– И об этом тоже классик писал… – пробормотал Севка. – Кажется, «Хромая судьба»…
– Что? Какая судьба? – спросил Костя.
– Хромая.
– Хреновая! – крикнул Костя. – И у всех у нас одна-одинаковая… Понял? Нам бы хоть одно «ПТР»… Мы бы их отогнали… А так… И гранат нет, только бутылки… А с ними…
Кто-то выпрыгнул из первой линии окопов и, пригнувшись, побежал к танкам.
– Что ж он делает?.. – простонал Севка. – Почему не ползет?
– Может, не заметят? Надеется, что танкисты слишком увлечены стрельбой? – Костя взял «СВТ», прицелился. – Может, добежит? Если танкист высунется, то я…
Ближайший к бегущему бойцу танк повернул башню. Застрекотал спаренный пулемет, боец остановился на секунду и упал навзничь, выронив бутылку.
Танки продолжали пристрелку, не забывая время от времени задействовать пулеметы.
От высоток снова пошла цепочка румын.
– Сейчас подойдут поближе, и у нас будет потрясающий выбор – или открыть огонь и оказаться под танковыми пушками, или не стрелять и… и тоже погибнуть… – тихо сказал Костя. – Тебе как больше нравится?
– Мне больше понравится, если приедет сейчас какой-нибудь паршивый «Т-тридцать четыре» и разделает своих бывших старших товарищей…
Цепи поравнялись с танками, и те двинулись вперед, не прекращая пулеметного огня.
Один «максим» не выдержал, пулеметчик психанул, и длинная очередь хлестнула по танкам и по бегущим за ними солдатам. Без счета, не жалея патронов, понимая, что не успеет расстрелять всю ленту.
Упали несколько человек, танки выстрелили почти одновременно, и окоп с пулеметом исчез в разрывах. Пулемет замолчал.
– Не стрелять! – крикнул Игорешин. – Не стрелять! Приготовить бутылки! Приготовиться к атаке!
– Он что, с ума сошел? – спросил Севка.
– Нет, он молодец. Он… – Костя взял со дна окопа две бутылки, протянул Севке. – Вот, будешь нести – держись за мной. В драку не лезь… Я все сделаю за нас двоих, а потом, когда опрокинем пехоту…
– Кавалеристов.
– Когда всех опрокинем, на их плечах – к танкам. И вот тогда…
– Думаешь, танкисты стрелять по своим не станут?
– А другие предложения есть?
Когда румыны подошли к самым окопам, танки выбросили клубы дыма и медленно поползли следом за цепями.
– В атаку! – крикнул Игорешин. – В атаку!
И поднялся из окопа с автоматом в руках. Длинная очередь опрокинула трех румын. Бойцы из других окопов стали подниматься, не одновременно, как в кино, но вставали-вставали-вставали…
И Севка встал. Смог заставить себя вылезти из окопа под выстрелы. И не было никакого упоения боем или боевого азарта, нужно было заставлять свое тело двигаться, оно дрожало, не хотело умирать, но все равно подчинялось.
Севка держал четыре бутылки, по две штуки в каждой руке – за горлышко, как пиво для приятелей. И похоже, собирался сделать приятелям сюрприз – держал бутылки за спиной. Надеялся, что так их пули не разобьют? Не хотел гореть перед смертью?
– Не спать, Жуков! – крикнул Севка, проходя мимо окопа.
Капитан вылез, бледный, с залитым кровью лицом, видно, не уберегся от осколка.
– Веселее, капитан! – проорал Севка. – Вперед! На Берлин! Это тебе не тылы загораживать!..
Над передней линией окопов завязалась рукопашная.
Румыны не ожидали контратаки, а тут еще два десятка «ППШ» ударили в упор и одновременно. Первая цепь атакующих умерла, вторая не успела открыть огонь, а танки – танки замерли, не решаясь двигаться вперед, в месиво из людей, пыли и огня… В танках еще не поняли, что происходит.
А потом стало поздно.
Севка бежал за Костей, стараясь не отставать. Костя взял с собой в атаку трофейный «МП» и короткими очередями расчищал дорогу к танкам себе и Севке.
Слева полыхнуло – кто-то добрался-таки до «БТ». И разбил бутылку там, где нужно, на двигательной решетке танка. Загорелся второй танк. Третий.
Уцелевшие попятились, но пока они переключали коробки скоростей на задний ход, загорелся еще один танк.
Вот теперь танкисты испугались по-настоящему.
Пулеметы ударили, не разбирая, где свои, а где чужие. Врагом был каждый пехотинец, каждый, кто пытался приблизиться к танкам.
Красноармеец в длинном выпаде достал румына штыком, румын схватился за его винтовку, попытался вырвать из своего живота сталь, но тут очередь из танка прошила обоих, бросила на землю и, не прерываясь, перебежала к сержанту Сидорову, набегавшему сбоку.
Пуля разбила бутылку, огонь по руке хлынул на голову сержанта, охватил все его тело, но сержант все еще бежал, даже не пытаясь сбить огонь, навалился на орущего от страха и злости румына, тот вырвался, стал сдирать с себя загоревшуюся одежду, а Сидоров упал и замер.
– Бутылки! – крикнул Костя.
Севка метнулся вперед, протягивая фитили бутылок к огню зажигалки в левой руке Кости.
Зажигая фитили по очереди, Костя хватал бутылку и бросал ее в танк. Первая – мимо. Вторая – разбилась о борт, огонь потек по гусенице, не причиняя танку ни малейшего вреда. Третья упала, наконец, куда нужно, за башню.
Последнюю Костя метнул в дальний танк, но бутылка не долетела – какая-то шальная пуля разбила ее в воздухе.
– Назад! – крикнул Костя. – Отходим в окопы…
Севка вытащил из-за пояса револьвер.
Костя толкнул его локтем, продолжая стрелять из автомата и кричать, чтобы все отходили, что все, что теперь нужно, – вернуться в окопы… Кто-то слышал и начинал пятиться, кто-то продолжал драться и стрелять.
– Отходим! – закричал Севка. – Все – назад!
Один танк все-таки уцелел. Пять костров полыхали перед окопами на склоне холма, но один танк медленно отползал, расстреливая всех, кто стоял на ногах. Румыны уже отступили, теперь танк бил не переставая, длинными очередями. Бил точно.
И было понятно, что теперь его не достать. Что теперь бой проигран, второй раз поймать румын на контратаке не получится и даже одного танка хватит, чтобы перемолоть защитников Трехозерья, как бы они ни пытались танк остановить.
Лейтенант Игорешин плакал от обиды, стрелял в танк из пистолета и плакал, а танк даже не обращал на него внимания, танк убивал бойцов, которых Игорешин поднял в атаку.
Уцелевшие румыны открыли огонь, прикрывая танк. Теперь они двинулись обратно, к холму. Их гнали вперед офицеры, размахивая пистолетами, и гнала злость, обида за свой испуг и бегство.
Пули рвали тела бойцов.
Краем глаза Севка заметил, как упал сержант Акопян, как скорчился, схватившись за грудь, пожилой сапер, который вообще не должен был находиться в окопах и тем более подниматься в атаку.
– Севка, прикрывай! – крикнул Костя, начиная стрелять из автомата. – Прикрывай!
Севка метнулся вперед, подхватил с земли винтовку.
И увидел, кого нужно прикрывать.
Капитан Жуков, пригнувшись к самой земле и опираясь о нее еще и левой рукой, двигался к последнему румынскому танку. Черный дым от горящих танков стелился над самой землей, и капитан вместе с его клубами двигался вперед.
В зубах – папироса. В правой руке – бутылка с горючим.
Севка выстрелил в румына, бросившегося наперерез капитану. Костя свалил второго. И еще одного. Потом – снова выстрелил Севка. Снова вскинул к плечу трехлинейку, но выстрела не последовало – закончились патроны.
Пуля сбила капитана на землю, и показалось, что он убит, но через секунду Жуков поднялся и сделал несколько шагов вперед, к танку, который все еще его не видел.
И еще одна пуля попала в Жукова. И еще…
Капитан продолжал идти. И даже не выпустил изо рта горящую папиросу. Остановился – и это позволило еще одной пуле настичь его. В руку. В левую.
Жуков поднес фитиль бутылки к папиросе, затянулся. Пропитанная бензином тряпка загорелась, капитан взмахнул рукой…
Его, наконец, заметили с танка и даже всадили в грудь несколько пуль. Только поздно. Бутылка описала плавную дугу и разбилась о моторную решетку. Вспышка.
Танкисты стали выпрыгивать из башни, но Костя сбил их одной очередью.
Румыны побежали.
– Давай в окоп, – сказал Костя. – Сейчас снова начнется…
Они успели вернуться в свой окоп до того, как орудия снова стали перемешивать людей с землей. Пушки, похоже, подтянули поближе, снаряды падали чаще и точнее. И пулеметы перепахивали склон холма, не переставая, и было очень трудно от них увернуться.
Очередной снаряд выворотил из земли последний «максим» и лейтенанта Игорешина. Тело застыло на изуродованном пулемете, как сломанная игрушка. От близкого разрыва снаряда Севка оглох, и теперь взрывы поднимались из земли совершенно бесшумно, и пули бесшумно поднимали фонтанчики у самого Севкиного лица, а Севка продолжал стрелять из пулемета, а когда закончились патроны, стал стрелять из «СВТ».
А когда закончились патроны к винтовке, стрелял из своего нагана.
Румыны подходили все ближе, окопы еще стреляли, но редко, очень редко. И спешенные кавалеристы уже не обращали внимания на этот огонь.
Щелкнул опустевший револьвер.
Севка поднялся из окопа.
Он не мог ждать, пока румыны подойдут и убьют его. Он не хотел умирать вот так просто, как на бойне.
Он медленно пятился на холм, и рядом с ним пятился Костя, сжимая в руке пустой револьвер. И отступали вместе с ними медленно оставшиеся в живых бойцы. С саперными лопатками в руках, направляя на приближающегося врага штыки пустых винтовок.
И румыны не стреляли, словно загипнотизированные безмолвным отступлением красноармейцев.
Перевалив вершину, Севка оглянулся – пусто. До самых озер, до самого прохода между озерами – никого нет.
Сколько их осталось? Сотня? Меньше?
– Отходим к озерам, – приказал Севка.
Они успели дойти до озер, когда первые румыны показались на вершине холма и двинулись вниз.
Все ниже и ниже.
Севка огляделся по сторонам.
– Вот и все, – сказал он. – Вот и все…
За спиной у него вдруг загрохотало, и сотни огненных шмелей устремились к вершине холма, перемалывая замерших от неожиданности румын. Пули трех крупнокалиберных пулеметов рвали плоть, перерубали винтовки и автоматы, разносили в кровавые клочья людей…