4. Отправлены письма президента, адресованные лично:
Премьер-министру Макмиллану
Генералу де Голлю
Премьер-министру Индии Неру
Канцлеру Аденауэру
Премьер-министру Канады Дифенбейкеру
Премьер-министру Фанфани
Мэру [Западного Берлина] Брандту…
6. Отправлено письмо президента главам 21 государства Латинской Америки;
7. Послано письмо президента главам правительств 18 стран, с которыми США заключили альянсы и которые представлены в Совете Безопасности…
10. 21 посольство стран Латинской Америки проинформировано о запланированном на 23 октября совещании. Организациям американских государств также отправлен текст предлагаемой резолюции…
12. Проведен устный брифинг по ситуации на Кубе для 95 иностранных послов высокопоставленными сотрудниками Госдепартамента»[1231].
Де Голля информировал о решении президента специально для этого тайно вылетевший в Париж Дин Ачесон, который представил весь расклад и заявил:
– Такова ситуация, и это то, что президент Кеннеди, как он чувствует, должен сделать. У меня есть сделанные с воздуха фотографии ракетных установок. Хотите на них взглянуть?
– Нет, господин Ачесон. Соединенные Штаты не стали бы меня обманывать по вопросу столь большой важности, – отвечал де Голль. – Скажите президенту Кеннеди, что он должен сделать то, что вынужден сделать. И если это ведет к третьей мировой войне, то Франция будет с Соединенными Штатами[1232].
«Твердости генерала де Голля, прямоте и непосредственности его поддержки в западном мире не было эквивалента»[1233], – справедливо писала о позиции президента Франции в дни кризиса Каррер д’Анкосс.
С британским премьером Гарольдом Макмилланом, прославленным ветераном еще Первой мировой войны, беседовал американский посол в Лондоне Дэвид Брюс. Макмиллан с тревогой спросил:
– Хрущев действительно хочет обменять Кубу на Берлин? Если он будет остановлен – с потерей престижа – на Кубе, не возникнет ли у него желание отыграться на Берлине? Может, он именно на это и рассчитывает – выдвинуть одну пешку, чтобы обменять ее на другую?
«Макмиллан ясно дал понять, что Соединенные Штаты получат поддержку его страны», – подтверждал Роберт Кеннеди. Германского канцлера Конрада Аденауэра вводил в курс дела тот же Дин Ачесон. Канцлер тоже «высказал свою поддержку». Джон Дифенбейкер, премьер-министр Канады, «был очень озабочен тем, как бы убедить и остальные страны мира»[1234].
В 18.15 по вашингтонскому времени в зале международных конференций Госдепартамента Джордж Болл провел брифинг для послов 46 союзных США государств – всех членов НАТО, СЕНТО, СЕАТО и АНЗЮС. В это же время сам Раск беседовал с послами неприсоединившихся и нейтральных стран, а Эдвин Мартин – участниками Организации латиноамериканских государств[1235].
Наступило время проинформировать и Москву. Сообщить что-либо отбывавшему в Москву Громыко не сочли нужным. С ним в Нью-Йорке был и Добрынин, который рассказывал: «22 октября я вылетел в Нью-Йорк, чтобы проводить Громыко, который улетал в тот же день в Москву. Но и тогда он не сказал мне, что на Кубе размещаются советские ракеты с ядерными боеголовками (много лет спустя он заявил мне, что “исходил тогда из того, что я уже знал об этом”).
Как только в полдень улетел самолет Громыко, ко мне на аэродроме подошел сотрудник американской миссии при ООН и передал просьбу Раска посетить его в Госдепартаменте в тот же день, в 6 часов вечера. Поскольку у меня была уже назначена деловая встреча в Нью-Йорке вечером того же дня, я попросил американца узнать у Раска, нельзя ли перенести нашу встречу на следующий день. Однако этот сотрудник сразу же сказал, что у него твердые инструкции от госсекретаря обеспечить эту встречу обязательно сегодня вечером. Мне стало ясно, что речь идет о чем-то очень серьезном, ибо Раск никогда до этого так категорично не настаивал на определенном часе нашей встречи, соглашаясь на взаимоприемлемое время».
Добрынин поспешил в Вашингтон на встречу с Раском. «Госсекретарь сказал, что у него есть поручение президента передать через меня личное послание президента Хрущеву по кубинскому вопросу, а также вручить для сведения текст обращения президента к американскому народу, с которым он намерен выступить в 7 часов вечера по радио и телевидению. Раск предупредил далее, что у него на этот раз имеются инструкции не отвечать ни на какие вопросы по тексту обоих документов и не комментировать их. Эти документы, – добавил он, – говорят сами за себя»[1236].
Вспоминал эту встречу и Раск: «За час до выступления Кеннеди я встретился с советским послом Добрыниным в моем офисе, передал ему текст речи президента и сказал ему, что мы знаем о ракетах, и о том, что мы планируем сделать. Добрынин на моих глазах постарел как минимум на десять лет. Он реагировал, как человек, испытавший физический шок. Судя по его реакции, я полагаю, Добрынин не знал о ракетах»[1237].
«Газеты передавали, что, когда Добрынин вышел из кабинета министра, вид у него был сильно потрясенный»[1238], – добавлял Роберт Кеннеди.
Добрынин, естественно, рисовал прямо противоположную картину: собственной невозмутимости и растерянности американского госсекретаря.
– «Я выразил удивление, что ни президент, ни Раск не сочли необходимым открыто переговорить по всем этим вопросам во время встречи с Громыко.
Раск промолчал. Он был явно взвинчен, хотя и старался это скрыть…
Вернувшись в посольство, я минут десять-пятнадцать провел в одиночестве в своем кабинете, чтобы немного “остыть” и по возможности взвешенно оценить обстановку… Я впервые так остро почувствовал серьезность ситуации…
После отправки срочной телеграммы правительству о беседе с Раском я тут же созвал руководящий состав посольства… Было введено круглосуточное дежурство дипломатических сотрудников… Было проведено отдельное совещание с руководителями наших разведслужб в связи с назревшим кризисом и необходимостью сбора и подготовки для Москвы оперативной информации о развитии событий. В целом настроение в посольстве было тревожное, но не паническое…
Уникальность обстановки для посольства заключалась в том, что я так и не получил из Москвы какой-либо ориентировки, что же именно сейчас происходит? Насколько были правдивы обвинения президента Кеннеди? Полное и загадочное молчание»[1239].
22–23 октября. Беспокойная ночь в Кремле
Новый американский посол в Москве Фой Колер получил указание за час до начала выступления Кеннеди вручить переданное ему шифром из Вашингтона письмо президента Хрущеву и текст предстоявшего выступления.
Колер попытался выполнить инструкцию, но, как пишет Роберт Кеннеди, «не смог встретиться ни с одним сколько-нибудь высокопоставленным официальным лицом». Похоже, в Вашингтоне не учли разницу во времени. Дежурный по Министерству иностранных дел просто посоветовал послу дождаться утра. Колер бросил попытки вручить послание и поручил это советнику посольства Ричарду Дэвису. Тот оказался более настойчив: письмо у него приняли. В Москве шел третий час ночи.
Текст был на английском.
Между тем в Кремле Президиум ЦК продолжал заседание. Около половины третьего ночи сидевшего в углу зала заседания за маленьким столиком Трояновского вызвали к телефону: звонил Добрынин. Трояновский еще разговаривал с ним, когда позвонили из приемной Громыко, и сообщили, что советник-посланник Дэвис только что передал срочное письмо. Трояновский попросил зачитать текст. Дежурный медленно читал[1240].
«Работники МИД продиктовали мне текст послания по телефону еще до того, как он был переведен, и я по своим заметкам изложил его участникам заседания, – пишет Трояновский. – Несколько позже был получен текст самого выступления Кеннеди, которое я перевел уже с листа»[1241].
Хрущев читал текст письма американского президента:
«Уважаемый г-н Председатель, Копия заявления, которое я делаю сегодня вечером относительно событий на Кубе и реакции моего правительства на них, передана Вашему послу в Вашингтоне. Ввиду серьезности событий, о которых я говорю, я хочу, чтобы позиция моего правительства в этом вопросе стала известна Вам незамедлительно и точно.
Во время наших обсуждений и обмена мнениями по Берлину и другим международным вопросам больше всего меня беспокоил один момент, а именно: возможность того, что Ваше правительство не поймет правильно волю и решительность Соединенных Штатов в какой-нибудь конкретной ситуации, поскольку я не допускаю, что Вы или любой другой здравомыслящий человек преднамеренно толкнет в наш ядерный век мир в войну, которую, как это абсолютно ясно, ни одна страна не может выиграть и которая может привести лишь к катастрофическим последствиям для всего мира, включая и агрессора.
Во время нашей встречи в Вене и в дальнейшем я выражал нашу готовность и наше желание найти путем мирных переговоров решение любой и всех проблем, которые разделяют нас. В то же самое время я ясно показал, что ввиду целей той идеологии, которой Вы придерживаетесь, Соединенные Штаты не могут потерпеть какого-либо действия с вашей стороны, которое бы в большой степени нарушило существующее всеобщее равновесие сил в мире. Я заявил, что попытка принудить к отказу от наших обязательств и ответственности в Берлине явилась бы таким действием и что Соединенные Штаты окажут сопротивление, применяя всю силу, находящуюся в их распоряжении.