть не могло. Недоверие фюрера к тем штабам, которым была поручена предварительная разработка плана, получило новую пищу… Как выяснилось уже зимой 1942 г., предателем оказался мобилизованный из запаса офицер штаба оперативного руководства главного командования военно-воздушных сил, служивший там в разведывательном отделе…»[19] Теперь можно уже сказать, что речь шла об обер-лейтенанте Харро Шульце-Бойзене, служившем в главном штабе германских ВВС и с 1936 года работавшем на советскую разведку под псевдонимом «Старшина». К сожалению, судьба советского агента в Берлине была трагической. В 1942 году отдел дешифрования ОКХ перехватил радиограмму из Москвы, где называлось имя Шульце-Бойзена. 31 августа гестапо арестовало лейтенанта, а 19 декабря военный суд Рейха приговорил его к смертной казни[20].
Были и другие источники информации, анализ которых свидетельствовал в пользу того, что в 1942 году главный удар немецкое командование нанесет именно на юге. Так, в докладе Главного разведывательного управления от 18 марта утверждалось, что «центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере при одновременной демонстрации на Центральном фронте против Москвы… Для весеннего наступления Германия вместе с союзниками выставит до 65 новых дивизий… Наиболее вероятный срок наступления – середина апреля или начало мая». Через пять дней после этого органы госбезопасности сообщали в ГКО: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти»[21].
Такие прогнозы разделяли и союзники СССР по антигитлеровской коалиции. Так, 26 марта Главное разведывательное управление доложило генералу А.М. Василевскому спецсообщение, в котором излагалась оценка англичанами перспектив развертывания войны весной – летом 1942 года. По мнению военного командования и Министерства иностранных дел Великобритании, Германия могла провести крупные операции только на южном крыле советско-германского фронта, нанося там главный удар с целью захвата кавказской нефти[22].
Безусловно, советское руководство владело информацией о планах противника, которая постоянно поступала ему из различных источников. Также И.В. Сталин и его ближайшее окружение хорошо знали о результатах операций, проведенных советскими войсками с начала 1942 года, и о состоянии войск на то время. Все это должно было учитываться при разработке новых стратегических планов, что по какой-то причине сделано не было. Позже А.М. Василевский писал: «Верховный главнокомандующий И.В. Сталин, не считая возможным развернуть в начале лета крупные наступательные операции, был также за активную стратегическую оборону. Но наряду с ней он полагал целесообразным провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова, на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска. Начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников стоял на том, чтобы не переходить к широким контрнаступательным действиям до лета».
Г.К. Жуков по этому поводу вспоминал: «Сталин, не дав закончить полностью доклад Шапошникову, сказал: «Мы не должны ждать, пока немцы нанесут удар первыми, надо нанести ряд ударов на широком фронте, измотать противника и сорвать его наступательные планы… Жуков предлагает развернуть наступательную операцию в районе Вязьма – Ржев – Ярцево, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера». Слово взял С.К. Тимошенко… Доложив обстановку на юго-западном направлении, Тимошенко сказал: «Я и Военный совет юго-западного направления считаем, что мы сейчас в состоянии и должны нанести немцам на юге упреждающий удар и расстроить их наступательные планы, так сказать, захватить инициативу в свои руки. Если мы не нанесем упреждающего удара, то наверняка повторится печальный опыт начала войны»…
Когда мы вышли из кабинета Сталина в приемную, Б.М. Шапошников мне сказал: «Вы напрасно, батенька мой, спорили. Вопросы упреждающего удара наших войск на юге, по существу, были Верховным уже решены с Тимошенко и Хрущевым».
А.М. Василевской вспоминал: «К середине марта Генеральный штаб завершил все обоснования и расчеты по плану операции на весну и начало лета 1942 года. Главная идея плана: активная стратегическая оборона, накопление резервов, а затем переход в решительное наступление. В моем присутствии Б.М. Шапошников доложил план Верховному Главнокомандующему, затем работа над планом продолжалась. Ставка вновь обстоятельно занималась им в связи с предложением командования Юго-Западного направления провести в мае большую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. В результате И.В. Сталин согласился с предложением и выводами начальника Генерального штаба. В то же время было принято решение: одновременно с переходом к стратегической обороне предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций, что по мнению Верховного главнокомандующего, должно было закрепить успехи зимней кампании, улучшить оперативное положение наших войск, удержать стратегическую инициативу и сорвать мероприятия гитлеровцев по подготовке нового наступления летом 1942 года. Предполагалось, что все это в целом создаст благоприятные условия для развертывания летом еще более значительных наступательных операций Красной армии на всем фронте от Балтики до Черного моря.
Обоснованные данные нашей разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены. На Юго-Западное направление было выделено меньше сил, чем на Западное. Стратегические резервы соответственно сосредоточивались в основном возле Тулы, Воронежа, Сталинграда и Саратова. Критически оценивая теперь принятый тогда план действий на лето 1942 года, вынужден сказать, что самым уязвимым оказалось в нем решение одновременно обороняться и наступать.
Мы тщательно следили за планами германского командования. Соотношение сил на советско-германском фронте к маю было следующее: Красная армия имела 5,1 млн человек (без войск ПВО страны и Военно-Морского флота), почти 3,9 тыс. танков, 44,9 тыс. орудий и минометов и около 2,2 тыс. боевых самолетов. Немецко-фашистская армия имела – 6,2 млн человек, 3229 танков и штурмовых орудий, до 57 тыс. орудий и минометов и 3395 боевых самолетов. Таким образом, к началу летней кампании превосходство в людях было на стороне врага, в танках – у нас[23].
Трудности, связанные с развитием фронтовых наступательных операций конца 1941 – первых месяцев 1942 года, заставили генштабистов задуматься о многом. В частности, о необходимости создания более крупных танковых соединений как средства развития тактического успеха в оперативный. Результатом этого стало формирование танковых корпусов, соответствующая директива НКО была подписана 31 марта 1942 года.
Как и следовало ожидать, 1-й танковый корпус начал формироваться в Москве и Липецке на основе 1-й гвардейской танковой бригады М.Е. Катукова, который и был назначен командиром этого корпуса. В его подчинение были переданы 89-я бригада тяжелых танков ВК, 49-я танковая бригада и 1-я мотострелковая бригада. В результате этого в данном соединении удалось сконцентрировать 181 танк (24 КВ, 88 Т-34 и 69 легких танков). Формирование 2-го танкового корпуса велось в городе Горьком (командир генерал-майор А.И. Лизюков). В его состав вошли 169-я тяжелая, 26-я и 99-я и танковые, 58-я мотострелковая бригады. Корпус насчитывал порядка 170 танков. Затем началось формирование и других танковых корпусов.
Основным средством подавления вражеской обороны при прорыве ее главной полосы оставалась артиллерия. Однако операции начала 1942 года выявили серьезные недостатки в ее боевом применении при ведении наступления объединениями и соединениями. Во-первых, имевшаяся артиллерия не группировалась в масштабе дивизий, а примерно равномерно распределялась между полками первого эшелона. В результате этого ее общие плотности, по опыту наступления 10-й армии Западного фронта, не превышали 9 орудий и минометов на 1 километр фронта, а на участках прорыва – 30—40 орудий и минометов на 1 километр фронта.
Ставка Верховного главнокомандования вскрыла недостатки и ошибки, допущенные в первых наступательных операциях, и дала войскам ряд указаний по организации и ведению наступления. Одним из основных требований было решительное сосредоточение сил и средств на участке предполагаемого прорыва. Особенно это относилось к артиллерии. Однако из-за отсутствия нужного количества артиллерийских частей данное требование выполнялось только частично.