Роберту Кеннеди предложенное братом решение очевидно не понравилось:
– Ведь мы атакуем Кубу. 15 лет мы боролись с русскими, чтобы не допустить первого ядерного удара по США. Теперь в интересах времени мы так поступаем с этой маленькой страной. Такой ноши никому не пожелаешь.
Роберта Кеннеди поддержал Томпсон:
– Еще один аргумент против: убить русских, по-моему, значит, что мы хотим пройти весь путь дальше.
– Давайте предположим, что мы сделаем это заявление, – Кеннеди стоит на своем. – Скажем, днем, перед тем как начинать, отправим Хрущеву послание, в котором будет сказано: «Мы сказали, что должны это сделать. И мы сделаем это, и вам придется убрать оттуда русских в течение 12 часов». Так мы теряем наше преимущество, эффект неожиданности. Но что мы, разумеется, пытаемся сделать, так это уничтожить ракеты. Меня не так беспокоит их авиация. Но атомные бомбы… они в любом случае могут сбросить на нас парочку… но по крайней мере, хотя бы…
Томпсон прервал президента, пытаясь все-таки отодвинуть мир от ядерной войны:
– Мне кажется, нам следует обсудить, возможна ли эта сделка с турецкими базами. Мы заменим находящиеся там ракеты на «Поларис».
– Единственный вопрос в том, будет ли у нас время, даст ли он нам гарантию, – считал президент. – Как я уже говорил, ему это нравится не больше нашего. Мне кажется, ему нравится идти на гораздо больший риск, чем это сделали бы мы. Я думаю, в зависимости от наших действий их ответ может быть разным, вышибить оттуда эти ракеты и самолеты – это одно дело, захватить Кубу – совсем другое… И никто не знает, насколько успешным будет это вторжение. Вторжение – это дело тяжелое и опасное. Много нашего оборудования, много – тысячи – американских солдат погибнут на Кубе, и мы попадем в гораздо более серьезную передрягу, чем если бы мы просто ликвидировали эти. А как вы предлагаете организовать защиту Гуантанамо? Нужно ли нам действительно беспокоиться, если мы собираемся начать военные действия в воскресенье, может, нам стоит направить туда несколько кораблей и войска?
Тейлор уверил:
– У нас есть…
Что именно было у Тейлора, мы не знаем, так как здесь из записей удалена 1 минута 49 секунд секретной информации. После чего обмен короткими репликами и слова Кеннеди:
– Очевидно, что ответный удар Кастро направит против Гуантанамо. Если он войдет в Гуантанамо, нам придется начать вторжение.
– Он не осилит нас в Гуантанамо, ему придется выдержать хорошую схватку, – успокоил генерал Тейлор. – К тому времени мы перебросим туда морскую пехоту и авиацию для авианосцев и сможем удержать Гуантанамо.
– Что касается объявления войны или вторжения, – вернулся к прежней теме Раск. – Если мы нанесем быстрый удар по кубинским ракетным установкам, мы можем в тот же самый момент заявить, что любые ответные действия против США или Гуантанамо приведут к состоянию войны с Кубой. Так мы сможем надавить на них и не позволить им пойти дальше.
Но Кеннеди пока не отбрасывал совсем и дипломатические шаги:
– Ну, как я уже говорил, преимущество такого предупреждения Хрущеву – мы можем послать ему такое же предупреждение, какое даем всем остальным – состоит в том, что он сможет, если захочет, убрать оттуда русских или пойти на уступки.
И Кеннеди обратился к Томпсону:
– Как вы предлагаете контактировать с Хрущевым? Добрынин? Или послать кого-нибудь?
– Мы могли бы одновременно ему телеграфировать, – предложил посол.
– Что вы скажете насчет личного посланника, господин президент? – высказал простую мысль Роберт Кеннеди. – Я думаю, им может быть кто-то, кто смог бы приехать и просто поговорить с ними об этом.
Раск возразил:
– Проблема в том, что нам придется в то же самое время объявить о ситуации на Кубе. Если только вы не посылаете кого-то малозаметного.
– Я думаю, можно отправить его самолетом, – предложил брат президента.
Общий галдеж, вновь прерванный президентом:
– Значит, я беру это… с Хрущевым…
– Надо передать сообщение в письменном виде через Добрынина или кого-то еще, – посоветовал Раск.
– В письменной форме, – согласился Томпсон. – Значит, ему придется написать ответ. Иначе неясности не избежать. (…)
– Стивенсон считает, что лучше отправить специального посланника, – передал мнение посла в ООН Раск.
У Кеннеди в голове даже была кандидатура для такой поездки.
– Предположим, мы попросим поехать господина Роберта Ловетта. Вам нужно будет посадить его на самолет и отправить туда, нужно договориться о встрече с Хрущевым, все это займет…
Опять заговорили все сразу. Когда угомонились, заговорил Томпсон:
– Мне кажется, не обязательно вручать послание лично. Просто отослать его. Просто доставить его Хрущеву…
– И что нам это дает? – спросил президент. – Вы считаете, существует вероятность, что он может… сделать что-то с…
– Как поступит Хрущев? – Томпсон не был уверен в реакции.
– Он призовет к встрече на высшем уровне, – предположил Банди[1126].
Кеннеди понимал, что риски, связанные с любым сценарием нападения, были велики. В тот день он поручил Теодору Соренсену подготовить проект письма к Хрущеву с предложением переговоров. Забегая вперед скажем, что из этого ничего не выйдет: ни Соренсен, ни сам президент так и не придумали, каким образом начать дипломатический процесс, чтобы избежать обвинений в слабости[1127].
Тут вспомнили, что вообще-то в Вашингтоне находится Громыко, у которого через несколько часов встреча с Кеннеди. Казалось бы, его вполне можно было использовать как канал для связи с Хрущевым или хотя бы как почтовый ящик для передачи послания Хрущеву. Или обсудить с Громыко откровенно всю сложность возникшей ситуации. Но нет. У «лучших и ярчайших» были идеи получше и поярче.
– Во время этого визита Громыко, – предложил Тейлор, – не можем ли мы уличить его во лжи, что у него нет…
– Я собирался предложить, чтобы президент это рассмотрел, особенно на встрече с Громыко. Прочесть ему, начиная с этого абзаца, заявление от четвертого сентября и посмотреть, что он скажет. Посмотреть, солжет ли он, что нет наступательных вооружений и так далее, – сказал Раск.
Кеннеди не стал это обсуждать. Как увидим, он решил сыграть с Громыко втемную, не обсуждать проблему, а постараться поймать его на лжи.
– Сколько у нас ракет в Турции? – спросил президент.
– Пятнадцать, – ответил Банди. – Плюс ядерные бомбы.
Тейлор заявил:
– Мы не упомянули здесь еще об одном факте, господин президент, ведь у нас пока нет всех разведданных. Я был поражен, как изменился ход наших мыслей за 24 часа в связи с последними данными разведки. Мне кажется, прежде чем принять окончательное решение, нам нужно иметь полную картину.
– Вот почему понедельник лучше для удара, чем воскресенье, – посчитал Банди.
Разговор, напомню, идет в четверг.
Макнамара согласился:
– Господин президент, я думаю, мы сможем попридержать ситуацию до понедельника. Мне кажется, нам недостает не дополнительных разведданных, хотя они помогут нам скорректировать нашу позицию. Нам недостает хорошо продуманного плана действия, альтернативных планов. Мне кажется, нам нужно вернуться сегодня к вечеру и разделиться на две группы, поручить первой группе первый план действий, второй группе – второй, чтобы они детально разработали каждый из них. Первый план я бы обозначил как быстрый переход к военным действиям. Второй – медленный переход к военным действиям. В действительности мы говорим только об этих двух планах. Медленный переход – это политическое заявление, за которым последует или которое будет сопровождаться блокадой. Быстрый переход – это краткое уведомление Хрущеву, за которым последует удар.
– Значит, подлинный вопрос: что сделать, если вообще что-то делать, перед тем как ударить? – заострил тему Раск.
– Когда сообщить прессе? – напомнил о еще одном аспекте Диллон. – И что конкретно вы им скажете?
– А также когда вы обратитесь к американскому народу? – сказал Роберт Кеннеди.
Президент снова взял слово:
– С военной точки зрения, мы не можем нанести удар до понедельника, не так ли?
– Правильно, – подтвердил Тейлор.
– Хотел бы знать ваше мнение. Предполагается, что я выезжаю завтра в 11.30 или 12.00 в связи с выборами. Если я отменю поездку, то, разумеется, произойдет утечка информации.
Молчание в зале.
– Так что вы скажете?
– Отменить поездку очень сложно, – заметил Диллон.
– Мы выезжаем в пятницу. Я всегда смогу вернуться в пятницу поздно вечером. И еще нам нужно провести совещание до моей встречи с Громыко. Я встречаюсь с ним в пять.
– Мы подошли к еще одному вопросу, – вступил Раск. – Этой своей поездкой президент надеется сплотить страну…
– Цель этой поездки отнюдь не сплотить страну, – прервал президент, что вызвало общий смех. – Она продолжится до понедельника. В ту минуту, когда я ее закончу, взорвется настоящая бомба. Потому что здесь будет полно газетчиков и кто-то обязательно докопается…
– Я пригласил Громыко на ужин после вашей беседы, но мне кажется, лучше позвонить ему и сказать, что переговоры могут занять больше времени, и что нам лучше отменить ужин, – заметил Раск. – Я вижу несколько минусов в сидении за ужином. К тому же с переводом эта встреча президента с Громыко вполне может завершиться позднее 7.30. Она займет 3–4 часа.
– Господин госсекретарь, мы встретимся с вами и с Томми в 4.30 – до Громыко, – чтобы обсудить нашу позицию на переговорах. Я не думаю, что встреча займет 3 или 4 часа, скажем, мы управимся за 2 часа. Я не знаю, сколько это займет.
На этом президент покинул зал заседаний, но магнитофон не выключил. Кое-кто остался и продолжил разговор.
– Мы не обсудили с президентом условия мобилизации, – сокрушался генерал Тейлор. – Мне кажется, мы должны признать, что нам придется провести мобилизацию, если мы нанесем удар. Нам нужно привести войска в состояние боеготовности. Мы уже сделали большую часть работы в этом направлении.